Insomnia

— У тебя слишком много секретов.       Спайк ничуть не смутился. — Как у каждого из нас.       Джет промолчал, поболтал бурбон в стакане. Кубики льда мелодично звякнули. Тишину нарушало только мерное, еле слышное гудение двигателя, шорох вытяжного вентилятора да сонный шёпот дождя за стеклом иллюминатора. Он обнаружил Спайка здесь, на капитанском мостике, в компании початой бутылки, пачки сигарет и с синяками под глазами, когда среди ночи ему неожиданно приспичило отлить. На языке вертелись десятки вопросов, но Джет знал, что не задаст ни один из них, пока сам не будет готов ответить откровенностью на откровенность. Так что ему оставалось только присоединиться к напарнику в его ночных бдениях, принести второй стакан и сесть играть с ним в сеги (1). Спайк ни о чем его не просил, слишком гордый, но, судя по блеску покрасневших глаз и подобию сухой полуулыбки, он был Джету благодарен. Тот лишь отрывисто, еле заметно кивнул в ответ. Если внутренние демоны и видения прошлого одолевают Спайка именно по ночам, он может просто посидеть рядом. Для того и нужны напарники, партнеры, верно? Если их можно так назвать.       В какой момент он стал воспринимать молчаливые тяготы Спайка почти как свои? Или он просто привык к его присутствию за год совместной работы? Или всё дело в его природной мягкосердечности? Алиса не раз смеялась, мол, из грозного Чёрного Пса можно веревки вить.       Нашел о чем вспомнить. Не иначе как это ночь входит в него с каждым вдохом, как ядовитый газ, и воскрешает то, что должно оставаться мертвым. Ночь — время, когда душа сбрасывает все бронежилеты и оковы, обнажается, как перед последним причастием. Ночь безжалостно срывает маски с лиц и разбивает замки на сундуках с воспоминаниями. Джет понимал это лучше, чем хотелось бы. Может, поэтому он не мог позволить Спайку провести эту ночь в одиночестве. Просто не мог. — Джет, либо ходи, пока я не состарился, либо иди спи, — устало вздохнул Спайк.       Кто бы говорил про сон. Но Джет, видимо, и вправду слишком долго сидел, тупо залипнув в деревянные таблички с иероглифами. Он моргнул, старательно изображая бодрость, и сделал ход. Ему потребовалась секунда, чтобы понять, что он ошибся, но было поздно. — Ай, дурак… — Джет хлопнул себя по лысой голове. Спайк снисходительно улыбнулся, съедая пешку напарника. Самодовольство так и перло из него наружу. Джет был даже рад. Если проявляет интерес, значит, ночные тени над ним уже не властны. По крайней мере, до следующего наступления темноты.       «Так и будешь нянькаться с ним и каждый раз сидеть до рассвета, уничтожая запасы алкоголя?» — поинтересовался внутренний голос. Джету нечего было ответить. Спайк ему не брат, не друг. За год совместной работы и проживания Джет узнал о нём только то, какую марку сигарет он предпочитает («Marlboro» или «Lucky Strike»), как виртуозно пилотирует «Рыбу-меч» и что в ближнем бою ему нет равных — как по ловкости, так и по степени безрассудства. Спайк из тех, кого с восхищением и затаённой завистью называют наглухо отбитым или конченным. Джет выбрал бы более корректное «отчаянный», но, в общем, эти слова рисовали очень точный портрет напарника. В одном Джет был абсолютно уверен: парень успел изжариться на многих адских сковородках, если не на всех, потому держит рот на замке и играет в камикадзе. Это значило многое — и одновременно ничего. — Ну вот, — вздохнул Джет, когда Спайк объявил ему шах. — Ты меня сделал. — Нечего играть, если глаза закрываются. Иди досыпай. — Если мы идём спать, то идём, — выделив голосом «мы», твердо сказал Джет. — Если нет, давай ещё партию.       Внезапно Спайк внимательно посмотрел на него, будто пытаясь что-то понять. Выражение его лица Джету ни о чем не сказало: что-что, а скрывать свои чувства Спайк умел так же хорошо, как стрелять. Джету вдруг стало неуютно: обычно напарник избегал зрительного контакта. Видимо, бурбон брал своё. Он окинул Спайка беглым взглядом: мятая рубашка со съехавшим воротничком, галстук болтался тряпкой, в глазу лопнул сосуд. Бессонница — та еще сука. Джета внезапно захлестнуло острым сочувствием, какого он не испытывал уже давно. Не зная, куда деваться, он постучал механическим пальцем по игровой доске: — Играть будем, нет? — Ты не обязан это делать, Джет. — Заткнись и ходи.       Спайк лишь бледно улыбнулся. Взгляд у него уже слегка поплыл. Теперь уже он подолгу тупил над каждым ходом. Скоро Джет смог взять реванш, а в голове колесом вертелась одна мысль: что такого в этом парне, что он так задевает его за живое?       Небо на востоке начинало светлеть и приобрело оттенок волчьей шкуры, когда Спайк потянулся за очередной порцией бурбона. Джет дотянулся и мягко, осторожно положил руку ему на запястье. — Тебе уже хватит.       Он ожидал, что Спайк взбрыкнет, пошлёт его нахер со своей заботой, но тот сдался без борьбы, лишь как-то горько усмехнулся. Маска трескалась на его лице, спадала фрагментами, и Джет был совсем не рад тому, что видит: одинокого человека, потерявшего что-то дорогое и близкое и потому переставшего ценить собственную жизнь.       Понимал ли Спайк, что Джет видит его настоящее лицо? Видит и, что не менее важно, принимает? Раз рискнул напиться до такого состояния в его присутствии, значит, скорее всего, понимает. И доверяет. Или ему настолько плевать на мнение Джета, что он ни в грош его не ставит. От этой мысли почему-то стало еще горше. Нужно что-то делать, пока они оба не утонули на дне бутылки и в собственном темном прошлом. — Скоро рассвет. Пойдем на воздух, — уверенно заявил Джет, поднимаясь на затекшие от долгого сидения ноги. Сначала Спайк, кажется, не въехал в происходящее, но послушно заковылял за Джетом нетвёрдым шагом, зацепив с пульта управления пачку сигарет.       Они вышли на палубу и встали под козырьком: тучи медленно, лениво ползли прочь, но дождь еще капал. Чиркнули зажигалки, дым ручейками поплыл по воздуху. Джет сам толком не знал, для чего привел Спайка сюда. Чтобы прочистить мозги, помочь выпутаться из склизкой паутины мыслей? Или просто дать понять, что он не один? Джет сам чувствовал признаки опьянения: лёгкую тошноту в животе, плывущую лёгкость в голове. Ему требовалось не меньше трёх порций, чтобы начать отъезжать, но Спайк выпил больше. Неизвестно, сколько он сидел в одиночестве до прихода Джета. А сейчас он смотрел на дождь так, будто видел впервые в жизни. Медленно, как под водой, протянул руку, высунув её из-под козырька, поймал на ладонь несколько капель и уставился на них, как на драгоценные камни. Джет ничего не говорил, лишь потягивал сигарету да наблюдал за Спайком вполглаза. Потерянный мальчишка, не знающий, спит он или бодрствует. Комета, разрезающая космическое пространство, завораживающая и яркая до боли в глазах. И одинокая.       Спайк отбросил окурок и шагнул под дождь. Ткань рубашки быстро потемнела от воды, облепила тело, не оставляя Джету никакого шанса, чтобы отвести взгляд от чёткой линии плеч и крепких спинных мышц. Он знал, что должен, но не хотел. Лишь сегодня он уступит себе, спишет все на алкоголь, а потом забудет. Но пока — можно. — Что ты делаешь? — негромко, чтобы не нарушить полутранс Спайка, спросил Джет. Тот так же медленно обернулся, и взгляд у него был совсем трезвый. — Пытаюсь понять, сплю я или нет.       Джета ожгло изнутри, как от глотка ядреного виски. Он уже не раз это слышал, но хотел бы не слышать никогда. Недокуренная сигарета полетела в сторону. Резкого рывка хватило, чтобы притянуть Спайка к себе. В глазах того — искренний интерес и капля азарта, мол, что будет дальше?       Сейчас он ему покажет, что будет дальше…       Это всё бурбон. Так что сегодня можно.       Джет наклонился первым, не встретив сопротивления. На губах Спайка — горечь табака пополам с бурбоном и свежестью дождя. Дыхание перехватило, как на крутом вираже в воздухе, в голову ударила горячая волна. Спайк ответил почти сразу, и от этого по телу пошел разряд тока. Пальцы Джета прошлись по всклокоченной кудрявой голове, слегка надавили на затылок, углубляя поцелуй. Без малейшего стеснения Спайк раскрылся навстречу, с силой прижимая Джета к себе, и тот почувствовал, что у него кружится голова, как в алкогольном угаре. Только сейчас вместо самого чистого и крепкого пойла был Спайк и его окутывающий запах: табачный дым, порох и прохлада ночи.       Они целовались долго, самозабвенно, с упоением, и это было единственным, что делало обоих живыми. Когда поцелуй разомкнулся, Спайк тяжело и прерывисто задышал Джету в шею, так что внизу живота все скрутилось в болезненный жгут от напряжения. Хотелось послать все нахер, прижать Спайка лицом к стене и… От таких мыслей напряжение только возросло, а здравый смысл завопил сиреной. Но Джету не хотелось все рушить. Это неправильно. Он терпелив. Он подождёт.       И что за мысли лезут в голову?..       А Спайк шумно дышал распахнутым ртом с покрасневшими, распухшими губами, и глаза его блестели так пьяно, как никогда. В волосах жемчужинами блестели капли, а на лицо легли первые солнечные лучи. Джет заговорил, и голос его звучал еще более хрипло, чем обычно. — Ну что, сон это или нет?       Спайк улыбнулся — теперь по-настоящему. — Если сон, то очень даже неплохой. Джет усмехнулся в ответ. Спать больше не хотелось.