Белый флаг

Дадли заебался настолько сильно, что почти уверен: будь словник с матами, его бы пассивно добавили в соавторы, потому что ну это просто полный пиздец. Утро — в кофейне на окраине города; день — в тату салоне, набивая лёгонькие татуировки смазливым подросткам, что первый раз сидя в кресле, трясутся и вздрагивают, в ужасе поджимают губы, и потом радостно бегают по салону, не веря, что на их девственной коже, появилось хоть что-то, кроме прыщей и розового румянца. К сложным работам его пока не подпускают. Потом пол вечера он таскает ящики, и мистер Хупер ему говорит, что пацан исхудал, на что Дадли только улыбается начальнику, а про себя думает, да ты что, блять, неужели, а я думал, джинсы чисто по приколу сползают уже второй месяц. Остаток вечера парень проводит в магазине «Изделий из кожи и меха мадам Помп». Пухлая хозяйка, с пальцами сардельками разгоняет уставших, двигающимся блеклыми тенями, рабочих, что с сожалением смотрят на Дадли, и мадам Помп дает ему ключи. Она около десяти минут угрожает Дурслю, что если что-то пропадет из магазина, то барышня его засудит, на что парень только кивает как китайский болванчик, с наклеенной, почти мерзкой ухмылкой, которую каким-то чудом подцепил у него Гарри. Остальные отвратительнее, вязкие, как патока минуты разговора, она обдает его ледяным взглядом (Дадли даже кажется, что его окатило ушатом холодной воды), и советует парню привести себя в порядок. Дурсль расплывается в улыбке, думая, сколько стоит его привести в порядок, наяву слыша, как в голове отдает шуршанием таблеточек, маленьких и кругленьких, в оранжевых коробочках, и отвечает: «конечно, мадам Помп, только поступлю». Ему кажется, что она вздрагивает. Но Дадли списывает все на воображение: спустя секунду странного помешательства связанным с разыгравшимся сознанием давно нормально не евшего мозга, он понимает, что пухлая барышня, пахнущая кожей и марципаном, точно порождающие в голове не самые цензурные ассоциации, но на вид, как расплывшаяся жаба, с ярко алыми, ужасно безвкусно накрашенными губами, поджимает эти самые губы, твердо кивает Дадли, и покидает свой же магазин, оставляя Дурсля его охранять. Дадли нравится мысль, что в случае чего, он сможет поспать на норковых шубах. Вечер переходит в ночь, и парень рисует простенькие эскизы, на тему волков, и проводит ночь в размышлениях, а есть ли словник матов. И если нет, то надо бы создать, а если есть — подастся в соавторы. Он даже слету накидывает три станицы предполагаемой книжки, и заканчивает скетч. На скетче волк и цветы. Морда волка надвое пронизана стрелой, по одну сторону шерсть, по другую: фиалки, маргаритки, и небольшие листья, гармонично вписывающиеся в картину. Дадли кивает сам себе: он считает, что девушкам явно понравится такая тату, и она будет очень неплохо смотреться на ключице. Парень решает добавить еще геометрические изображения. — Выглядит неплохо, — Дадли взвизгивает, падает со стула, больно удаляется ягодицами об твёрдый пол, помянув свой так не вовремя ушедший жирок, и, в целом, ведет как вполне адекватный человек, которому на ухо внезапно зашипел мужской баритон. — Но портфолио слабовато. Дадли нужны долгие две минуты, чтобы понять, что происходит, и Снейп считает, что охранник с него никудышный, и что на работу Дурля взяли исключительно за помятый вид, умноженную на жалость полных женщин престарелого возраста к мальчикам с погубленной судьбой. Вскоре до Дадли доходит: он оглядывает мужскую фигуру в чёрном, стильном плаще, подмечая, что на свой возраст Снейп ну еще ничего такой, и улавливая суть фразы профессора тут же обиженно надувает губы, на что Северус сдержанно прыскает. — А я руку просто набиваю, — Дадли ворчит, точно старый, обиженный дед, быстро пролистывая страницы перед лицом Снейпа, и тот успевает заметить в этом калейдоскопе картинок несколько, сразу ставя оценку «Выше среднего». — На портфолио у меня шедевры мирового искусства, поверьте, это просто отвал жо… всего. Дадли успешно скрывает ругательство, в Сиверус успешно скрывает, что что-то слышал. В целом, у этих двоих обрезывается полное взаимопонимание, где Дурсь только что не со сквернословил при профессоре Гарри, а Снейп не ворвался в магазин, который охраняет его брат. Это можно даже считать идиллией, если не брать во внимание несколько факторов. — Не покажите? — Снейп вопросительно выгибает бровь: каждый раз пытаясь посмотреть портфолио, он натыкается на один и тот же ответ — Не, простите, работаю. Вы немого не вовремя сэр. И этот вечер не стал исключением. Профессор думает, что у Дадли кроме рисунков, работы, и припрятанных писем от Гарри в кармане рядом с сердцем толком ничего и нет. Даже денег. (И возможно желания жить, но об этом они поговорят чуть позже) — Брось, Дадли. Я не могу быть «не вовремя». Снейп взмахивает палочкой и на кресле появляется точная копия Дадли, на что тут только удивлённо вздыхает и начинает бегать возле своей копии, махать руками, за что та осыпает его матами, и у них происходит перепалка. Снейп несколько минут наблюдает за тем, как Дадли материт сам себя, называя педиком, полоумным придурком и дебилом, тихо смеётся, и выводит парня из магазина, который на выходе продолжает вопить на копию. — Эта ваша магия, это… — когда они уже отходят довольно далеко от магазина, глаза его загораются; Дурсь яро жестикулирует, пытаясь что-то сказать, но не находит слов, и в конечном счёте просто выпаливает: — Нечто! Это невероятно! Но я никому ни слова, я — могила! И Снейп не просто ему верит. «Верит», это по части Гарри. Северус прекрасно знает. Он помнит, с каким жаром Дадли доказывал в суде, что Гарри не виновен, как был готов дать все показания, как отстаивал Поттера всеми правдами и неправдами. Северус помнил, кто Дадли кривился от собственной фамилии, просто Дадли, пожалуйста, умоляю, и с трепетом брал птицу на руки, с немым вопросом, при приподнятых бровях и при открытом рте, не веря, что пернатое чудо достаётся ему. Снейп прекрасно знал, как парень убивается на работе, потом над рисунками, а потом, остатки истлевшей души, в Богом забытой комнате, под очередную пилюлю, высыпает на тонкий пергамент, острым, нервным почерком выписывая Гарри несколько слов: коротких предложений, шутливых, и глупых, но с маленькими буковками и птицей улетает то, что в Дадли осталось от искренности, что бы Гарри прочитал, посмеялся, и сложил в нагрудный карман, потому что так теплее. Снейп знал, что мальчишка, с впалыми щеками, глазами, цвета голубой постели, что он рисует самые изящные эскизы, в которой перемазана вся его одежда и руки, не сдаст. Что он будет кутаться в безбожно истёртую и порванную кожаную куртку, суя руки в перештопанные карманы, улыбается, с ямочками у рта, пятерней зачесывать отросшие волосы, спадающее на блеклого цвета глаза, хохотать, и молчать, оберегая своего дражайшего брата Он будет молчать, зная последствия, помня, как Гарри чуть не затух на его глазах. — Будете есть? — Снейп окатывает исхудавшего Дадли взглядом, и вспоминает, что ему докладывали раньше о полноте младшего Дурсля. Сейчас от нее остались только кости, и кожа, что обтягивает их, и тонкий каркас все еще видающихся мышц. Для тех, кто считает, что Гарри плох в плане внешнего вида, стоит взглянуть, что это все сделало с Дадли, и его немедленно, по ошибке, отправят маховиком времени в Бухенвальд. — Простите, беден, как церковная крыса, — сразу же отвечает парень, слишком заготовлено и сухо, но при упоминании еды нервно сглатывает. Снейп удерживается, чтобы не закатить глаза. — А я спросил не про то, есть ли у Вас деньги, а хотите ли Вы есть. Господи, вы с Поттером набрались одних и тех же привычек, которые я нахожу отвратительными. — Ну что поделать, — Дадли сдержанно посмеивается, и отводит взгляд в сторону, — влияние высшего интеллекта на низший, все дела. Снейпу удаётся затащить его в небольшую, круглосуточную забегаловку, с боем, и препираниями, однако, Северус удовлетворено запихивает молодого человека внутрь кофейни в лимонно-розовых тонах, в которой тут же себя чувствует вороной, в чёрном плаще и аккуратно завязанными смольными волосами. Официантка устало поднимается на ноги, вымученно, но от того не менее приветливо улыбается, что Снейп тут же находит редкостью, а Дадли невероятно очаровательным, растягивая губы в ответной улыбке. Она поправляет лимонный чепчик, спрашивая, чего бы они хотели, и Снейп думает о том количество еды, которое сделает Дадли сытым хоть на пару дней, без зияющей дыры в желудке, пустом, как барабан. Парень же думает об ответе «быть счастливым», и заказывает себе содовую. Желания Снейпа находятся немного попроще: он просто указывает в меню по списку все, что считает достаточно вкусным, и глаза Дадли округляются так, что Северусу кажется, что парень вот-вот расплачется. Официантка в панике убегает, снимая к чертям все время падающий чепчик, понимая, что какой-то неприветливый, в чёрном, как нефтяное пятно одеянии, только что покрыл их месячный доход с лихвой. За еду Снейп только просит Дадли дать посмотреть скетчбук, так как из предыдущего калейдоскопа картинок он разглядел едва что, а не запомнил и того ни одной. По правде говоря, Далдли готов подарить ему этот скетчбук, три других, портфолио и душу, но Снейп ограничивается просмотром только одного. — Очень, очень неплохо, молодой человек, — он листает страницы одна за другой, разглядывая аккуратные, и тонкие скетчи, с академической штриховкой, поражаясь, как Дадли быстро ее освоил: Снейп готов поклясться, что месяц назад тень была больше похожа на грифельное облако. — У вас определенно талант. — Да бросьте меня нахваливать, мистер Снейп, — парень набирает картошиной еще соуса карри, и закидывает ее в рот, на что желудок довольно, урча, отзывается. Еды на столе много до той степени, что Дадли кажется, что стол обязан проломится, но только удовлетворённо прихватывает губами розовую трубочку отпивая молочного коктейля; Снейп, возможно, принимает его за ребенка, но ему и лучше. — Лучше ешьте, а то мне не комфортно: я не заплатил за это ни цента, и в самоволку все сейчас и умну. — Оплатите мне поступлением в колледж, — чеканит Снейп и Дурсль младший тут же затыкается, от греха подальше: столько средств, сколько в него вложил Северус, за последние шесть месяцев не вкладывал никто, и не дай Бог он этого лишится. — И Гарри за одно. Он будет рад узнать о вашем поступлении. Имя брата привлекает внимание, отдается щелчком в голове, как спусковой крючок, и Дадли тут же поднимает голову, глядя не с отрешённостью, а живым интересом, в голубых, пастельных глазах — Кстати, как он там? — Просто прекрасно, — Снейп решает посмотреть на жизнь в потухших, кажется, уже давным-давно глазах, не таких как у Гарри; у него там лед, под которым бушует море, коктейль из боли, переживаний и ярости. Дадли же похож на голубое небо перед смертью, на которое ты смотришь, ухватив спокойствия и смирения. Снейп считает, что всеми деньгами и слами заслужил увидеть, как в магле загорается все то, что он похоронил еще в самом начале. — М? Он что-то сдал адекватно? — Северус посмеивается, и кивает со стороны в сторону: кто-кто, а Гарри точно ничего нормально не сдаст, тем более, по меркам профессора. — Насколько я знаю, сессия у него еще не закончилось. — Ну, нет, не совсем. Его образование — это отдельная тема, которую я хочу с вами обсудить. Негоже, что бы герой магической Британии заделался в двоечники. — Я Вас умоляю, профессор. Сдаст и слава Богу, — Дадли пытается откусить кусок бургера, и как только его челюсти смыкаются на сочной булке, пропитанной маслом и жиром, он переводит взгляд на Снейпа и едва не давится, смотря на нахмуренные брови. — Но я с ним, конечно же, поговорю. Так что? Он нашел себе девушку? Парня? — брови Снейпа из нахмуренного состояния взлетают вверх, и Северус морщит нос в каком-то едва заметном отвращении, на что Дурсль только посмеивается. — Не смотрите так на меня, век нынче…прогрессивный. — Слышали когда-то о таком молодом человеке как Драко Малфой? — решает прекратить этот разговор профессор, пока Дадли ненароком не решил его продолжить, потому что, Боже упаси, Снейп слишком стар для этого дерьма, что приходит в головы нынешней молодежи. Но парень не унимается, и снова посмеивается. — Так что, я угадал? — Снейпу кажется, что он сейчас побагровеет от странной квинтэссенции чувств, которые больше склоняются к отметке «испанский стыд», но паренёк успешно отмахивается от профессорского гнева. — Шучу-шучу, сэр, не обессудьте. Да, слышал, Гарри писал. Один из его друзей кажется. Так что? И Снейп рассказывает. Рассказывает о том, как Малфой медленно и неотвратимо ломал все столбы на котором стоял Гарри, и лелеял свою боль. Рассказал про пулю, рассказал про сигареты, про Орден феникса. Не утаил ни одной драки, ни одного синяка и ссадины: за десяток раз разбитые носы, сбитые руки, и громкий смех по итогу. Он рассказывает историю о друг врагах по обстоятельствам, которые стали по итогу друзьями по обстоятельствам. И Дадли кажется загорается, Снейп видит, как с плеч Дурсля падает камень, потому что он знает: брат боялся за Гарри. Он каждый день помнил испуганные глаза и фразу «Я никуда не пойду», когда удача бархатными пальцами коснулось его плеча. Дадли боялся, что Гарри искалечили слишком сильно, что он может не справится с собственной виной, а брат не сможет ничего с этим сделать, потому что не только запредельно далеко, и по разные стороны баррикад (Дурсль каждый день кутается в измятый плед и вправду думает, что маглы и маги находятся по стену, такую же утонченную и воздушную, как их ремесло, по слишком недоступную; а потом приходит в себя, дописывает письмо, заглатывает очередные пилюли и забывается сном, потому что помимо холода прогнившего, сырого дома, у него есть работа), а так же потому что является одной из причин переживаний Гарри. Но жизнь складывается по-другому, и Снейпу кажется, что в пастельном небе чужих глаз дорисовали яркое солнце, и пустая отрешенность, человека давно себя похоронившего, отступает. — Ну слава тебе Господи! — вскрикивает Дадли на всю кофейню, и официантка за стойкой тут же просыпается, тихонечко ойкнув, механически надевая лимонный берет в русые волосы, хмуря остренький нос. — Наконец-то! Хоть кого-то из нас попустило! — Хоть кого-то? — Северус тут же себя приструняет, запрещая чувствовать удовлетворение от чужого счастья. Дадли счастлив, конечно, но как надолго? Ведь кое кто не может спрятаться за магической стеной, и упирается в нее всем своим естеством, своей сущностью. Парень рассыпается в благодарностях, жмет с силой профессору руку, чуть ли его не благословит, и даже вскакивает с насиженного места, но в голове Снейпа заезженной пластинкой звучит «хоть кого-то», и мужчина ловит себя на мысли, что ему бы не хотелось выбирать. Профессор хмурит крючковатый нос, и пытается вырвать руку с пожатия, ну у него не получается. Он зовет Дадли, но тот его не слышит, слишком сильно впав в эйфорию, и не реагируя на чужие слова. — Дадли! — прикрикивает профессор, уже громче, и парень тут же затихает с изумленным выражением лица, приподнятыми бровями и открытым ртом, остановленном на полуслове; Снейп успевает встать, и мягко надавить на плече парня, призывая сесть. — Как лечение? Ты лучше себя чувствуешь? Дурсль ожидаемо тушуется, и сдувается как воздушный шарик, даже не пытаясь удержать воздух, просто безвольно падая на диванчик кремово-розового цвета, пару раз неуверенно причмокнув, и солнце стирается с пастельных глаз; Снейп уже знает ответ. — Ну лечение…идет. Потихоньку. Пью таблетки, курс прохожу, вот в эту среду заканчиваю… — Дадли, сколько у тебя работ? — тут же перебивает профессор не желая слушать долгую триаду на лживую тему того, что парень не шалопай; по правде говоря, зачастую он бывает хуже того же Поттера, со всеми его замашками. — Только честно. Я не скажу Гарри. — Четыре. Парень и не думает лгать. Особенно человеку, который в него так вкладывается, даже если это из-за Гарри. Но Снейп тут же морщится, будто получив не сильную пощёчину, и на попытку Дурсля как-то оправдаться просто поднимает руку, в жесте, призывающем к молчанию. — Это очень много, Дадли. Очень, — Снейп расставляет точки, паузы, и пользуется всеми своими навыки ораторского искусства, чтобы донести мысль, что все кончается, и выносливость Дадли тоже. — У тебя подорванное здоровье, у тебя поступление, ты выгладишь, откровенно говоря, не очень. Когда ты в последний раз нормально ел? — Сегодня, например, — ёрничает парень, но напротив: усталость и волнение, и ему немного, самую малость стыдно. — Дадли, тебе нужна передышка, отдых, пожалей себя. Ты скоро упадешь где-то без чувств и все, ты это понимаешь? Пожалей хоть не себя, то тогда Гарри: он волнуется за тебя, и я своими глазами вижу, что не зря. И Дадли кивает, ну как-то совсем неискреннее, заготовлено. Потому что он уже не –неблагодарный- мальчик. У него слишком много проблем, чтобы быть таким. Теперь он стал больше похож на Гарри, когда тот был ребёнком: зашуганным, но со своими колкими фразочками, которые попадали по назначению. — Я понимаю, понимаю… но не могу, сэр. Снейп кажется, что еще чуть-чуть, и он раздуется как шар от возмущения, он уже набирает воздуха, чтобы высказать, кислород наполняет мешки лёгких, но тут в голове, что щелкает, и для Северуса все замирает. Он медленно закрывает рот, слушая эхо от раздавшегося в голове щелчка, и, по правде, не хочет слышать ответ, на задаваемый вопрос, но ему надо знать. — Отец? Дадли сникает окончательно. Он понуро опускает голову, смотря вниз, словно побитая псина, все время нервно что-то пальцем выстукивает у себя по запястью, но упрямо молчит, потупив взгляд. По правде говоря, все семейство Поттеров выводит профессора из себя. — Что на этот раз? — Северус не терпит возражений, даже тех, что выражаются в немом жесте; голос звучит чётко, и в приказном тоне, потому что Дадли должен знать, чем заканчиваются такие истории, и никто не хочет, что бы его закончилась так же. — Говори. Тишина слишком давит: Снейп определено ждет большего, но боится надавить сильнее, боится, что Дадли просто проломится пополам, и больше на сможет собираться раз за разом. Северус терпеливо ждет, когда парень сможет из себя что-то выдавить, но внезапно понимает — облажался. Ровная линия плеч идет ходуном, и парень обнимает себя за исхудавшие плечи, пытаясь на выдать слабости, но сам как надломанная ветка, что хочет быть частью дерева, но жизнь утекает с нее с каждой мучительной секундой, принося только боль. В глазах слишком темно, словно на голубую пастель пролили черный акрил, отдающий неестественным, стеклянным блеском, и Дадли не плачет, нет, но ему не хватает воздуха: он хватает его потрескавшимися губами, но голова кружится от недостатка кислорода, и парню хочется только сбежать. — Я…просто…устал… — перед глазами расплывается черным, нефтяным пятном образ испуганного Снейпа, и вместо него под веками, пятна, рыжие, как костёр, и красные, как кровь, которая на его руках, появляется все чаще и чаще, подтверждая — у его истории не будет хорошего конца. — Понимаете, я… Дадли не надо доламывать. Он уже сломан. — Понимаю, — парень не понимает в какой момент мужчина пересаживается к нему, накрывает пальто, и оставляет на столе неприлично огромную сумму. Он тянет его куда-то, держа за плечи, что бы парень не упал на трясущихся ногах, и Дадли хоть и слышит, что он говорит, но не осознает; в его сознании только руки, что держат за плечи, и попытка вдохнуть. — Понимаю. Девушка, без сдачи. Проходит какое-то время, достаточно большое, что бы калейдоскоп оранжевых бликов пропал под глазами, а Дадли внутренне щелкнул, словно кто-то ударил по включателю, и лампочка загорелась в кромешной тьме захламленной комнаты; что бы он понял, что с ним просто случилась очередная паническая атака, слишком привычная для его бытия, что он на улице, и может вдохнуть. Проходит еще какое-то время, прежде чем Дадли понимает, что за него волновались, оплатили счет, вывели на улицу, и накрыли своим плащом. Но парень не успевает смутится или возразить, чувствуя, как его держат за руку, что уже не прикрывает рукав толстовки и кожаной куртки. Что-то щелкает еще раз, и Дурсь младший понимает: профессор рассматривает его руку покрытую синяками-отпечатками, чернично-зеленого, отвратительного, шартрезового и чёрного цвета, что словно цветочный ковёр покрывает бледное предплечье. Дадли делает над собой усилие, чтобы не грохнутся в обморок. Это как-то не входило в его в планы на вечер. — Это ужасно. Мужчина звучит несколько отрешенно, и Дадли его благодарит за это: он может вдохнуть, подхватить эту ноту наигранного, и совершенно бессмысленного безразличия, пожав плечами и ответив обыденно и без эмоционально: — Я знаю. — Ты не пойдешь домой, — Снейп аккуратно закрывает рукавом толстовки ужас, творящийся на руках Дадли, подавив дрожь от одной мысли, что же творится с остальным телом, скрытым за растянутой, потрёпанной толстовкой. — А куда я пойду? — хмыкает парень, и чувствует: он упирается в магическую стену, ту самую, за которой Снейп. За той, за которую он отправил Гарри. А сам — гниёт, под мерзкое шарудение таблеток, и где-то далеко зарытый, отвратительный, липкий страх: а если что-то пойдет не так? Если Гарри по ту сторону магической стены не буду ждать, потому что ждать будет просто некого? — У тебя есть друзья, девушка? Хоть кто-то, Дадли, пожалуйста. — Когда я могу у них ночевать, я ночую. Но мне не всегда везет. Снейп тоже чувствует себя по другую сторону баррикады, упирающимся в магический барьер, колотящим по нему руками, и кричащим в никуда. Под веками горит алыми пятном вырезанное слово «магл», и Снейп не понимает. Не понимает, как эта стена получилась, зачем, и разве маги не должны помогать тем, кто слабее? Разве не этому учат в каждой академии волшебства? Так какого черта он стоит, держа руку, истерзанную болью и кровью в своей, что привыкла держать дерево магической палочки, и кричит по ту сторону баррикады? — Это плохо закончится, — парень только хмыкает на это, мягко забирая руку; не у всех историй хороший конец. — Я знаю, — Дадли считает, что имеет право проявить минутную слабость: он достаёт, первый раз за все время, при профессоре пачку потрёпанных, самых дешёвых сигарет. Севирус хмыкает, какая гадость, Дадли, и достаёт свои. Парень не удивлён, но самую малость, польщен. — Пожалуйста, позаботьтесь о Гарри, — Дурсь вздыхает просьбу с сигаретным дымом, и холод идет по позвоночнику: Снейпу кажется, что сейчас это как-то не так. — Если случится что-то, пожалуйста, не оставляйте его, приглядите за ним. У меня нет ничего дороже его, я не хочу, чтобы с ним что-то случилось. — А ты? — А я магл, — Снейпу кажется, что что-то в голове ломается, эхом отдаваясь от черепной коробки. — Справлюсь. Не справится, кричит набатом в голове, и перед глазами галактики, расцветшие темным пятном на чужих руках, а дурное предчувствие душит. Гарри не простит, если с Дадли что-то случится. Снейп, по правде говоря, тоже. — Я пойду с тобой, — в глазах напротив непонимание, и Северус подмечает, что старший такой же недогадливый как Поттер. — Домой. Ты не пойдешь сам. — Сэр, у вас у самого занятия утром. Все будет хорошо. И что тут попишешь? Он магл. Снейп маг. Их разделяет незримая стена, которая звучит как: нет, между вашими мирами пропасть, размером с закон, который запрещает колдовать при маглах, и полное их игнорирование на протяжении тысячелетия. Если какой-то несовершеннолетний мальчишка умрет от рук отца, что просрал всю свою жизнь, ввязался в какое-то дерьмо и решил, что имеет полное право ставить точку на жизни своего сына — это не дело магического мира, если этот мальчишка не маг. Собственно, с этим они справились. Только перед ним не человек с поттеревским озерным льдом в глазах, а мазками голубой пастели, и на душе до того мерзко, что хоть выплёвывай органы. У Снейпа ни сил, ни прав колоться в барьер, и кричать за баррикады. Потому что проигрыш известен заранее. — Береги себя, Дадли, — он его отпускает совершенно нехотя, отдавая скетчбук, и парень его награждает улыбкой, искренней и тёплой, но несколько разочарованной, но что Снейпу просто хочется провалиться к чертям. — Вы тоже себя, профессор. Спасибо за все. Дадли стоит как-то время, докуривая. А потом просто разворачивается и, отсалютовав, уходит, оставив за собой тёплую улыбку, отпечатки грифеля на чужих руках, запах сигарет, и сдавливающее гордо чувство вины и тревоги. Снейп тоже уходит, и так и не узнает: Дадли возвращается в холодный дом, пахнущий влагой и гнилью, в наушниках, не завидев света в окнах, и полностью расслабившийся, уповая на то, что Вернон спит. Парень тихонечко что-то насвистывает под нос, ища на кухонных полках, последнюю пачку таблеток, в оранжевой упаковке, думая над тем, что напишет Гарри, какие цветы подарит Виоле на премиальные, и что надо нарисовать скетч с змеёй, но потом поток мыслей прерывается ударом, в момент стихнувшим Элвисом Пресли и темнотой, слишком резко и неожиданно, что бы предпринять хоть что-то. Дадли просто проваливается, и затем следует слишком страшное и всепоглощающее ничего. Бутылка в руках Вернона, принявшего очередную дозу, разлетается в осколки об голову урода-сына, что посмел его не заметить, и не поприветствовать. А в руках Снейпа вырванный без спроса скетч волка, цветов, и геометрических рисунков, и он аккуратно его прицепляет к ежедневнику, чувствуя, что привязался, кажется, слишком сильно.