Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать. Альбер Камю
— Волнуешься? — спросил Чан, положив подбородок на его плечо. — Нет, совсем нет, — с лёгкостью соврал Сынмин, нажимая на кнопку. Звонок пошёл сразу же, а вот трубку никто брать так быстро не собирался. — Хэй, Ким Сынмин! — закричал Чанбин с той стороны, но вот на экране высветился совсем не он. — Подожди, я руки вытру! — Хёнджин? — удивился Сынмин, увидев друга. — Ты как...? — Он учится жарить мясо, — захихикал Хёнджин, закусывая кончик ногтя. Нервная привычка — Сынмин знал это на все сто. Сынмин понимал, что, если он ничего не скажет, наступил очень неловкая пауза, поэтому положение спасать нужно было прямо сейчас. — Прости, — тихо произнёс он, и Хёнджин помотал головой. — Давай ты приедешь из своей Америки и тогда мы поговорим, ладно? Мне тоже есть за что извиниться. — Тебе? — удивлённо спросил Сынмин, но телефон тут же перехватил Чанбин. — Ищейка с вами, — засмеялся он, усаживаясь рядом с Хёнджином. — Что у тебя стряслось? — Схема простая, но требует чёткости и слаженности. Ты говорил, у тебя много связей… — Это безотлагательно, я так понимаю. Сынмин кивнул нервно, и Чан обнял его за пояс, приободряя. — Мы не можем рисковать, поэтому не стали приезжать к тебе, пока были в Сеуле. Нужна полная конфиденциальность, поэтому сам решай, кому доверять — чтобы не утекло раньше времени. — Я понял. Детали? — Всё на почте. Вплоть до суммы каждому журналисту за молчание до определённого момента. — И когда час икс? — поинтересовался Чанбин. — Последний концерт тура, тридцатое марта, восемь вечера по Лос-Анджелесу. У вас будет ровно полдень. — Хорошее время для взрывных новостей, — оценил Чанбин большим пальцем. — Я понял, если что, на созвоне или почтой. — Спасибо тебе. — Спасибо, Чанбин, — отозвался Чан тоже, до этого сидевший тихо. — Должны будете, — усмехнулся он, прежде чем попрощаться и отключиться. — Всё ведь будет хорошо? — спросил Чан, — проводя носом по шее Сынмина. — Я ведь тебе уже говорил, что всё хорошо, пока ты рядом. Если мне нужно будет дойти до самого дна, чтобы мы наконец могли быть свободны вместе, я это сделаю, — повернул к нему голову Сынмин и позволил себя поцеловать. — Я переживаю за тебя, — со всей серьёзностью прошептал Чан, смотря ему в глаза. — Как раз переживать уже не нужно. Ты мне сегодня снился, — обнял его Сынмин и повалил на кровать. Так было спокойно и тепло. И ещё полчаса можно было доспать до будильника и прихода Минхо. Ещё пять концертов, и свобода. Полная. Он был уверен в успехе как никогда. — И что же тебе снилось? — Как мы вдвоём катаемся на лыжах. — Может, это намёк, что нам стоит съездить на отдых, когда всё закончится? — Я не против. С тобой — куда угодно, — уже сонно произнёс Сынмин, нежась в объятиях. — Можно ещё взять с собой Чанбина с Хёнджином и Чонина. — Тогда придётся брать вообще всех, — хохотнул Чан.***
— Ты готов? — спросил Минхо, поправляя передатчик для микрофона у него на поясе. Сынмин кивнул и обнял его, едва не придушив. — Эй, ты чего, — приглушённо отозвался Минхо, делая вид, что задыхается и кашляет от этого. Сынмин засмеялся и отпустил его, помотав головой. — Просто ты самый лучший менеджер, который у меня был, — вместо «спасибо, мы хорошо поработали вместе». Нельзя было давать Минхо знать, что после этого концерта уже ничего не будет как прежде, и, скорее всего, его отзовут в агентство первым же рейсом после новостей. Сынмин надеялся на это, потому что всё должно идти по плану. — Иди давай, задержек быть не должно, — шлёпнул его по заднице Минхо, провожая на выезжающую сцену. Чан стоял чуть поодаль и выглядел слегка взволнованным, но всё равно улыбался, хоть и нервно. Ему предстояло выйти около восьми, ровно через час. Они выбирали программу тщательно для закрытия тура, потому что, несмотря на уверенность в успехе, этот концерт действительно мог стать последним. А дальше будь что будет. — Мы очень долго готовили программу для сегодняшнего концерта, — признался Сынмин, слегка улыбаясь. — Тщательно подбирали песни, чтобы этот концерт был особенным, потому что он последний. И не только поэтому. Вы все знаете, что последние семь лет до прихода в моё нынешнее агентство у меня был другой продюсер, ведь так? Я часто натыкался в интернете на комментарии людей, говоривших, что, возможно дело не в продюсере, а во мне, что это я так хорошо и чувственно передаю те эмоции, которые ощущаю, когда пою, но… в конечном итоге снова встретившись со своим первым продюсером, я понял, что моя жизнь была ложью от начала и до конца. Все эти семь лет. И я хочу, чтобы вы на секунду представили, что песня, которую я спою сейчас, написана тем же человеком. Его мыслями, его чувствами и его разбитыми мечтами, — закусил губу Сынмин, слыша первые аккорды и пытаясь справиться с комом в горле. Он и сам не мог представить, что всё произойдёт вот так. Что первая песня Чана, попавшая ему в слепом прослушивании, была действительно Чана. Была его смыслом существования, была его мыслями и его сердцем. Их сердцем на двоих. Потому что писал он о Сынмине. Всё рассеявшееся тепло Волнами подталкивает меня к расставанию с тобой. Давай соберём все разбитые кусочки И пустим их по морю, навсегда с ними распрощавшись. Вокруг теперь пустота, Что окрашивает в чёрный всю мою жизнь. Отводишь свой взгляд от меня — Почему? Это так сильно ранит. Я не могу поверить, Что ты действительно считаешь, будто любви больше нет. Я не могу забыть наши воспоминания, Что ты хладнокровно разрушил. Не могу поверить, Я должен тебя остановить. Как же та жизнь, о которой мы мечтали? Мне жаль, что я так и не решился сказать одно-единственное слово: «Останься». Мы вновь встретились, И твоё имя снова всплывает в памяти. И чем ближе я подхожу, Тем дальше ты уходишь от меня. Стоит мне только оставить след, Ты тут же его стираешь. Скажи, что это всего лишь дурной сон, А ты — моя вечно повторяющаяся трагедия. Я не верю, Что ты больше меня не любишь. Я не могу забыть наши воспоминания, Что ты хладнокровно разрушил. Не верю, Я должен тебя остановить! Как же та жизнь, о которой мы мечтали? Мне жаль, что я так и не решился сказать одно-единственное слово: «Останься». Не хочу в это верить и не стану. Я не могу всё забыть, я не сотру всё из памяти. Мы обещали, что будем помнить каждую мелочь И я был готов на всё ради тебя. Зачем ты так со мной? Зачем ты это делаешь? Я не верю, Это воспоминания убивают меня. Я ухожу, не оборачиваясь, разрывая любую связь с тобой, Всё, что у меня осталось, — разбитое сердце и утешение. Я всю жизнь буду винить себя, Что не дорожил тобой И не попытался остановить. Что между нами на самом деле? Мы просто два незнакомца? Да, всё кончено между нами, Но я не могу поверить, Когда говорят, что со временем станет легче, Ведь ранили в самое сердце, Я так жалею, что так и не сказал одно-единственное слово: «Останься». «Останься со мной». Когда кончилась мелодия, Сынмин словно вынырнул из-под толщи воды, осознавая, что его щёки в слезах, а Чан бережно обнимает его со спины, улыбаясь залу. — Вам понравилась песня? — спросил он у зала, и тот ответил единогласно: «да!». — Мне всегда было больно петь эту песню — она отдавалась во мне отголосками произошедшего, — признался Сынмин, стирая с щёк влагу салфеткой, что заботливо дал ему Чан. — В сети тогда ходило множество слухов о ней, когда я впервые выступил после долгого перерыва и точно так же, как сейчас, плакал на сцене. Мне было тяжело. Но как оказалось, тяжело было не только мне. Несмотря на то, что я жил в неведении и обиде, оказалось, что мы были не в силах противостоять обстоятельствам. И Чану, человеку, оставшемуся по другую сторону «баррикад», было не легче. И сейчас, полностью осознавая свою ответственность… за себя, за свою семью, за людей, которые работают вместе со мной, за своего любимого человека, — Сынмин посмотрел на Чана, который отошёл слегка в сторону, с грустной улыбкой и протянул ему руку, сжимая его ладонь в своей. — Я хочу сказать, что больше никогда не отпущу его руку, как бы мне ни было больно или тяжело. Казалось, словно в многотысячном зале выключили звук. Все с замиранием сердца слушали Сынмина, не смея издать ни единого шороха. Всё прошло хорошо. И оставалось самое главное. — Он защищал меня, даже будучи далеко, даже не имея возможности видеться лично и сказать хотя бы «привет», рассказать мне обо всём, что мучает и не даёт покоя. Я причинил ему много боли по незнанию и хочу извиниться, — глаза в глаза. Сынмин переплёл с ним пальцы и крепко сжал руку. — Прости за то, что я ничего не знал. Я люблю тебя. И теперь всегда-всегда буду рядом. Обрушившиеся объятия снова заставили глаза слезиться. Лавина свистов и криков зала оглушала. А потом внезапно из пушек полетели конфетти. Сынмин вздрогнул и оказался ещё сильнее прижат к Чану. — Ты молодец, я тобой горжусь, — произнёс он не в микрофон, а так, чтобы слышал лишь Сынмин. И у этого чувства, разливающегося в груди, не было слова «конец» — это было только началом.***
— Ну и напоследок мы пожелаем нашим сегодняшним гостям большой удачи в их дальнейшей карьере и поставим их последний цифровой сингл, а я с вами не прощаюсь — увидимся после музыкальной паузы! — громко заявил диджей, и они синхронно сняли наушники, вставая со своих мест. Оставалось оставить автографы и сделать фото. — Вы, парни, конечно, дали жару… Всю индустрию на уши поставили, — восхищённо воскликнул он, похлопав их обоих по плечам и встав в центре, чтобы сделать фото. — Не страшно было? Нужно привыкнуть к этому, Что серый пепел сыплется на меня сверху, Всё равно холод пронизывает, Хотя он и настигал меня уже бесчисленное количество раз. Я должен перетерпеть — Всё пройдёт, всё будет позади. Просто немного потерпеть, И всё пройдёт, всё будет позади. Всё уже позади. — Пока не рискнёшь, всегда страшно, — улыбнулся Сынмин, поймав взгляд Чана и его улыбку в уголках глаз. — Вы герои. Как вас ещё агентство отпустило? — Не без боя, — засмеялся Чан. Сынмин оставил подпись на нескольких заготовленных плакатах и отдал маркер Чану. В это же время телефон завибрировал входящим. — Ну вы там где? — нетерпеливо. — Только закончили, через полчаса будем. — Окей, мы тогда перекусить возьмём в круглосутке пока. — Такси не вызывай — поедем на машине. — Понял-принял, — ответил Чанбин и отключился. За серыми тучами Наверняка спрятан яркий свет, И когда тучи рассеются, Этот свет ослепительно засияет. Ты сверкаешь, словно звёзды, И зажигаешь моё сердце, И после всех прошедших испытаний Ты прольёшь на меня свой яркий свет. Этот месяц был тяжёлым. Они оба жили в бесконечном страхе за свою карьеру, потому что агентство отпускать их не желало даже после падения акций. А падение случилось сокрушительным сразу после окончания концерта. У Сынмина разрывался телефон, но на все звонки отвечал его адвокат — сил на препирательства с директором Каном и его свитой юристов у него не было. Может, это был и самый худший из вариантов — оставаться в неведении в самом разгаре и эпицентре битвы, потому что Сынмин и Чан могли лишь мониторить поисковики, взорвавшиеся в одночасье новостями об их отношениях с кучей подтверждений, в том числе и с постом в инстаграме, где Сынмин выложил несколько их фото с совсем однозначной припиской: «Мы наконец и навсегда вместе. Я люблю тебя, мой Чан». Я возьму себя в руки, Поднимусь и приду в себя. Вся эта боль для меня, Словно проносящийся ливень. Я должен всё это вынести, Всё пройдёт, всё останется позади, Лишь чуть-чуть потерпеть, Всё пройдёт, Всё уже прошло. За серыми тучами Наверняка спрятан яркий свет, И когда они рассеются, Этот свет ослепительно засияет. Ты сверкаешь, словно звёзды, И зажигаешь моё сердце, И после всех прошедших испытаний Ты прольёшь на меня свой яркий свет. Было страшно идти вперёд, но ещё страшнее — сделать шаг назад. И Сынмин набирался храбрости от Чана, а Чан от него — вдвоём было легче и проще. Контракты разорвали через неделю. Когда они пригрозили агентству слить всю информацию про шантаж в сеть, описав в красках не только действия агентства, но и Уджина, вследствие чего агентство могло не только потерять доход от проседания акций из-за них, но и теперь уже потонуть полностью без права на возвращение в индустрию. Это не станет концом, Будут дни ещё хуже, чем были, Но даже после этих ужасных дней, Я встречу тебя, и ты прольёшь на меня свой свет. Тучи скрывают от меня твой яркий солнечный свет, Но даже так ты будешь светить мне, и так будет всегда. Ты приносишь с собой тёплый успокаивающий ветер, Всегда будь там, не исчезай. Сынмин вышел из здания к машине, слегка поёжившись от тёплого весеннего ветра, и ему на плечи тут же легла чёрная толстовка. — Не заболей — мы же едем в зиму. Будет обидно, если ты сляжешь с температурой, пока Чанбин с Хёнджином будут рассекать по склонам, — улыбнулся Чан, взяв его за руку. Больше не нужно было ни от кого прятаться. — Ты так не считаешь? Сынмин кивнул с улыбкой и залез следом за ним в минивэн. Они ещё вчера подали заявку на основание собственной студии и должны были пройти через кучу бюрократических процедур. А пока можно было немного отдохнуть в Европе, там, где они ему снились. Там, откуда начиналась свобода. И это был не конец — всего лишь новое начало. Вместе с треплющим волосы весенним ветром в окно, пока мимо проплывала живущая своей жизнью столица. Вместе с тёплой ладонью, сжимающей его ладонь. Вместе с улыбкой в глазах и заботой в каждом слове и действии. Вместе с мыслями друг о друге. — Почему тебе не было страшно? — Я знал все твои мысли. И они не лгали. За серыми тучами Наверняка спрятан яркий свет, И когда они рассеются, Этот свет ослепительно засияет. Ты сверкаешь, словно звёзды, И зажигаешь моё сердце, И после всех прошедших испытаний Ты прольёшь на меня свой яркий свет. Ты прольёшь на меня свой яркий свет.Fin.