Юри!!! на льду.

Чувствую тепло. Нет, чувствую жар. Боже, почему так жарко? Я открываю глаза, но всё словно размыто. Я стараюсь сфокусировать взгляд. Где это я? Не понимаю. Я всегда просыпаюсь бодрым, чётко осознавая происходящее вокруг, но не в этот раз… Я приподнимаюсь на локтях. Зрение постепенно дает более ясное изображение. Не понимаю. Это не моя квартира. Я поднялся и попытался сесть. Голову резко закружило. Опять всё помутнело в глазах. Хорошенько встрепенувшись, резко открыл глаза. Секунда, две, пять — вот, так-то лучше. Теперь всё вижу. Что? Я знаю этот дом. Но… не может быть. Меня тут не было около 10 лет, а-то и больше. Это родительский дом. Комната всё такая же, как я её оставил в свои 13 лет. Да, на стене постер любимой группы, пустой шкаф, письменный стол с книгами, что не поместились в мой багаж, старые тетради. Помимо постера на стене был стенд с фотографиями с чемпионатов. Помню тогда я собирал все свои кубки, а мама подошла ко мне и попросила оставить эту доску с фото на память. Я не стал спорить, ведь понимал, что увижу её не скоро и буду видеть не часто. Я ещё раз осмотрелся, анализируя увиденное. И всё же нет. Что-то оставалось на полках. Я точно помню, что забрал практически всё. И я не ошибся. Поднявшись с кровати, подошел к окну. Жар чуть опустил. За окном раннее утро. Тут дверь в комнату резко открылась и… Моему удивлению не было предела. В комнату зашел тринадцатилетний я. Я вжался в стену, испугавшись. Что будет если меня увидят? Как это вообще понимать? Но маленький Виктор даже не обратил внимания. Я смотрел, как я же сам со злостью упал на кровать и яростно бил подушку. Помню. В этот день мне запретили исполнять на соревнованиях 2 тройных тулупа под предлогом возраста и неопытности. В то время я был кадетом (довольно успешным кадетом) и это было за пару лет до встречи с Фельцманом. Я — Виктор Никифоров — всегда был на высоте и должен был делать то, что никто не делал до меня! Моё святейшее правило. Закон. Конечно, с возрастом характер смягчился, но не сказал бы, чтобы координально. В дверь постучали и раздался до боли знакомый голос. «Мама…» — проносится в голове. Она тихо открыла дверь, а маленький Виктор уронил голову в подушку и напряженно лежал на животе, скрывая слезы. — Виктор, — позвала мама. — Сынок, не расстраивайся. Мальчик только сильнее стиснул в руках подушку. Она села рядом на край кровати и стала гладить то по волосам, то по спине. Маленький я начал успокаиваться, но оставался таким же раздраженным и расстроенным.  — Дорой мой, успешный сынок, я понимаю, что ты очень хотел сделать этот элемент, но может тренер прав, а? Ведь тебе всего лишь 12, а уже успешен! — в голове пронеслось: «12… значит, ещё год до отъезда». — Ты лучший в своем возрасте, в Мире пока третий! Я так горжусь тобой, — сказав это очень ласково, она поцеловала меня в макушку и приобняла. Видя забытые воспоминания, меня взрослого слегка начало трясти. Только сейчас понимал, как по ней скучаю, как снова хочу обнять. Тут маленький я вспыхнул и резко приподнялся: — Но мам, я хотел посвятить этот номер тебе с новым элементом! Сделать прокат особенным! Побить рекорд и посвятить его тебе! Я так долго тайком его отрабатывал! И… и… Снова слезы покатились по белой коже. Виктор закрыл лицо руками, а у меня самого кольнуло в сердце. Мама легко, совсем нежно улыбнулась и снова обняла меня на этот раз крепко. — Витя, я очень рада этому. И мне не важно сделал ты этот каскад или нет. Главное, что ты посвятил выступление мне. Главное, что ты думал обо мне. Понимаешь? — чуть отстранив от себя, спросила она. Я кивнул. — Даже не это. — продолжила она, поцеловав в лоб, — Главное для меня — это то, что ты счастлив и не важно что, где и как. Потому что я тебя люблю. — А я тебя больше! — и кинулся в объятья. Как я хотел снова оказаться в заключении этих нежных рук… Появились предательские слезы. Я прикусил нижнюю губу, чтобы не сорваться на крик. Но я упал на колени. Комната потемнела, всё закружилось. Прикрыл глаза и снова услышал голос… Это был Фельцман. Как обычно грубый, громкий, но родной.  — Витя. — позвал он. — Никифоров! Встань! — крикнул он. Только теперь я понял, что в этот раз это мне. Я открыл глаза и поднял взгляд на него. Он смотрел на меня своим пронзительным взглядом (как всегда делал, когда я нервничал). Пару раз моргнув, начал осознавать, что сижу на скамейке в раздевалке. — Тебя сколько ждать? Уже тренировка началась, а ты всё тут сидишь без коньков на ногах. — начал обычную тираду. — Витя, клянусь, в один день ты точно от меня получишь за свое легкомыслие! Не знаю почему мне захотелось его обнять. Через все его слова чувствуется забота, в которой я всегда так нуждался. Точнее, что всегда требовал, хотя и не произносил это в слух. Ведь для спортсмена важна не только физическая подготовка. Даже нет, физически достаточно поддерживать свою норму, а вот морально нужно быть всецело наполненным или ты в один день точно сложишь руки. Я встал, даже не слышал, что он там ворчит, и просто обнял. Признаться, я частенько такое выкидывал, но для него это всегда было неожиданно, а мне необходимо. Фельцман продолжал ворчать, но уже мягче и приобнял в ответ. — На каток иди, — громче сказал он, отступив. Я кивнул и пошел на лёд. Только моя нога коснулась льда, как голова снова закружилась. Опять темно. Да, что же это такое? Теперь всё превратилось в отрывки. Вот, я на льду на тренировке. Теперь в раздевалке. Снова на льду. Вижу яркий свет от ламп. В нос ударил запах лекарств. Фу, ненавижу. Темнота и я падаю. Падаю около минуты, но по ощущениям полчаса не меньше. Бац! Затылок, а после и во всю спину ударил холод. М-м… неприятно. Я открыл глаза и увидел потолок. В голове пронеслась мысль: «я в больнице» — и точно. Этот запах, свет, эти ощущения я знаю с детства — самые неприятные воспоминания. Но почему я тут? Я постарался поднять голову. Как и думал, она закружилась и было тяжело. Попытался сесть. Сразу посмотрел на свои руки. Они слегка тряслись, а зрение не сразу смогло сфокусироваться на них. Значит, то был сон. В палате никого не было. Она была довольно просторная. Был телевизор, рядом стояла тумбочка на ней мой сотовый. Странно ни капельницы, ни каких либо аппаратов не было. Следовательно, было что-то незначительное. Я попытался вспомнить, что же произошло. Помню только то, что был на тренировке. Было уже поздно. Все ушли домой. Отрабатывал четверной сальхов для произвольной программы. Пришла уборщица. Я попросил её подождать еще час и… всё? Дверь открылась. Медсестра зашла в палату, смущенно улыбнулась и, стуча каблуками (не понимаю, почему ко мне они вечно в них приходят? Ходят же в своих тапочках), подошла ближе. Значит знает меня — чуть не закатил глаза. Ненавижу такую реакцию к моей персоне. — Ах, Вы проснулись, — пропела она. Милая улыбка расположилась на моем лице. Слишком мило. — Скажите, пожалуйста, почему я здесь? — Ох, у Вас переутомление. На сколько я поняла, Вас нашла уборщица и позвонила в скорую. Ну, и вот, — опять фальшиво сладко улыбнулась, играя с локоном. Понятно. В последнее время нервы сдавали. Скорее я впал в апатию, в уныние. Пытаясь найти что-нибудь новое, завел себя в густые дебри тоски, печали и грусти. То есть я хотел сделать такую программу, что не была бы похожа на остальные. Тренировался до последнего и хотел показать нового себя. Но сколько раз я это уже делал? Сколько раз я могу быть новым? Эти поиски стали поедать изнутри, убивая инициативность. Глубоко вздохнув, слегка сжал переносицу пальцами. Безумно устал. Еще раз вздохнув, я спросил: — Когда мне можно вернутся домой?  — Ну, переутомление не сильное, — взглянув в карту, сказала она. — В принципе Вы можете пойти домой сейчас. Однако, я позову доктора. — Будьте добры. Девушка скрылась за дверью, а я продолжил свои мучительные размышления. Гран-При уже скоро. В этот раз у меня есть с чем выступать. Программу, что я хотел составить была на дальнейшие соревнования. Доктор подошел через минут пять. — Здравствуйте, — поздоровался я.  — Здравствуйте, Виктор. Я Ваш фанат, — пылко отозвался он, на что я лишь улыбнулся. — Кхм. С вами всё в порядке. Но переутомление… — я внимательно слушал и наклонил голову в бок, — Вам надо бы отдохнуть пару дней. Тишина и покой. Задерживать вас в больнице не имею права, но надеюсь, что вы меня послушаете и останетесь дома, — сразу чувствовалось знание своего дела. Я ухмыльнулся: «ну, да. Мы все, спортсмены, такие больные и безбашенные по отношению к своему делу».  — Хорошо, как скажите, — мягко сказал я. — Поверю на слово! Ваши вещи не привезли, видимо они остались на катке. Как сказала Людмила Ивановна, вы были на льду только с телефоном. — Понял. Спасибо. Повторно поблагодарив, я встал и надел куртку. Хм, значит надо ещё на каток заехать. Туда я вызвал такси. Охранник быстро открыл дверь с внутренней стороны и впустил меня. Забрав вещи, отправился домой. Фельцман позвонил мне ровно тогда, когда моя нога переступила порог.  — Черт, ты что следишь за мной? — буркнул я и взял телефон. Пришлось полчаса сидеть и слушать его крики. Кстати, я поражаюсь его способности. Как он ещё голос не сорвал? Телефон благополучно отправился на столик, а сам я откинулся на спинку дивана. Даже не включая громкую связь, были слышены его красивые слова.