Реальности

Помятое железо двери стремительно врезалось в стену с резким лязгом – ручка так быстро выскользнула из ладони, что едва не вывернуло запястье. Тсуна ввалился в душное помещение и бегло осмотрелся. Значит, заброшенная фабрика, Реборн? Он торопился и одновременно боялся того, как быстро складывался его паззл. Или торопился только лишь для того, что успеть до последней сложенной детали. Минуты побежали быстрее с самого пробуждения – выслушал сбивчивые объяснения Хром и рванул сюда, в момент покрывая жалкие десятки метров, отделявшие от источника его проблем, валившихся на него быстрее, чем он мог с ними справиться. Тсуна быстрыми шагами прошелся по огромному помещению, чувствуя себя так, словно попал в брюхо змеи. Змея подрагивала, напоминая о себе легкой вибрацией по ногам и металлическим шипением железных лент, несущих на себе оружие, которое Тсуна не видел ни разу в жизни. Несколько темных силуэтов, мерно раскачивающихся в полумраке у самых лент, перехватывали оружие под рукоять, быстро прочищали ствол и укладывали обратно. Тсуна почти узнал себя, но в этих людях не было вымученной сосредоточенности, к которой привыкал любой на его фабрике – были призрачная отрешенность и короткие взгляды к дальней стене каждый раз, как люди поднимали головы. И никто из них ни разу не повернулся к Тсуне, даже тогда, когда тот добежал до сброшенных в кучу мешков, тянувших их внимание как магнит. Тсуна прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. А может, он так торопился еще и потому, что его давила ярость. Настоящая, впервые опробованная на вкус до малейших оттенков, пощипывающая на языке солоноватым огнем и пеплом. Ярость, кружившаяся волчком в его груди, выжигающая малейшие проявления слабости, едва зародившиеся и тут же исчезающие с тихим шипением. Тсуна пришел сюда один. Конечно, боялся бы, не будь в нем этой холодной уверенности, но сейчас это было похоже на то, как если бы он был своим близнецом, а тот, первый, напуганный и растерянный, остался внутри него, зажатый в кольцо новым сильным ощущением. И Тсуне было страшно, что вот-вот произойдет подмена, и страх погонит его прочь от мешков со светлым порохом опиума. Вбежав вверх по лестнице, Тсуна пнул первую попавшуюся дверь и не ошибся. Светлые пряди, зажатые между загорелыми пальцами, крепкий торс с резьбой рваных шрамов, слегка подрагивающий под настойчивыми губами, и глаза. Тлеющие угли – грозовое облако, на фоне серого неба, распростертого за спиной. Не ошибся. - Смотри кто к нам пришел, - Скуалло обернулся и, вытерев губы тыльной стороной ладони, поднялся с колен, усаживаясь на подоконник рядом с Занзасом. - Надо же, ты выиграл. Я думал, у сопляка кишка тонка к нам заглянуть, - Скуалло вытянул шею, словно действительно хотел рассмотреть, не прячется ли кто-нибудь у Тсуны за спиной. – Да еще и один, охренеть! - Вон, - отрезал Занзас, уставившись вперед. - Молись, чтоб он пришил тебя быстро, - прошептал Скуалло, проходя мимо Тсуны. Но тот его даже не слышал. Его взгляд был прикован к этим глазам – поединок, который он не мог проиграть. Его слабость и панический страх, растворившиеся в горячей алой крови, что загоняли его в угол и душили по ночам. Только сейчас Тсуна чувствовал, что не боялся, что, может, позже накатят стыд за необдуманную дерзость и ужас от собственной безрассудности. Сейчас – не боялся. Занзас вдруг усмехнулся и отвел взгляд только ради того, чтобы присесть на край стола, стоявший перед ним. - Чего приперся? - Попросить тебя об одолжении, - губы Занзаса внезапно дрогнули, словно он вот-вот улыбнется. И это настолько поразило Тсуну, что он вмиг забыл, что вообще хотел сказать. - То ли ты слишком смелый, то ли совсем идиот. Валяй. Сегодня день невиданной щедрости. Кажется, Тсуна впервые слышал, как Занзас разговаривает. Его речь по-прежнему была похожа на рваные реплики, словно нож прорезал масло – резко и быстро. Но это было уже другое, совершенное другое, чем короткие колкие фразы и тяжелое молчание. Второе напрягало Тсуну даже больше. Занзас разговаривал, а значит, он все же человек. С глазами демона, но человек. - Останови распространение опиума, - Занзас слегка прищурился, и Тсуна кивнул в ответ на его мысли. – Я знаю, я видел мешки внизу. И я давно догадывался, что это вы банкуете в городе, просто не знал, где вас искать, и надеялся, что ситуация разрешится без этой дурацкой игры. Тсуна замялся от давящей тишины, только за спиной потрескивали ленты конвейера. - Хочешь, я солью игру, только останови это все, так больше не может продолжаться. Я готов проиграть, мне плевать на эти деньги и… - А мне плевать на игру, - Занзас пересек комнату в пару шагов и замер, шаря в кармане плотного черного камзола. – Победитель уже и так ясен. Черный мешочек из дорогой ткани пролетел через перила и беззвучно упал на пол. Опершись спиной об стену, Занзас внимательно наблюдал за реакцией мальчишки – непонимание, удивление, ужас, омерзение, осталось еще одно. Конечно, ты никогда такого не видел. В твоем розовом мирке, где все ссоры решаются словами, где нет врагов, а тот, кто был им раньше, стал твоим другом, где для каждого есть место, а проблемы исчезают после литра слез и долгожданного «все будет хорошо» - так не бывает. Вот так, чтобы десятки обезумевших лиц врезались в твою память, чтобы скрежет трясущихся костлявых пальцев, собирающих рассыпавшиеся листья с пола и судорожно пихающих их во рты, звенел в ушах, а ошалелые, ждущие взгляды, направленные в твою сторону, всегда стояли у тебя перед глазами. Тсуна отвернулся от взбесившейся толпы и уставился на их мучителя. Вот оно, последнее ожидаемое чувство. Ярость. - Как ты можешь с ними так поступать? Занзас хмыкнул и сделал шаг, оказавшись к Тсуне вплотную. Мальчик не знал цену обладания, к которому Занзас шел, начиная свой путь с лишений. Два бросивших его ублюдка, цепкий холод улиц и сотни чужих спин перед глазами – и перерождение. Он хотел обладать всем; всем, до чего мог дотянуться, и особенно тем, до чего не мог. Без оправданий и отлагательств, нужно было просто брать. Перед ним не было никакого «нет», он решил, что никто не может ему отказать. Так и происходило, и тогда Занзас понял, что он может все. Что у него может быть все. То, что не поддавалось его хватке, превращалось в игру, в которой был известен победитель. Он подчинял любого, но подпускал к себе только тех, кто еще рвался на волю с желанием жить, которого Занзас никогда не испытывал. Как он подпускал Скуалло, который бунтовал, тем не менее, зная, кому принадлежит. Занзас не ломал его, как не ломал никого ради простого удовольствия. Единственное ощущение, пьянившее его до жгучего, скрытого глубоко внутри ликования – ощущение власти. Занзас вцепился пальцами в подбородок Тсуны, высоко задирая его голову. Мягкий, теплый мальчик – кажется, легко сломать. И это осознание заводило; он полностью принадлежал тебе. Каждый его вдох, которого можно лишить, перехватив тонкую шею пальцами, каждая свободная секунда в сознании – резко толкнуть назад, чтобы дверной косяк пришелся ударом прямо по затылку. Он жил и дышал для тебя. Тсуну никогда так не целовали. Дикий, животный поцелуй ошеломляющей силы, горящий на его губах колючей болью, а на языке - привкусом металла. Тсуна не мог думать, что это ему не нравилось, он не мог думать вообще – словно клокотала внутри древняя кровь, поднималась по телу тяжелой волной разбуженных инстинктов, сковывала, шумела в ушах. Заплясали блеклые размазанные пятна по густой черноте, чужие губы выпивали его полностью до спазмов легких и отчаянного желания вдохнуть. - Там внизу его дружок крушит все к чертям! Хочет подпалить нам всю фабрику! Никто его поймать не может! – где-то далеко отозвался знакомый голос. Зажмурившись, Тсуна ударил Занзаса в челюсть, отталкивая назад, и глотнул воздуха с сиплым, предистеричным вдохом. Он ожидал ответного удара, еще больше – что после этого его раздавят, сотрут в пыль, втерев в железное крошево пола, хрустевшее под ногами при каждом движении. Но лишь обжегся горячим, провоцирующим взглядом, слегка удивленным, после чего Занзас коротко усмехнулся, слизнув кончиком языка кровь на губах, и загремел подошвами прочь по дребезжащему полу. Дернули рычаг карусели и события закружили поломанным калейдоскопом. Тсуна смотрел на происходящее из далекого уголка своего сознания, словно предоставил тело тому, другому, олицетворению холодной ярости – как уже на лестнице перехватил Занзаса за шею, крепко-крепко прижался к широкой спине, как полетели вдвоем по ступеням спутанным комом. Зашумела кровь, размыло темные, мрачные цвета, резануло острой болью у виска. Побежало, понеслось, быстрее и быстрее, секунда подгоняла другую, Тсуна знал, что у него были жалкие мгновения на то, чтобы сделать новый вдох и успеть подняться с пола, пока настигнутая жертва не вернула свое место хищника. Чем ниже петляла теплая струйка крови между его волос, тем более мутной становилась картинка. Но одно он видел абсолютно четко – черная фигура металась между железными лентами словно разбуженная ворона, раскидывая в стороны летучие полы плаща и сдувая с глаз колючие на вид черные пряди короткими выдохами. Ни с кем не перепутать этот взгляд – глубокая, холодная чернота, подсвеченная пламенем факела в руках. Единственный человек, ненавидящий то, что происходило с Городом. Ненавидящий сильнее, чем Тсуна. Несказанное везение, что их двоих свело в одном месте так вовремя, и Тсуна понимал это, поэтому заставил себя встать, игнорируя головокружение. Хибари дал ему отсрочку – конечно, не специально, - тем более Тсуна уже знал, кто стоит за его спиной. Знал, но не успел. Его развернули за плечи, едва не выворачивая руки из суставов, боль побежала судорогами, заглушив падение. Тсуна попытался вывернуться из цепкой хватки, но оказался только сильнее прижат к полу. Прокашлявшись, он открыл глаза и замер под гипнозом беснующегося пламени. - Наивный идиот, ты так и не понял, зачем все это было, - хрипло проговорил Занзас, срываясь на свистящий шепот и еще ближе наклоняясь к губам Тсуны, будто посвящал его в свой заговор. – Ты правда думаешь, что эта игра решает, кто держит весь банк? Что от твоего согласия зависело, состоится ли она вообще? - Мне пришлось согласиться, потому что… - Тсуна прервался и захрипел ровно в тот момент, как колено уперлось в его грудь с явным намерением проломить ребра. - Да всем насрать, согласился бы ты или нет, - усмехнулся Занзас. – Тебя спровоцировали, а ты повелся, сопляк. - Потому что вы… - Это не мы. За тебя уже все решили, знали же, что ты зассышь. Убеждали, шантажировали, давили на жалость, да? Потому что они трясутся, понимают - все уже давно в моих руках. Думаешь, они серьезно верят, что ты меня остановишь? Что сможешь удержать город в руках? Ты, щенок, который мне даже в глаза боится посмотреть! Я не боюсь. Я не боюсь, шумело в голове Тсуны. Давило невыносимой тяжестью на грудь, и каждый короткий вдох звучал сиплым свистом, но он открыл глаза. - Для них ты пушечное мясо, - Занзас провел ладонью по напряженному лицу Тсуны, откидывая со лба челку и цепляясь за нее пальцами, - мое мясо. - Пусть меня спровоцировали. Пусть меня послали к тебе как жертву, и мой приход сюда уже был запланирован… У тебя ничего не получится. - У меня уже получилось, - разбитые губы растянулись в хищный оскал. – Ты думаешь там только опиум? Ты не видел и половины из того, что в тех мешках. Я подсажу тебя так, что ты через неделю будешь блевать своими же кишками и даже имя вспомнить не сможешь. Тсуна жадно втянул носом воздух, воспользовавшись тем, что Занзас переместил вес на другую ногу. От того пахло углями, прогоревшим до черноты деревом, которое потеряло свой изначальный запах и пропиталось душной горечью. Был и другой запах, еще более удушающий и менее естественный. Знакомый, пугающий своей тяжестью. Пахло кострами и сухими листьями, отдающими ядовитой травянистостью. Тсуна чуть повернул голову и улыбнулся. В глубине фабрики пламя факела пожирало плотную ткань, забираясь внутрь мешков и выжигая содержимое. Лязг разбитого Хибари конвейера почти заглушал эхо далеких голосов. - Кажется, я не только не забуду свое имя, но и твое запомню. Голова отказывалась соображать, и Тсуна с трудом осознавал, что происходило. Не понимал, когда успел вырваться из удушающей хватки и кто напал первым, ударил ли он или получил удар, чья была боль, ноющая взорванными сосудами под кожей. Но помнил, что нужно торопиться, шанса убежать у него не было с самого начала, но нужно было, обязательно нужно было успеть до того, как дурманящий дым наполнит душную железную коробку. Приятная легкость зарождающейся эйфории в голове была обманкой, хитрой ловушкой, из которой вскоре уже невозможно будет выбраться. Конечно, Занзас сильнее, обеспокоенно отмечал Тсуна глубоко внутри. Резче были удары, тяжелее и болезненнее, но на его стороне скорость, поэтому в такие моменты он переставал жалеть о том, что всегда отставал в развитии. А сейчас ему нужна была именно скорость – дым заменял спертый воздух фабрики, затрудняя дыхание. Тсуна не мог проиграть, за ним пришли. Проскочив под рукой Занзаса, и тем самым увернувшись от очередного удара, он врезался в его спину плечом и изо всех толкнул вперед, едва успевая отскочить – потеряв равновесие, Занзас упал на пол, оказавшись погребенным под грудой пустых, но ощутимо тяжелых ящиков, заваливших его с головой. Тсуна тяжело оперся на локти, приподнимаясь на коленях, и обернулся назад, где разгоревшееся пламя пожирало жалкие остатки мешков, раскиданные ящики, масляные ленты конвейера… И последний кислород. - Вон он! Эй, Тсуна! – он закашлялся в ответ, позволяя приподнять себя с пола, и с трудом улыбнулся. Его внимательно осматривали обеспокоенные Ямамото и Рёхей. Последнего он не видел уже долгое время, и от этого упрямая надежда разливалась по его телу, придавая сил и уверенности своей завершенностью. Будто бы все, наконец, становилось на свои места. - Эй, ты как? Да у тебя кровь! – воскликнул Рёхей, разглядывая красные подтеки на пальцах, которыми он поддерживал голову друга. - Все нормально, ребят… - Давай не заливай мне тут. Надо выносить его, Ямамото. - Как же я рад вас видеть… - Не смей засыпать! – карие глаза заволакивало мутной пленкой, губы растянулись в полубезумную улыбку, и Ямамото, испугавшись, похлопал Тсуну по щекам. Неужели надышался… - Посмотри на меня! Тсуна, надо уходить! Тсуна вдруг распахнул глаза и вырвался из рук. - Нет. Уходите отсюда, - друзья непонимающе смотрели на него. – Ну же, бегом! - Ты тронулся, что ли? - Да его, кажется, торкнуло, Ямамото, - Рёхей подмигнул и улыбнулся. – Давай, Тсуна, выйдем на воздух и полегчает. - Я серьезно! Уходите и заберите остальных! - А как же ты? - Я сразу за вами, обещаю. Ямамото с Рёхеем еще несколько секунд ошеломленно смотрели на Тсуну, но как только тот решительно поднялся и двинулся прочь от них, послушно побежали вперед, прикрывая лица плащами. Тсуна остановился у высокого нагромождения и принялся раскидывать ящики. Дело было не в игре. И даже не в ее абсурдности – биться за то, чего ты даже не хочешь? – ведь Занзас вполне мог быть прав. Кто бы ни стоял за их спинами, ему было плевать, кто станет победителем, пока у каждого были свои мотивы. В каком-то смысле Тсуне тоже было плевать на игру, важнее было остаться человеком. И не было смысла бросать Занзаса умирать только потому, что их мотивы отличались. С хриплым рыком откинув последний ящик, Тсуна закинул руку Занзаса себе на плечи и потащил к выходу, сгибаясь под тяжестью чужого тела. Конечно, тот причинил ему много боли. Ему и, что важнее, его близким. Да, Тсуна хотел покончить с этой игрой только ради того, чтобы избавиться от него, и не сомневался, что Занзас хочет того же. Ну, может, с разницей лишь в том, что в голове Тсуны это представлялось не так извращенно и мучительно. Но все равно он не понимал, зачем убивать одного, чтобы спасти сотни, если то не предусматривали правила игры? Если бы у этой игры вообще были правила. Хотели, чтобы он поучаствовал? Он это сделал. Конец игры. Ввалившись в дверной проем, Тсуна зажмурился и, заставив себя сделать еще два шага, уронил Занзаса на мокрую землю. После густой темноты яркий свет щипал глаза – Тсуна утер проступившие слезы и осмотрел людей стоящих вокруг. К Занзасу тут же подбежали его подчиненные, и Тсуна по привычке шарахнулся в сторону, падая прямо в руки Ямамото. Остаться бы так, горящей щекой к холодному плащу, с закрытыми глазами, чтобы звенящая голова кружилась в блаженной темноте. Если бы только исчезло это беспокойное, терзающее чувство… Отстранившись от друга, Тсуна огляделся. Рёхей склонился над Хром, устало привалившейся к стене фабрики, далекий силуэт Хибари удалялся прочь и даже Ламбо, который, пусть до сих пор немного бледный, но уже со своей привычной оживленностью и любопытством разглядывал Занзаса. Одного не хватает. - Где Гокудера? – Ямамото заозирался по сторонам, и Тсуна с силой дернул края его плаща. – Где Гокудера?! - Я думал, он уже вышел… Он пошел тебя искать и… Конец предложения потонул в громком гуле взбудораженной крови, застучавшей в ушах, Тсуна оттолкнул друга и снова забежал внутрь. От железных стен несло обжигающим жаром, в нос бил тяжелый запах одуряющей горечи, но Тсуне будто было все равно. Словно он не дышал. Боялся дышать, как боялся увидеть опаленное тело. - Гокудера! – закричал он, тут же понижая голос до неразборчивого бормотания, - черт, где же ты… Гокудера… Я же без тебя не смогу… Маневрируя между пылающими лентами, издававшими гулкие, болезненные стоны, Тсуна мотал головой, каждый раз вздрагивая от оглушительного треска рушившихся деревянных полок у стен – что если он там? Но позволить себе сдаться, согласившись на худшее, просто не было права, поэтому Тсуна душил в себе панику, чувствуя, как подступающие слезы высушивает жарким воздухом. Обогнув очередной конвейер, Тсуна на мгновение застыл на месте и тут же кинулся на пол, поднимая за плечи родное тело, обвисшее на его руках тряпичной куклой. Тсуна закинул Гокудеру на спину и поднялся, далеким уголком почти отключившегося сознания поражаясь, как ему хватило сил. Бормотал что-то неразборчивое, какие-то глупые обещания, крепче подхватывал бедра, подбрасывая Гокудеру повыше, давил себя, давил всю едкую горечь, панику и истерический страх, сумевший смести его уверенность за ту короткую секунду, когда он увидел любимое лицо и закрытые веки с танцующими всполохами оранжевого света на тонкой коже. Нет, это было слишком жестоко, чтобы быть иронией судьбы – Гокудера наконец-то смог пресытить свою жажду. - Открывай глаза! – игнорируя истерические нотки в собственном голосе, Тсуна затараторил сразу же, как уложил податливое тело на холодную землю на улице. – Боже мой, Гокудера, пожалуйста, открой глаза. Пожалуйста, просто открой глаза… Ладонь неосознанно прошлась по подбородку, касаясь пальцами сухих губ – дышал, коротко и отрывисто, но дышал, – и вверх по горячему лбу. Тсуна тут же одернул руку, почувствовал скользнувшую по коже невесомую мягкость. Ресницы задрожали, медленно приподнялись, обнажая окутанную дымом зелень. - Чумазый такой… - слабо улыбнулся Гокудера, протягивая руку. - Как же ты меня напугал, - Тсуна прижался лбом к мягкой ямочке ладони и прерывисто выдохнул. - Ты живой. Самое главное, ты живой… - Гокудера тяжело закашлялся и прикрыл глаза. – Остальное к черту. - Это не твоя вина. - Не надо меня успокаивать… - Какой толк винить себя в том, что уже случилось? - Черт, да он мог умереть! Чего далеко ходить, задохнулся бы раньше, чем там выжгло бы все к чертовой матери! И я, я его там оставил! Даже не подумал остановить! - Ямамото, - Тсуна наклонил парня к себе за ворот рубашки, внимательно всматриваясь в несчастные карие глаза. – Это. Не. Твоя. Вина. Сейчас он здесь и с ним все в порядке, а значит, ничего ужасного не случилось. - Ты так спокоен… - тихо заметил Ямамото, склоняясь над маленьким, страшно похудевшим за последнее время, телом и обнимая кольцом длинных рук. – Посмотри на него. Он лежит и почти не двигается, потом вдруг зажмуривается и начинает захлебываться кашлем. Бледный настолько, что почти синевой отсвечивает … Да, ничего ужасного не случилось… - Ты думаешь, я не боюсь? Думаешь, мне не больно на него смотреть? Мне каждый раз кажется, что если я хоть еще раз на него посмотрю, меня вывернет от страха. Но я вроде бы держусь, знаешь… Просто помню, что не один. Как-то легче думать, что больно не только тебе. Это, наверно, эгоистично, да? Но так легче. И ты не один, Ямамото. Переживем этот день, переживем следующий… Не так трудно, когда страшно не только тебе. Тсуна улыбнулся на удивленный взгляд Ямамото – парень ощутимо расслабился и позволил себе тихий вздох облегчения – и украдкой обернулся на Гокудеру. - Вы, кажется, считаете меня за идиота, раз думаете, что я ничего не слышу, - насмешливые, пусть до сих пор болезненные глаза смотрели в ответ. – Подождите тискаться, я еще не сдох. - Гокудера! – вырвавшись из объятий, Тсуна рванул к кровати, но у самой цели замедлился, неловко приседая на край. – Как ты себя чувствуешь? - Нормально, - Гокудера тяжело вздохнул, заметив недоверчивый взгляд, и снова прикрыл глаза. – Паршиво. Но уже лучше, не волнуйся. - Может, все-таки позвать Шамала? Хочешь, я схожу за ним? – спросил Тсуна, выжимая тряпку от дождевой воды, и стирая испарину со лба Гокудеры. Странно, час назад он весь горел, сейчас такой холодный… - Тебе холодно? Может, найти второе одеяло? Ямамото прижался щекой к косяку и расплылся в улыбке. Он верил, безоговорочно верил, даже если со стороны все казалось хуже, чем его убеждал Тсуна. Но ему хотелось верить и он верил. Да и как можно не верить ему, когда доверял не только самого дорогого человека, но и собственные надежды? Тихо ступая по скрипучим половицам, Ямамото вышел из комнаты, оставив за спиной двоих, для которых остальной мир перестал существовать, как только пересеклись их взгляды. - Не беспокойся, правда. Я скоро приду в норму. Лучше бы сам отдохнул, носишься вокруг меня… - виновато сказал Гокудера, наслаждаясь мягкостью скользящих по его лицу пальцев. - Да что я-то… Может, ты чего-нибудь хочешь? - Хочу, - признался он, в очередной раз закашлявшись. - Что? Принести тебе воды? Или холодно? Ты только скажи, я сделаю, - с готовностью отозвался Тсуна. Мутные, потемневшие глаза снова уставились на него, и сердце вдруг странно екнуло от знакомой улыбки, появившейся так неожиданно. - Тебя хочу. Тсуна покачал головой и попытался натянуть на Гокудеру одеяло, но тот упрямо оттолкнул его рукой. - Когда я сказал, что сделаю все, я имел в виду все, что тебе не повредит. - А мне не повредит. - Гокудера… - он нахмурился, - ну о чем ты говоришь? Ты даже сесть не можешь, какой там… Светловолосый парень приподнялся и обнял Тсуну за шею, ласково целуя его в губы. - А для этого не нужно сидеть, - заметив сомнения в карих глазах, он быстро продолжил. – Мне холодно. Ты обещал сделать все, тогда согрей меня. Гокудера потянул Тсуну на себя и тесно прижался к нему с намерением во что бы то ни стало удержать его. В этом была забавная, иногда очень проблемная, особенность человека-который-волновался-за-всех. Он всегда ставил чужую безопасность выше своих желаний, временами впадая в абсурдное упрямство, настолько неродное его обычной мягкости. Гокудера жадно целовал любимые губы, взъерошивая ладонями коричневые пряди, ведь хорошо знал его слабости – как только касались его волос, Тсуна впадал в блаженное оцепление и замирал от наслаждения. Пусть Гокудере было немного стыдно этим пользоваться, но он торопился, потому что ныло тело, не хватало сил и почти срывались руки. Торопился, чтобы Тсуна не успел задавить в себе свое желание. Ведь он действительно хотел, Гокудера почувствовал это, как только тот лег на него, опираясь на локтях, чтобы не было тяжело. Это пробуждало в нем редкую, ностальгическую улыбку – Гокудера знал ощущение его тела на себе до последней острой косточки, вжимающейся в кожу, так больно и так хорошо, с закрытыми глазами помнил цвет его кожи и все яркие, броские родинки, особенно ту, сзади на шее, почти скрытую под волосами. Помнил, что если коснуться ее языком или обвести пальцами, Тсуна закрывал глаза и откидывал голову, вздыхая тихо, прерывисто. В такие моменты безумная идея приходила в голову: может, пересчитать их как-нибудь все? Если успеет. - О чем ты думаешь? – шепотом спросил Тсуна, покрывая нежными поцелуями бледную шею. - Ни о чем… - Гокудера повернул голову, неосознанно подставляясь. Чуть приподнявшись, Тсуна проследил за его взглядом, направленным в сторону тумбочки. Пустой, долгий, напряженный взгляд. - Хочешь? – спросил он, кивая на завернутый в бумагу опиум. Парень замотал головой и снова прижался к губам Тсуны. Как объяснить ему, что он осознал? Как объяснить, что в прошлом не было смысла, если главным наркотиком оказался вкус его языка, и кружили голову, отнимали дыхание хлеще любого опиума его глубокие, ошеломляющие поцелуи? Как заново понять и не сойти с ума оттого, как мало его рук на обнаженных бедрах, мало тепла его кожи? Как успеть напиться его дыханием и не потерять ощущение любимого тела под ладонями? - Тихо, тихо, Гокудера, - успокаивал Тсуна, поглаживая пальцами его щеки. От одного взгляда на него до остроты сжималось сердце. Столько преданности, болезненно-глубокой любви в его глазах и странные настораживающие отблески страха. – Что-то не так? Гокудера закинул руки ему за шею и, прижавшись лбом к плечу, снова замотал головой. Неужели ты чувствуешь, видишь как страшно, панически страшно тебя отпустить? Что страшно сказать даже слово и раздирает изнутри просто от мысли, что ты рядом и что тебя так бесконечно мало… - Я больше не могу ждать, - выдавил Гокудера, прижимаясь бедрами. Это было его гранью – острая боль, разворачивающаяся жжением даже несмотря на всю нежность и осторожность, с которой Тсуна входил в него. Эта боль будила чувство самосохранение – бежать прочь, прочь от боли, но Гокудера знал свою грань, поэтому наоборот лишь цеплялся крепче за напряженные плечи Тсуны и провоцировал сам себя, насаживаясь глубже. Разум парализовывало, и новое, долгожданное чувство накрывало шумом приливной волны. Гокудера дрожал от ощущения Тсуны внутри себя – почти невыносимая тяжесть, возвращающаяся жаром с каждым размеренным толчком. Его обеспокоенные глаза с молчаливым вопросом… Гокудера был уверен, что сейчас они именно такие, но боялся убедиться, боялся выдать себя. Как и боялся признаться себе самому, как больно гремело в голове и как размыкались пальцы, соскальзывая по влажной коже. - Ты же весь горишь, - поразился Тсуна, касаясь губами горячего лба. – Даже лицо красное… - Мне просто… хорошо, - Гокудера улыбнулся, задавив очередной приступ кашля. – Если ты не начнешь двигаться, я просто взорвусь. - Но, Гокудера… - Пожалуйста, - прозвучало умоляюще. – Я прошу тебя, быстрее… Короткий поцелуй прервался протяжным стоном – Гокудера выгнулся, поддаваясь навстречу сильным толчкам. Его растягивало изнутри, оглушая возрастающим удовольствием, шипевшим в его крови словно горящий фитиль. Как остаться с тобой навсегда, как раствориться в тебе и не бояться потерять тебя? Как удержаться и не кричать от того, что так хорошо, безумно хорошо, что невозможно вдохнуть? Как успеть сказать… передать тебе с каждым стоном, каждой вспышкой удовольствия от твоих рук, блуждающих по телу, каждой последней секундой сопротивляющегося сознания, что любовью к тебе разрывает изнутри? - Ты ведь всегда будешь рядом? – хрипло пробормотал Тсуна, зарываясь в серебристые волосы. Чем сильнее стучала по венам кровь, чем чаще становились несдержанные стоны, тем крепче обнимал Тсуна, а Гокудера так любил эту привычку. Тот смыкал руки под его спиной, почти накрывая своим телом, роняя мягкие каштановые пряди на его глаза, ближе и крепче с каждой секундой приближающегося оргазма. Гокудера любил это больше всего – Тсуна обнимал его как целый мир, укрывая и защищая. И больше не оставалось ничего. - Всегда. В комнате было темно, рваный огрызок растущей луны робко заглядывал в окно, с трудом пробиваясь через тяжелую гущу облаков. Тсуна приоткрыл глаза и заморгал, неудобно поежившись на плече у Гокудеры. Затем протянул руку, сонно вышагивая по его груди пальцами и возвращаясь обратно легкими полосами. Кожа, слегка подсвеченная лунным светом, была неприятно холодной. Тсуна положил ладонь на грудь, начиная ерзать от возрастающего беспокойства. Волнение взорвалось истерическим ужасом – Тсуна подскочил на кровати и тут же схватился за плечи Гокудеры, начиная их трясти. Сердце под ладонью молчало. - Гокудера! Все напоминало идиотский спектакль, начинающийся по кругу. Он согласен вытерпеть еще один круг, только пожалуйста, пусть он откроет глаза. Пусть как тогда взлетят мягкие стрелки ресниц, и Гокудера начнет сонно моргать, а потом заворчит, что разбудили так рано. Картинка на секунду наложилась и треснула неудавшейся фантазией – тело под руками по-прежнему не двигалось, отталкивая своей холодностью. Но Тсуна не поддался, ведь нужно просто постараться. Он разбудит его, Гокудера же тот еще соня. - Давай же, - бормотал Тсуна почти неразборчиво и хлопнул того по лицу, вдруг замирая. Посиневшие губы были сухими и потрескавшимися. Просто сгорел. Ужасающий крик разорвал грудную клетку и обжег горло – Тсуна стиснул потяжелевшее тело и задрожал. Эмоция на эмоцию, происходящее налепилось дешевым пирогом из неразборчивых слоев. Пытался звать, захлебываясь собственными криками и не замечал как обжигающим ручьем бежит по щекам, срывал горло и начинал задыхаться, раскачиваясь от больно вздымающейся грудной клетки, неспособной нормально вдохнуть. Отчаяние толкало его ближе, плотнее к бледной коже, если бы только мог проникнуть внутрь, слиться с ним и остаться, только бы не смотреть на такое любимое, мертвое лицо. - Я же не смогу без тебя… - его трясло от собственных всхлипов, лопавшихся внутри звонкими пузырями. – Пожалуйста… Гокудера, если бы я только мог все изменить… В глазах начинало мутнеть, слезы заливали, слепляя ресницы, и мутные краски постепенно тускнели, обращаясь в полную темноту. Тсуна разжал руки и откинулся назад. Неужели он идет за ним?.. -*-*-*- Вдох-выдох. - Дыши. Вдох-выдох. - Дыши, Тсуна. Ничего не хочу. Дышать не хочу. Жить не хочу. Отвали от меня. - Давай, хороший мой, не упрямься. Открой глаза. Чьи-то прохладные пальцы настойчиво пытаются разомкнуть руки, плотно прижатые к груди. - Я знаю, что тебе больно, Тсуна. Мне больно? Нет, мне прекрасно. Просто хочу сдохнуть. А так все здорово, прохладненько тут, тихо. Все, хватит с меня путешествий. Остаюсь. - Может, ты забыл, но я тебя слышу. Слышишь? Вот здорово. Значит, ты услышишь, если я подумаю «пошел к черту»? - Бедный мой, обиженный мальчик, - ласково прошептали в ухо. – Что ж, оставайся, если ты так этого хочешь. Ты можешь слиться со мной, и тогда все кончится. Ты ведь хочешь избавиться от боли? - Хочу, - Тсуна вздрогнул от звука собственного голоса и раскинул руки, позволяя себя обнять. Он не знал, как могли избавить от боли ненавязчивые поцелуи, но ему были все равно. Губы медленно приоткрылись в судорожном выдохе, впуская чужой язык – тогда почему, если ему было все равно, в горле стоял этот горький колючий ком? Тсуна открыл глаза и увидел перед собой едва различимый силуэт человека, которого прежде не видел никогда, но которому позволял долгие, изучающие поцелуи и прикосновения рук, гулявших по телу в силой и уверенностью собственника. Может быть, дело было в странном ощущении безопасности рядом с ним. - А у тебя волосы…светлые, - слегка удивленно заметил Тсуна, неосознанно запуская руку в растрепанный ежик волос, и закусил губу. Человек промолчал, снова закрывая ему рот поцелуем. Боль, разгоревшаяся как ветром по тлеющим углям, начинала растворяться, размешивая мысли и воспоминания в разноцветный коктейль. Центр всего мира, вибрирующей вокруг пустоты сместился в точку, где переплетались два языка – таяло сознание, отчаянно цепляясь за свою боль, последнюю надежду на собственное я. Почему он отказывался сдаваться? Почему чувствовал себя предателем по отношению к Гокудере, чьи светлые волосы были так похожи на эти? Почему он опять, перетерпев столько страданий, устав от очередной попытки, хочет идти дальше? Чувствует, что нужно идти дальше? - А есть другой выход? – глухо спросил Тсуна, поражаясь тому как далеко и тихо звучит голос. - Выход есть всегда, - человек сел, усаживая Тсуну спиной к себе на колени. – Нужно просто пожелать. - Боже мой… Тебе самому не надоело меня мучить? Отправлять меня каждый раз, да так чтоб каждый раз страшнее прошлого, а? Просто устал. Настолько все надоело, что предстоящая потеря памяти теперь казалась не мукой, а спасением. - Я же говорил тебе, не я тебя отправляю. Я всего лишь проводник. - Тогда кто? - Ты. Тсуна закатил глаза и расслабленно откинулся назад, поудобнее устраиваясь на чужой груди. Теперь он уже знал, что нет смысла устраивать истерики и бесполезно спорить, нужно просто соглашаться. Как с больным, которому нужно просто кивать. Теплый воздух скользнул по уху – человек усмехнулся. - Так и не разобравшись, ты решил, что проще всего назвать меня сумасшедшим. - Да я даже не знаю, существуешь ли ты вообще. - Ты начинаешь меня видеть. Как и начинаешь понимать, что к чему, но отказываешься открывать глаза. - Любой адекватный человек подумает, что ты ненормальный, - Тсуна пожал плечами. - Ты не любой, - неожиданно насмешливый голос стал абсолютно серьезным. – И такое происходит не с каждым. - А что происходит? Что тебе от меня нужно? - Мне – ничего. Это тебе нужно. Смотри. Темноту осветило тремя яркими вспышками так резко, что Тсуна дернулся назад, больно ударившись затылком о чужое плечо. Одна из вспышек тут же погасла, две другие сузились до небольших, сияющих шаров. Глупо хлопая глазами, Тсуна удивленно наблюдал, как два шара зависли перед носом, едва заметно подрагивая. - Тсуна, твои реальности не случайны. - Какие еще реальности? - Ты до сих пор думаешь, что уходишь отсюда и возвращаешься по велению удачи? Ты каждый раз попадаешь в новую реальность, которую создаешь сам, Тсуна. А это, - проводник коснулся указательным пальцем золотистого шара и крутанул, - то, зачем ты туда идешь. - Но при чем здесь…они? - Ты собираешь три элемента. Иногда даже сам этого не понимаешь и это все усложняет… Тсуна робко протянул руку, обнимая шар ладонями и заглядывая внутрь – под светящейся оболочкой можно было разглядеть три пустышки. - Это же те самые… Они же у меня на шее… - ошарашено лепетал Тсуна, не в силах отвести взгляд от яркого предмета. - Все верно. Они принадлежат Аркобалено, каждый из них отдает тебе свою пустышку, отправляя в другую реальность. Но, как я уже сказал, они выполняют твое желание, корректируя лишь незначительные элементы. Правда, один из Аркобалено уже крепко с тобой повязан… Слова летели мимо ушей, и усваивалась в голове только малая часть, все выглядело как слишком хитроумная галлюцинация. Руки сами собой отпустили шар зависать в воздухе и схватились за второй, чуть более тяжелее первого. - Выглядят мило, правда? – человек положил подбородок Тсуне на плечо, но тот даже не заметил. Глаза снова и снова обводили три кольца с белым камнем, обрамленным раскинутыми белыми крыльями. – Но глядя на них, убеждаешься, что внешность обманчива, а самый красивый омут может кишеть чертями. - О чем ты? - Это грехи, Тсуна. Он попытался обернуться, но вовремя вспомнил, что все равно никого не увидит. - Я…сделал что-то не так? - Они не твои. - Тогда чьи? - Гокудеры. Тсуна нахмурился. Он не хотел, чтобы его друга, его любимого человека поливали грязью, тем более после смерти. Хотя теперь смерть казалась условной, но почему-то боль не уходила. - Он же ничего такого не делал. - Ты сделал его самым важным человеком, и он перенял этот элемент на себя. А ты в душе каждый раз понимал, что с ним что-то не так. Не знаю, осознанно ли, но ты пытался его изменить. И у тебя получалось. Результат ты видишь перед собой. - Я же просто был рядом! - Вот, что мне в тебе нравится, - чужой смех пробежался мурашками по шее, - ты даже не замечаешь как меняешь мир. Да тебе и делать ничего не надо, рядом с тобой люди меняются сами. - Но я правда ничего не делал, - скромно оправдывался Тсуна. - Сначала ты изменил его, вытащив из уныния, в котором он гнил, наплевав на весь мир, пока не появился ты. Затем он поддался гневу – ты одолел его нежностью. Следом… - Бесконечная жажда довела его до смерти… - отозвался Тсуна, на секунду прикрывая глаза. - Но перед этим он сумел остановиться, наконец поняв, что для него важнее. Пусть было поздно, но…ты вернулся не с пустыми руками. Тсуна украдкой прижался щекой к шару, будто мог перенять родное тепло, оставленное с последним поцелуем той ночью. Так хотелось вернуться, вдруг он бы смог застать Гокудеру, изменить ход событий – если ему действительно это подвластно, он бы сделал что угодно. Вытащил бы его из этого болота и вернул прежнюю, погасшую силу, если бы только мог. - Стой, но шара здесь два, - опомнился Тсуна. - Ты говорил про три элемента. - Он перед тобой. Вслепую протянув руку, он действительно наткнулся на еще один. Абсолютно черный и не прозрачный, словно держишь в руках концентрированную темноту. - Что здесь? - То, что ты еще не понял из-за своей же доброты. - Тогда объясни. Какое-то время собеседник молчал, и Тсуна заерзал, чувствуя себя так, словно все это время говорил сам с собой, а чужое присутствие оказалось искусной иллюзией. - Тебе пора, - шепот разорвал тишину. - Что?.. – Тсуна вскочил на ноги. – Тогда к чему были все эти объяснения, если в следующей реальности я опять все забуду?! - Не забудешь, уж я-то постараюсь, - низко и насмешливо прозвучал над ухом чужой голос. – Я кое-что для тебя придумал. - Ммм…спасибо? – неуверенно спросил Тсуна, спокойно отмечая как другая пустышка, уже на плотной полоске из пластика, опускается через его голову. - Мне не нужно твое спасибо. Ты мне должен. Мне пришлось попотеть, чтобы создать для тебя это. - Все равно спасибо, - Тсуна повернул голову, зная, что если он не видит своего внезапно притихшего «проводника», то тот точно его видит. – И знаешь… чем больше лабиринт, тем больше вероятность, что в нем запутается даже его создатель. Предчувствуя, что исчезает, Тсуна стянул пустышку и бросил вслепую. Он поймает. ___________________ Писалось под: http://snack.to/a4f321a26d85a9dbfaf77e04ba1478038