13-ый элемент

      — Говорят, он не из Парижа.       — А ещё говорят, что маркиза Суаре по выходным забывает, что такое корсет, пышная юбка и шляпка, надевает кафтан и ведёт совершенно мужской образ жизни в одном из трактиров: поглощает крепкие напитки, влезает в драки... много чего говорят. Говорят, именно потому она не появляется в свете, а если всё же встретить её лицо, мелькнувшее в окне кареты, можно потерять сознание...       — Да что ваша маркиза? Мы говорим не о ней...       — А на днях в ратуше...       — Все и так знают, что и жизнь, и все болезни рождаются в говяжьей подливе...       — А что там про Гренуя?       — Я вчера прочитал в вечерней газете...       — А что Гренуй? Да, он не похож на парижанина, он такой тощий и неизящный...       — Так это же только говорят, матушка.       — До Тайад-Эспинаса он был ничем, — твёрдо заявил господин, до этого не сказавший ни слова. Он курил трубку. Тени падали так, что никто не видел его лица. — Говорят, наш дорогой учёный буквально спас ему жизнь, но что там было спасать, если ничего, кроме болезни...       — Прямо-таки ничем! — не выдержала дама с нервными движениями и лучами морщин у глаз. — Разве Жан-Батист был ничем? Откуда вам знать?       — Именно, ничем. Он и сейчас ничто, ведь он больше не болен, — невозмутимо продолжал господин в тени.       — Вы ничего не знаете о нём. Вы даже представления не имеете, что он за человек, а просто говорите, что взбредёт в голову. Возможно, именно сейчас он распространяет идеи нашего дорогого учёного мужа...       — Или валяется в подворотне, как самый ничтожный пёс. Экое достижение — перенести какую-то там болезнь. Более того, будучи таким ценным "экспонатом", сбежать. Ничего путного. И, конечно же, — манерная рука прочертила фигуру, — он от нечего делать проповедует избавление от летального флюида, — иронично закончил он.       — Вам лишь бы сказать о человеке гадость!       — А что вы его так защищаете? Вам что-то о нём известно?        Дама, которая уличает господ в произношении гадостей, сморщилась. Дама не знала ничего, но очень хотела знать, как и тот человек, что начал разговор.       — Ведь никого не смущает, что никто, кроме господина Гренуя, прежде подобной хворью не страдал? — продолжил всё тот же голос.       — Насколько мне известно, дело вовсе не в том, что прежде никто не болел летальным флюидом, а в том, что маркиз Тайад-Эспинас обнаружил болезнь именно у господина Гренуя, а точнее, описал её и изучил на нём.       — О, мистер Грей, как приятно, что вы осведомлены в этом больше нас, — проворковала дама с нервными движениями, широко открывая глаза в восхищении.       — Вы знакомы с маркизом? — поинтересовался всё тот же господин, куривший трубку.       — Да, мне довелось беседовать с маркизом, — произнёс Дориан, чуть прищурившись, чтобы рассмотреть своего собеседника.       Заметив это, лорд Генри непринужденно вскинул голову, и свет уходящего солнца выхватил его черты, прежде чем он снова скрылся в тени.       — Мы с вами косвенно знакомы благодаря лондонским салонам, мистер Грей, — ответил он на немой вопрос. — Я бывал на тех унылых приемах, которые вы предпочитаете, — добавил он по-английски.       — Вы имеете в виду встречи с сиротами, благодаря которым они имеют представление о том, что такое родительская любовь, проявленная по отношению к ним? — тоже по-английски ответил Дориан.       — Да, я про всю эту череду сомнительных гуманистических формальностей, которые не способны доставить истинное удовольствие.       — Если они не доставляют удовольствие вам, это не значит, что они формальны и не могут доставить удовольствие, — Дориан сделал паузу на этом слове, — кому-то ещё.       Они продолжали свою беседу по-английски, но не могло быть сомнения в том, что содержание её отнюдь не приятное. Напряжение их росло и передавалось окружающим.       — Вы ведь не знаете, какое удовольствие может доставить добротный табак, дорогой алкоголь или, — лорд улыбнулся, и хищная улыбка прозвучала в его голосе, — опытная женщина.        Дориан неожиданно для самого себя густо покраснел, мгновенно подумав, не знает ли кто из окружающих его людей английский язык.       — Прошу простить меня и моего собеседника, — быстро произнёс Дориан по-французски, — за бестактность. Мы непреднамеренно перешли на наш родной язык, это произошло незаметно для нас обоих...       — Вздор, — перебил его лорд Генри, поднявшийся со своего места. — Я перешёл на английский умышленно и ни у кого прощения не просил.        В полной тишине он подошёл к Дориану, всё ещё сидевшему и не отрывавшему взгляд от оппонента. Дамы шептались, господа молчали.        — Рано или поздно вы сойдете со своей слащавой дорожки, — насмешливо и по-английски бросил он, пристально разглядывая юношу. — С вашей порочной красотой погибель — это всего лишь вопрос времени.