Реальности

Того, кому доверяют, за руку не держат (с)

- Черт, опять опаздываю… Выпрыгнув из темного дилижанса под свет фонаря, расползавшегося на снегу мутным оранжевым пятном, юноша со звонким щелчком захлопнул крышку часов и убрал их в карман. Пальцы неловко выпутались из цепочки и уверенно схватились за ручку, заново оживляя в памяти знакомые изгибы холодного железа. Усталый хрип дерева тут же утонул в гуле сотни голосов, перемешанных с заливистым смехом и звоном бокалов. Внешний мир остался позади – цепкий холод зимнего ветра растаял с волной теплого, душного, но такого родного в своей уютности, воздуха, равно как хруст снега под колесами дилижансов за спиной смыло протяжными стонами скрипки и бодрящими переливами фортепиано. Он прошел мимо столиков и, махнув по пути трактирщику, уселся в самом темном, своем любимом, месте у стены, с облегчением сбросив на соседний стул тяжелое пальто, отороченное мехом. Наконец, он мог позволить себе расслабиться, успокаиваясь в знакомой атмосфере, в которой никогда бы не смог успокоиться непривыкший человек – громкие голоса то и дело взрывались оглушающим свистом, и тем громче становился свист, чем выше взмывали пышные, яркие юбки танцовщиц на сцене. Рука потянулась к кружке пива, появившейся на столе минутой позже, но замерла, наткнувшись пальцами на тонкий стебель, просунутый сквозь ручку. Гиацинт? - Давно не виделись. - Простите… мы знакомы? - Ты разбиваешь мне сердце! – театрально вздохнул незнакомец и расплылся в улыбке под изучающим взглядом. – Боже мой, Тсуна, ты меня так осматриваешь, что мне аж жарко стало… - Мне кажется, вы меня спутали с кем-то. - О нет, ты такой один на свете, - парень перевернул ладонь Тсуны и вложил в нее синий цветок. – Сегодня последний день, вот мы и встретились. - Не понимаю, откуда вы вообще меня знаете? - Я здесь как раз, чтобы ты понял. Разве та девчонка не объяснила тебе, что у меня твои ответы? Тсуна с сомнением окинул взглядом незнакомца – белые волосы, торчащие в разные стороны, хитрый прищур чуть узковатых глаз с совершенным контрастом угольно-черных ресниц, подчеркивающих невероятную яркость лиловых глаз, сияющих настолько, что Тсуна порывался посчитать крохотные блики, подрагивающие на поверхности фиолетовой радужки – может, вовсе не отсвет лампы, а внутреннее свечение? И все-таки нет, он его не знает. - Значит, ты меня все же не помнишь. - Вы… - Бьякуран, - парень чарующе улыбнулся и взял ладони Тсуны в свои. – Везде есть свои плюсы, вот и подвернулся повод познакомиться заново. Тсуна пересек глазами весь зал – уже больше из привычки – и вздрогнул, поежившись под тяжелым, многообещающим взглядом цвета горящего абсента. Нужно было срочно что-то делать, иначе неприятностей он не оберется. Но ситуация предательски становилась лишь хуже – крепче становилась хватка теплых рук, следом в ответ яростнее били пальцы по клавишам фортепиано и ускорялась музыка, меняясь с ненавязчивого увеселения в неистовую провокацию. Но никто из присутствующих не заметил перемены, лишь танцовщицы теперь полностью отдавались танцу, но Тсуна знал, что эта музыка адресована ему. Он выдернул руку и откинулся на спинку стула, стараясь быть как можно дальше от парня, который ослепительно улыбался несмотря на такую грубость. - Я думаю, вам стоит уйти, иначе у нас обоих будут неприятности. Бьякуран рассмеялся. - От меня еще никогда не пытались избавиться так явно. - Понимаете… - Давай на ты, прекращай играть в великосветскую даму, - оборвал Бьякуран. - Сейчас не лучшее время для общения, - Тсуна пропустил комментарий мимо ушей. Его внимание было полностью сосредоточено там, в другом конце зала. - Будете что-нибудь пить? – звонко отозвалась подошедшая официантка. - Нет, мсье уже уходит, - не глядя на девушку, ответил Тсуна. Выдержав долгий, напряженный взгляд карих глаз, Бьякуран рассмеялся и все-таки поднялся с места, наклоняясь к Тсуне так низко, что белые пряди едва не опустились в керосинную лампу по центру стола. - Мы нужны друг другу, Тсуна. Это гораздо важнее чьей-то ревности. Проводив взглядом последнего, самого стойкого гостя, который с третьей попытки успешно вписался в дверной проем, Тсуна поднялся и пересек зал, по пути придвигая к столам стулья – небольшой вклад изрядно уставшим официанткам за то, что мог каждый вечер сидеть здесь бесплатно. Тсуна забрался на постамент, утонувший в темноте неподалеку от сцены, и прислонился к фортепиано, стараясь не сесть на клавиши. Тонкие, проворные пальцы с привычной быстротой собирали ноты в одну стопку. - Обижаешься? – ласково спросил Тсуна. - Кто он? И с какой стати он дарит тебе цветы? - Гокудера, ты ведешь себя как законченный ревнивец. Я же сейчас здесь, с тобой. - Конечно, ты здесь, - парень, наконец, оторвал глаза от помятой нотной бумаги с множеством рваных, чернильных исправлений, и рывком притянул Тсуну к себе, усаживая на крышку фортепиано. - Ты же мой. - Мне нравится твоя уверенность, - Тсуна ткнулся лбом в подставленное плечо и рассмеялся. - Значит ли это, что я не прав? - О нет, сейчас ты по закону жанра должен закатить истерику или хотя бы начать меня душить. - Или настучать, чтобы вас двоих посадили за содомию, - задумчиво произнес Гокудера. - Можешь начинать, - новый смешок заглушило в бархатных складках темного жилета, - но почему-то с раздвинутыми ногами я сижу именно перед тобой. - Думаю, за такое можно и посидеть в тюрьме… Мягкость ткани под губами сменилась настойчивым поцелуем, и Тсуна покорно лег на крышку, соскальзывая ладонями по полированной поверхности. Интересно, как они выглядели вдвоем – многое бы он отдал за зеркало на потолке, - белые пряди, спутавшиеся вокруг его пальцев, обвившие талию ноги и жадная горячка прикосновений. Нельзя, но невозможно сдержаться… Тсуна отстранился и резко вдохнул, облизнув нижнюю губу. - Ты с клыками-то поосторожнее. - Прости, я забыл… - Гокудера виновато надул губы, а Тсуна никогда не мог смотреть на это без улыбки. - Да я уже, кажется, так привык, что мне начинает это нравиться. - Раньше я не замечал в тебе такой любви к боли, - Гокудера улыбнулся, удивленно подняв брови. Шутливая перебранка оборвалась внезапной тишиной, и Тсуна внимательно посмотрел парню в глаза, заговорив почти шепотом. - Я его не знаю, правда. Он меня с кем-то спутал. - И поэтому вы держались за руки? – зеленые глаза опасно сузились. - Ты, когда играешь, на меня смотришь, что ли?! – встрепенулся Тсуна, но быстро успокоился, сделав глубокий вдох. Он осторожно соскользнул с фортепиано и направился к выходу, по пути хватая со стула тяжелый сюртук Гокудеры. – И мы не держались за руки, просто он… ну… да что я оправдываюсь! - Вот и я думаю, чего ты оправдываешься, - светловолосый парень пожал плечами и принял свой сюртук, рывком натягивая его уже за дверями. - Я просто хочу, чтобы ты понял… - У меня даже нет сил с тобой спорить, - Гокудера слабо улыбнулся. - Значит… - Тсуна сбавил шаг, не решаясь поднять глаза, - сегодня ночью тебя не ждать? - Да, - Гокудера заметил его грустный взгляд, и слова полились бурным потоком, - прости, я правда терпел насколько это возможно, но я без крови не могу, силы уже на исходе… - Я понимаю. - Знаю, что ты не хочешь чьей-то смерти и… Тсуна остановил парня за руку в надежде прервать эту полную скорби речь и ободряюще улыбнулся, водрузив темный цилиндр на светловолосую голову. - Гокудера, я все понимаю, правда. Раз тут ничего не поделать… - он кивнул в сторону, - иди. Неловко потоптавшись на месте, Гокудера получил еще одно успокаивающее «иди» и сошел с троутара, постоянно оборачиваясь, будто Тсуна мог в последний момент передумать. Тсуна прислонился к фонарю, дожидаясь пока серебристый отблеск окончательно растворится в темноте – парень исчез так бесшумно, что он неосознанно поежился. Спящий город утонул в абсолютной тишине, и Тсуна поскорее двинулся домой, будто нарочно взрывая ее хрустом снега и стараясь не выходить из-под яркого оранжевого света, замершего во тьме главной улицы нелепыми оранжевыми пятнами. Как он мог его не отпустить? Их необъяснимая привязанность – не назовешь любовью, когда годы вместе кажутся столетиями, когда кровь в ушах стучит чужим пульсом, когда связывает в единое целое и перестает быть необычным, это ведь как пить и дышать – иногда доходит до абсурда. Он боится срезать путь через переулки, потому что ни за что на свете не хотел бы увидеть, как острые клыки разрывают чужие шеи, и мирится с вынужденным ночным одиночеством и следами смерти людей, которых никогда не видел, на своих пальцах. Переживает сквозь себя и смиряется, ведь не знает как по-другому – его грань абсурда, которую можно только принять. Гокудера гонит себя в свою грань и срывается в удушающую ревность, совершенно непонятную Тсуне. Как можно, когда весь - для него? Но он ревновал, потом сбивчиво, много извинялся, чтобы позже ревновать еще сильнее. Тсуна поднял воротник и зарылся в него носом, поежившись. Воспоминания о приступах этой непостижимой ревности отзывались неприятной дрожью – он всегда распознавал это по ядовито-болезненному взгляду, чужому и колючему, словно Гокудера переключался, запирая себя прежнего под замок, и становился слеп. Тсуне даже иногда казалось, что тот просто не узнает его. С каждым разом становилось все хуже, и сегодняшний вечер только еще больше напугал его. Резко остановившись, Тсуна ошарашено уставился перед собой. В голове щелкнуло, словно нажали на курок револьвера. Расстегнутое пальто расползлось полами по снегу, почти сливаясь, тонкий светлый шарф подхватывало холодным ветром, белые пряди разметало по лицу – сидел на тротуаре у самых ступенек дома и спокойно водил пальцами по снегу, словно ничуть не чувствовал холода. Тсуне на секунду показалось, что парень упал с облаков и просто ждал, пока его найдут. - Ты сейчас спросишь, что я здесь делаю. - Да уж, хотел бы я знать, - Тсуна подошел ближе и задрал голову, всматриваясь в окна. – Тем более у моего дома. - Я все о тебе знаю, - Бьякуран легко поднялся и доверительно приобнял Тсуну за плечо. - Все? - Даже то, чего ты не знаешь. И все, что ты хочешь знать. - Нет уж, спасибо, - Тсуна настороженно покосился на ладонь, сжимающую плечо. – Меня все устраивает, и я ничего такого не хочу знать. - Никаких провалов в памяти? Никакого ощущения дежа вю, которое мучает тебя, играет с тобой, не дает себя поймать? Люди, которых ты знал раньше, раньше, чем можешь представить? Странные мысли, отголоски прошлого, знакомые слова, которым твое рассудительное, напуганное сознание так отчаянно пытается придумать объяснение? Тсуну внезапно повело и он пошатнулся, вцепившись в белое пальто, как только Бьякуран встал напротив него. - Смотри на все, как если бы естественное имело значение; смотри вокруг себя, как если бы близкое было еще важнее; смотри в самую суть, как если бы что-то было твоим всем, - ласковый шепот прошелся по уху знакомой вибрацией. – Ты почти у цели. Голова закружилась, и Тсуна хрипло прокашлялся, прижимаясь щекой к холодной ткани. Если закрыть глаза, то темнота начинала кружить каруселью, выбивая землю из-под ног и стирая ощущения в знакомую тишину. Переживал в болезненных метаниях, сталкивался с непониманием и пробивался… - Какого черта вы делаете?! Тсуна резко распахнул глаза, но так и не заметил, когда Гокудера успел подлететь к ним и прижать Бьякурана к стене, сжимая воротник пальто руками. - Какой же твой любовник все-таки собственник, Тсуна, - губы парня растянулись в улыбке, несмотря на то, что горло давило до хрипа. - Это не я собственник, а кто-то распускает руки на то, что ему не принадлежит! – прорычал Гокудера, не замечая, как кто-то настойчиво старается его оттащить. - Отпусти ты его! - Собственник и эгоист, - Бьякуран не сводил провоцирующего взгляда с зеленых глаз напротив, полных пылающими искрами. – Ты ведь все знаешь. - Я знаю только то, что ты сегодня всю ночь будешь искать в снегу собственные зубы! - Гокудера! – отчаянно закричал Тсуна и резко дернул за черный сюртук, вздрогнув от треска ткани. – Ничего не было, отпусти его! - Ничего не было?! – разгневанный парень оторвался от Бьякурана и резко развернулся. – Вы обнимались! - Это вышло случайно! - Случайно? Да тут за милю видно было, как вы тискались посреди улицы! - Тебе лучше уйти, - Тсуна кивнул Бьякурану, и парень послушно направился прочь от них, криво ухмыляясь. - Конечно, ему лучше уйти. Это последний раз, когда он ходит на своих двоих! - надрывно кричал Гокудера из-за плеча Тсуны. – Хорошенько запомни это ощущение! - Да перестань же ты… - Когда я буду тебе нужен, просто позови, - на секунду обернувшись, произнес Бьякуран, - и здесь нет никаких «если». - Тебе жить расхотелось, ублюдок?! - Все-все, Гокудера, - устало пробормотал Тсуна, подталкивая упирающегося парня к дверям, - пойдем домой. - Точно ничего не было? Помотав головой, Тсуна напряженно выдохнул и сел на кровать, приваливаясь к плечу светловолосого парня. Долгожданная тишина комнаты остудила лучше ведра холодной воды, но гневный топот ног по лестницы, рваные крики и далекие угрозы в никуда все еще стучали в голове. Конечно, ему было еще хуже – Гокудера сидел, спрятав лицо за волосами, и буквально варился в собственном соку. Эмоции выжигали нервы быстрее пороха и вырывались из-под контроля, и он не знал, где находится его стоп-кран, способность ясно мыслить приходила гораздо позже. - Ты мне не доверяешь? - Доверяю. - Когда ты таким стал?.. – Тсуна вздохнул и позволил себя обнять, уютно устраиваясь в кольце любимых рук. – Кажется, когда мы еще были все вместе, ты не был таким. - Когда мы были все вместе, у меня было еще больше поводов тебя ревновать. Каждый норовил тебя потискать, - нахмурился Гокудера. – Но они здесь не при чем… - Знаю… Я, наверно, просто по ним соскучился, - Тсуна пожал плечами и заерзал, пытаясь зарыться под сюртук Гокудеры, лишь бы быть поближе к теплу. – Так хочется услышать смех Ямамото, даже ворчание Ламбо… - Я бы этих придурков еще лет 300 не видел, - недовольное бурчание слилось с тихим смехом. – Не переживай, нас разбросало черт знает где, но… просто так вышло. Не забивай себе голову, а? - Нет, я… - Тсуна осторожно вылез из объятий и залез на подоконник, неосознанно растирая предплечья от холодных мурашек, пробежавших по теплой коже. – Завтра полнолуние, вот и лезут всякие мысли. - Ооо… Тсуна кивнул – это действительно было «ооо». Он поднял голову и пустым взглядом уставился на белый, почти совершенный круг луны. Беспокойные ночи ждали у порога. Вторая ночь без сна – бесило абсолютно все. Тусклый, обычно успокаивающий уютностью, свет керосиновой лампы резал глаза, скрипка отзывалась в ушах противным повизгиванием, много людей, пьяных и раздражающих. Слишком громкий смех, слишком счастливые лица, алкогольное безумие крепкого бренди в глазах – все слишком. Тсуна потер глаза и широко зевнул, все пытаясь удобнее сесть на стуле. Гокудера не выпускал его из рук всю прошлую ночь, и теперь это больше было похоже на ритуал подтверждения обладания, и от этого он только сильнее чувствовал себя вещью. Катализатор его раздражения казался абсолютно безразличным – Тсуна знал, что когда Гокудера играет, он дарит внимание клавишам целиком и полностью и в такие моменты думалось, что они получают гораздо больше нежности его пальцев и страсти, с которой пианист отдавался любимому инструменту. Может, стоило тоже поревновать к фортепиано? Тсуна неосознанно улыбнулся и тут же сморщился от подступающей тошноты. Боже, да Гокудера даже не смотрит в его сторону, как он успевает все замечать? Вернее, замечать то, чего нет. А он сидит и боится пошелохнуться, лишь бы не всполошить хрупкий мир, чей центр был слишком ревнив, чтобы выпускать все из своего контроля. - Эй, ты слышал, что я сказала? – весело прозвучало рядом. Тсуна повернул голову и виновато пожал плечами. Когда-то она очаровала его настолько, что он бы от души посмеялся, расскажи ему кто-нибудь тогда о его бесконечной любви к Гокудере, которая позже накроет его ошеломляющей волной и бросит безоружным. Поразительная противоположность, думал Тсуна, переводя взгляд с Гокудеры и с улыбкой разглядывая девушку. Она, хрупкая до невесомости, кажется очень легкой, спрятанная в голубоватое платье, расходящееся от пояса под грудью летучими лентами шелка, ютится в растекающуюся паутиной по плечам шаль, беззащитная даже против холода. И он, дикий и резкий как жесткая сеть из натянутых струн, нерушимый в своем стремлении защищать и обладать. И если она, казалось, поплывет тонкими, бледными струйками дыма, прорвись холодный ветер в таверну, околдованный ее легкостью, то Гокудера бы взорвался столбом дыма, смешанным с серым пеплом прогоревших бурным пламенем эмоций. - Ты сегодня весь вечер как в тумане. - Прости, Кёко, голова не соображает. О чем мы говорили? - По-моему кому-то нужно больше спать, - Хару стянула перчатку с руки и шутливо ударила парня по плечу. - Нормально со мной все. - Он себя еще в зеркало не видел, - Хару подмигнула подруге, и та тихо захихикала. – Ночь была бурной? Тсуна проследил ее кивок и подтянул выше шейный платок, поднимая воротник. Сколько раз его ловили, а он все не может перестать краснеть. - Только не надо ничего говорить, - умоляюще попросил Тсуна. - Что ты, я даже и не собиралась, - Хару невинно улыбнулась и замахала руками. - Уж я-то тебя знаю. - Нам бы тоже хотелось узнать дамочек поближе. Два парня уселись рядом к ним за стол, и Тсуна насторожился. Он не знал их, а если бы когда-нибудь и видел такую нетипичную для здешних мест внешность, то обязательно запомнил – один явно его ровесник с длинным хвостом розовых волос, перетянутых черной лентой, и второй, гораздо выше и раза в два шире первого, которого темная кожа и камзол, застегнутый наглухо до самого подбородка, делали его еще массивнее. Попахивало неприятностями. - Что вам от нас нужно? – Хару всегда была более дерзкой, чем Кёко, привыкшая ждать мирного разрешения ситуации. - А тебя не учили здороваться? – темнокожий неприятно оскалился. - А вас не учили, что нужно спрашивать разрешения, прежде чем садиться к кому-то? - Не надо, Хару… - невнятно сказала Кёко, замирая от страха. - Ого-го! Тозару, дерзкие же, кажись, в твоем вкусе, - восторженно отозвался второй. - Ну, если ты согласен на вон ту блеющую овечку, Нозару… Тсуна быстро взглянул на часы и резко затолкал их в карман – до двенадцати еще 5 минут. Ну, почему проблемы всегда валятся ему на голову так не вовремя? - Я бы попросил вас не оскорблять дам, - Тсуна мысленно вздохнул. Как ни крути, самое веселье начиналось сразу после этой фразы, а времени на дипломатический разговор не было. - Ты смотри, какая тут еще птичка! – Тозару хрипло засмеялся и резко поднялся, тут же вздергивая Тсуну за воротник. – А не многовато ли тебе одному две таких красотки? - Они мои друзья, и я бы не хотел, чтобы вы оскорбляли их. А для ваших целей вы не по адресу, и я советую вам найти кого-нибудь другого. - Хм… - парень наклонился, приближая свое лицо непозволительно близко и сжимая ладонью плечо, и ухмыльнулся. – А ты вроде тоже ничего… Тсуне очень хотелось закашлять – платок давил гладкой удавкой, - но неприятное жжение в горле забылось, как только трактир неожиданно обратился хаос. Где-то низко и ломано громыхнули клавиши, с грохотом перевернулся стол, подгребая под себя Нозару, воздух проник в легкие рваным глотком – он был свободен. Не удержав равновесие, Тсуна упал на пол и удивленно уставился на Гокудеру, который вцепился в темнокожего парня, покатившись с ним по полу. - Кровью умыться захотел, ублюдок?! – крик Гокудеры зазвенел в наступившей тишине. Люди удивленно наблюдали, как их пианист методично избивал незнакомого парня, танцовщицы испуганно прижались друг к другу, равно как и Кёко с Хару, только трактирщик сумел выйти из оцепенения и уже шел к ним, гневно топая по деревянному полу – Тсуна вовремя заметил его разозленное лицо и поспешил разнимать парней. - Да хватит! – закричал Тсуна, отчаянно прижимаясь к Гокудере, мечущемуся в его руках как животное, оторванное от добычи. - Хотите драться – пошли вон и устроили дуэль! – прогремел над их ушами трактирщик. Тсуна почувствовал, что парень в его руках успокоился, и развернул его к себе. - Что на тебя нашло?! Он мне ничего не сделал! - Но хотел! - Да какая разница? – Тсуна устало растер лицо ладонью и замотал головой. – Я бы сам разобрался. - Он домогался тебя, - прошипел Гокудера. - Что за бред? Он просто держал меня за плечо! - Даже если так, - светловолосый парень жестко смотрел на него, все еще трясясь от гнева. – Я не собираюсь тебя ни с кем делить. Удивленные вздохи пробежали по залу и затихли до заговорческого шепота. Тсуна схватил друга за руку и побежал прочь из таверны. Зимний ветер остудил горящие щеки, но гнев, бурливший внутри, даже сам Тсуна сдержать не смог. - Какого черта ты творишь? – выдавил он. – Ты хоть понял, что сказал? Где сказал? - Но это правда, - Гокудера невозмутимо вытер кровь с губы. - Тебе в тюрьму захотелось? Все же слышали! - Да мне плевать. Этот ублюдок посягнул на мое. Тсуна беспомощно наблюдал, как парень присаживается на корточки и начинает стирать снегом кровь с рубашки. Неужели для него, и правда, так должно быть? Такое отношение – нормально? Ощущение собственного бессилия и обиды накрыло с головой, словно он действительно переставал чувствовать себя человеком. - Я для тебя… вещь? – последнее слово горечью обожгло язык. - Как ты можешь такое говорить? – неверяще произнес Гокудера и протянул руки для объятия, но Тсуна извернулся, делая шаг назад. - А разве нет? Теперь я боюсь даже дышать рядом с кем-то, потому что можешь не так понять! - Ты все преувеличиваешь… - Я не говорю уже о том, чтобы с кем-то поговорить! - Я просто не хочу тебя ни с кем делить, - Гокудера коснулся пальцами щеки Тсуны, снижая голос до шепота. - Ты только мой. - Твой? Как фортепиано, да? – горько произнес Тсуна, содрогаясь в ответ на боль, вспыхнувшую в зеленых глазах. Он бы и хотел остановиться, но больше не мог. Опоздал. – Со мной можно играть, меня можно держать при себе, но и близко никого не подпускать хотя бы открыть крышку. - Я же люблю тебя… - Значит, ты все-таки любишь вещь, - прошептал Тсуна и снял чужую ладонь с щеки, медленно шагая назад. – Потому что я больше не чувствую себя человеком рядом с тобой. - Тсуна, не надо, пожалуйста… - взмолился Гокудера. Каждый шаг прочь отдавался в его сердце глухими, болезненными ударами. Тсуна помотал головой и, резко развернувшись, побежал вперед. Быстрее от съедающей боли и чувства, словно сделал что-то не так, сделал что-то не обратимое. Жгло горло холодным воздухом и разрывало в груди, но он знал, что нужно еще быстрее. Закрутило в животе и потекло по венам невыносимым жаром – каждый раз до крови кусал губы, чтобы перетерпеть боль. Но она не проходила, а только усиливалась, отстреливая в коленях так, что подгибались ноги. Выгибало позвоночник и выворачивало суставы, растягивая слабое тело в разные стороны – еще немного. В пик боли, когда сдержанный крик вибрировал в легких, всегда закрывались глаза, чтобы снова открыться с уже нечеловеческим зрением. Казалось, что проходили часы наедине с нестерпимыми ощущениями, но для человека со стороны все могло длиться жалкие две секунды. Мохнатые рыжие лапы с массивными когтями захрустели по снегу, подталкивая ослепленное болью тело бежать еще быстрее. Четче каждая деталь, каждый кирпич в укладке домов, пролетающих мимо, каждый звук в ушах звонче собственного звериного дыхания – этот мир не спал. Город оборвался последними фонарями и ухнул в темноту, но для Тсуны луна светила ярче, чем солнце днем. Он взбежал на холм, возвышающийся над лесом снежной стеной, и поднял узкую волчью морду в небо. Боль физическая отступила, но легче не стало, внутри давило тяжелым камнем и, может быть, это было даже хуже. «Когда я буду тебе нужен, просто позови. И здесь нет никаких если» Гулкий, тоскливый вой прорвался сквозь острые клыки и разлетелся волной эха по черному небу. Он вспомнил. ________________________ Писалось под http://snack.to/abe6cf5a63765907c82b45c84a1592978