Север — это покой

Я стара, мой лорд, я старее ваших земель. Я старее самых древних замковых стен. Я старее скрипа самых ржавых петель. Я стара, мой лорд, стара как пепел и тлен. Я знаю, мой лорд, много песен, легенд и баллад — Вряд ли под них вам удастся крепко заснуть. Петь не проси, ведь слов не воротишь назад, Страшна и печальна, мой лорд, песен тех суть. Ты родился в разгар жарких летних деньков! Ты юн и наивен, мой лорд, и слишком упрям. Не знаешь, как зимний край бывает суров. То известно старухам и голым, белым костям. Вижу, мой лорд, моей не внемлешь мольбе, Но песня моя покой тебе не принесёт. Рождается мир и погибает в огне, Но в этой песне смертью является лёд… Я стара, мой лорд, я старее ваших земель. Я старее самых древних замковых стен. Я старее скрипа самых ржавых петель. Я стара, мой лорд, стара как пепел и тлен. Давным давно в Сером замке на самой Стене, Дозор свой нёс храбрый юноша, сердцем чист. За пределы людские он на верном коне Отправлялся в путь, что опасен был и тернист. Бескрайне белой была за Стеною земля, Его встречала безжизненной тишиной. Лишь ветер шептал: «Покинь мои, воин, края! Покинь их, воин! Ты за Стеною — чужой!» Но он был юн, и наивен, и слишком упрям… Мой лорд, тебе ль не знакомы эти черты? Что с такими бывает — то известно костям И старухам, древним, как истоки воды. Я стара, мой лорд, я старее ваших земель. Я старее самых древних замковых стен. Я старее скрипа самых ржавых петель. Я стара, мой лорд, стара как пепел и тлен. Когда мелкой грядой ему виднелась Стена, Когда позабыл он звучанье песен людских, Тогда, мой лорд, познать ему горе сполна Пришлось в пределах бурь и ветров штормовых. В снежной юдоли и в крепких объятиях льда, Тусклым и слабым пытаясь греться костром, Голубых огней, ярчайших, точно звезда, Узрел он пару в царящем мраке ночном. Сиянием их привлеченный юный храбрец Ушел от огня, сгинув в ночной тишине, Он не знал, что за Стеной биенье сердец Тех способно призвать, кто таится во мгле… Я стара, мой лорд, я старее ваших земель. Я старее самых древних замковых стен. Я старее скрипа самых ржавых петель. Я стара, мой лорд, стара как пепел и тлен. Он шагал всё глубже и дальше в лесную глушь, Потеряв коня, и свой меч, и путь домой. А огни, хладнее, чем сердцевина стуж, Обрастали плотью. Бледной. И неживой. То дева нагая в лунном просвете ветвей, С кожей, плетённой из пряжи прочного льда, Смотрела из мира самых мрачных теней… За воина спиной вдалеке исчезла Стена. Вот месяц спустя дозорные подняли крик: Из леса всадник явился в чёрном плаще. Но глашатай бедный в страхе тут же поник — Мертвецы бежали за ним прямо к Стене. К подножью спустился жалкий вороний отряд, Решивший брата спасти от страшных гонцов. Мечи обнажили, встали воины в ряд, Клянясь не срамить трусостью храбрых отцов. И когда приблизился всадник, ужаса крик Сорвался с губ даже самых бравых бойцов — Страшен и бледен был того всадника лик. За спиной его восседала Мать мертвецов… В Сером замке в ту ночь всё обратилось в лёд, Смерть кружила там, но не жгли прощальных костров. Но песни твердят — и ныне в замке живет Ночи Король со свитой живых мертвецов. Я стара, мой лорд, я и правда очень стара, Моим песням, мальчик, если не хочешь, не верь. Но когда придут долгой зимы холода, Ты услышишь скрип льда, а не только ржавых петель…