Ну что ж, и прекрасно

Рассекая мягкий полумрак, через россыпь созвездий со глазетных штор тянется янтарный луч, облегая чужие бледные лодыжки и перкалевую ткань одеяла, ненавязчиво отражаясь в выкроенной звездной пыли, подобной перляжу в шампанском. Тянется концом к темным вихрам, перетекая по вердепомовой хлопковой футболке золотой рекой, осветив пюсовые обои и лакированное изголовье кровати, передавая лаконичный контраст волос оттенка бузинных соцветий, что по обычаю пропускают сквозь себя солнечный свет. Гарри смотрит на разворошенные за ночь белокурые локоны, растекшиеся по подушке атласными лентами. Смешившийся с запахом накрахмаленных наволочек, амбра горькой полыни и перечной мяты, как амортенция, которая с недавнего времени – comprenez vous* – обзавелась этим же ароматом. Опьяняя, словно будучи пряным пигментом винтажных вин Клико иль Моэт. Которые пылятся в блэковском погребе уже которое десятилетие в ожидании своей кульминации на долгих вечерах, где конфидент, наперсник, быть может, амант, наконец, разделит обоюдное молчание, влеча за собой неминуемую конвергенцию. В тишине, когда взаимные мысли перебивают лишь тиканье настенных часов и шум ветра за окном, скрывается блаженное умиротворение, соразмерное, наверное, лишь с выслушиванием красивого голоса Малфоя, зачастую игнорируя смысловую нагрузку про чью-то невнимательность и очередную книжку из родовой библиотеки, переполненную сложными формулировками и фразами, которые, конечно, тоже пропускаются мимо ушей. Самое прекрасное, пожалуй, то, что в ответ на него не обижаются – глянут изучающе, затягивая в гамму грозовых облаков, и продолжат охватывать размеренным тембром, временами даже не скрывая легких улыбок, которые неизменно украшают момент, подобно изящной фероньерке на дамском лбу. Отчего-то в голову приходят именно такие ассоциации, принимаемые в совместной жизни уже как данное. Иногда все происходящее кажется сном: красивым, обманчивым, бессознательно вероломным, как флюгерские убеждения*, но обманчиво затягивающим, что мысли о последствиях уносятся куда-то на флёр разума, дабы потеряться и не перебивать желанных грёз. Очарование. Вот как бы Гарри это назвал. Наглое очарование, прошедшееся по разумности декабрьской порошей, сметая белоснежным наваждением тротуар осознанности и осторожности, державший всю прошедшую жизнь на плаву. Но, может, он и не против потеряться в навсегда заснеженных жемчужным тальком улицах, если у плеча всегда стоит знакомая фигура, возносящая в его душе воздушные замки. Может, было бы чудесно самозабвенно отдаваться котильону эмпирейских мечтаний в этих воздушных замках, не слушая слов, упрямо твердящих "Vae victis*", когда на них привычный голос всегда уверенно отвечает "E sempre bene*".