***
В аэропорту я, Юрочка и Яков ждали свой рейс. Фотографы и репортеры яро пытались наброситься на нас. Не скрою, я получаю огромное удовольствие от публики, от всего этого ажиотажа вокруг меня. Нужда в признании - моя скрытая болезнь. Поэтому я активно отвечал на вопросы. Ну, конечно, не на все. Хоть и люблю быть центром внимания, но сам по себе весьма скрытен. Сплошные противоречия… Я повернулся к очередному репортеру, что задал вопрос о новой программе, и краем глаза заметил его. Фигурист из Японии. Не помню его имя. Ка… Ко… в общем. Мне показалось, что он хотел попросить автограф или что-то спросить, поэтому так и спросил: — Ты что-то хотел? Но он будто испугался и, быстро развернувшись, ушел. Хм… что же это было? Ай, ладно. Мне сейчас не до этого.***
Прилетев в Москву, я сразу поехал на каток. Яков кажется наорал на меня, а Юра сказал, что я больной на голову. Для меня это комплимент, если честно. Лед встретил меня в радостью. Этот холод… этот запах. Я с самого детства в фигурном катании, но до сих пор меня будоражит этот запах — аромат искусственного льда. Естественно никого не было. Во время чемпионатов наш главный каток был закрыт. Логично, все были на соревнованиях. Около минуты с закрытыми глазами я медленно вдыхал и выдыхал холодный воздух, что приятно щекочил нос. Я вспомнил тот сон, что приснился мне, когда попал в больницу. Постарался заново пережить те эмоции и вышел на лёд. Надел наушники и включил случайный подбор классической музыки. Сделал один круг, другой. Легко скользил по свежеполированному льду, оставляя тонкие полосы вслед за собой. В ушах играет «Кампанелла» Листа. Превосходно. Всегда любил классическую музыку. По сути, я меломан, но любовь к фортепиано и скрипке была особенна. Наверное из-за матери. Она учила меня играть на пианино в свободное время. Вспомнив это, я ещё больше пал в настроении. Меня несло по невидимой дороге. Казалось все печаль, усталость, разочарования в себе накопившиеся до этого времени собрались в ком и требовали своего выхода. Музыка сменилась. Теперь в ушах играла какая-то незнакомая мелодия. Но она так подходила к описанию моих чувств. Плавный разворот вокруг своей оси. Руки свободны. Ни одно скованное движение. Чуть шире круг спиной назад. Да, я отдаю душу. Это моя любовь. Любовь всем мной. Отдаюсь весь и без остатка. Еще одно вращение и прыжок. Мягкое приземление. Я хочу показать, как нежен могу быть даже в таком плачевном эмоциональном состоянии. Плавно. Руки соприкасаются в ладонях и я поднимаю их вверх. Я благодарю за эту любовь. Я прошу прощения. Но… нет. Это не то. Я понимаю, что подобное уже совершал. Точнее те-же элементы. Я знаю, что мог бы все поменять, да. Исправить технику не сложно. И всё же это «но»… Даже прочувствовав всё это, пропустив через своё сердце эту боль, любовь и благодарность, я не могу показать всё то, что должен показать. Я постепенно останавливаюсь и закрываю лицо руками, но сразу убираю их. «Это провал, — бьется в голове. — Неужто это всё, что я могу?». Когда я поднял голову и повернулся к выходу со льда, то увидел Юру. — Юра? — удивился я. — Новая программа? — он попытался сказать дерзко с одолжением, но не смог скрыть восхищения. — Да, — легко ответил я. Нельзя показывать мою потерянность. Никто не должен видеть мои слабости. — Пф, видел и лучше, — с наигранным презрением Юрочка сунул руки в карман. Я лишь улыбнулся и пожал плечами. Он меня всегда забавлял. У него есть все данные для успешного будущего и блистательной карьеры фигуриста. Его характер является его особенностью. Всегда знал, что он мной вдохновляется и что он мой фанат, но никогда не говорил этого в слух. Подыгрывать не сложно. — А ты почему не дома? Устал же ведь. — приближаясь к бортику, спросил я. — А чё тебе можно на каток, а мне нельзя что ли? Я рассмеялся. Боже, какой же он всё-таки милый. Даже такой. — Чего ржешь? Жить надоело? — прикрикнул он. — Ты такой ми-илый, Юрочка, — потянув, с умилением сказал я. Плисецкий покрасней до ушей. То ли обиделся, то ли нет, но всё равно я слушал поток мата. Меня это не трогало. Как я уже говорил, это даже забавляет. Лишь улыбка. Кстати, эта привычка… всегда улыбаться. Сначала это была защитная реакция. Ведь импульсивностью я хоть и не был, как Плисецкий, но тоже блистал. И чтобы не создавать проблемы, я научился всё скрывать за улыбкой. Порой мне было до жути больно, ужасно плохо морально и только Фельцман мог распознать это. Но даже он понимал это после того, как резко кидал в весе или появлялись синяки под глазами. Помню в первый мой срыв, когда установка с вечной улыбкой была успешно установлена, он ничего не подозревал. Тем временем я старался забыться и уйти в тренировки. Тренировался у него, бегал в тренажерный зал, а по ночам ещё гулял, пока не падал с ног. Был совсем юн и тот случай навсегда останется со мной. Никто так и не узнал о нем, а я понял, что иногда нужно отдыхать от сильного потока эмоций. Мы разошлись по домам. Больше кататься я не стал. Завалившись, в свою квартиру мигом принял душ и рухнул на кровать. Всю следующую неделю я отдыхал. Не столько по своей инициативе, сколько по настоянию Якова. Он видел, что со мной творится и руганью выгнал домой. Я, конечно, отпирался. Дома было скучно. Хотя не совсем. Не люблю, когда кто-то чужой трогает мои вещи, поэтому уборщицу не нанимал. И вот, весь мой скопленный хлам ввалился на меня, решив утопить. Я подумал, что это даже полезно. Обычно так и бывает, когда долго смотришь на задачу не видишь ответа, а, отложив её на пять минут и отвлекшись на что-то другое, по возвращению сразу находишь решение. Начал уборку, значит. В начале было прекрасно. Я даже в какой-то момент проникся в рабочее состояние. Кинуть всё в стирку, что-то погладить, разобрать вещи было легко (может еще, потому что я люблю копаться в шмотье). Но вот кухня… после первого часа уборки на этой территории квартиры, я начал думать, что если ад существует на самом деле, то это непременно будет кухня. Откуда сколько посуды? Меня же дома не бывает! Мусор, просроченные продукты и то, что я разбил по ходу дела - всё вынес. В общем неделя у меня точно скучной не была. А ещё я пару раз созвонился с матерью (наконец-то), что тоже несказанно порадовало уже нас обоих. С понедельника вернулся в строй. Когда я вышел с раздевалки, Яков оценивающе оглядел меня и кивнул. Я облегченно выдохнул. После недели в собственном «замке», я действительно себя почувствовал лучше, легче, свежо. Как мне казалось. Гоша, Юра, Мила и ещё несколько спортсменов-сборников уже тренировались. Я подъехал к ним. Мила снова как-то умудрилась мучить Юру. А Гоша копался в телефоне и постоянно то ахал, то охал. Я сразу понял. Он смотрел фотографии своей бывшей. — Юрочка, дай я заплету тебе волосы, — с насмешкой просила Мила. — Отстань, ведьма старая. Задрала. — шипел юноша в ответ. — Ну… — Да, чтоб ты ногу сломала! Как перешла на парное, так отупела. — продолжал Плисецкий. — Фу, как некрасиво, — ничуть не расстроившись, сказала девушка. Юра остановился. Видимо понял, что не отстанет. — О! Витя! — заметил меня Гоша. — Как ты? — Как всегда замечательно! — с улыбкой отозвался я. — Привет Мила. — и я отдельно, издевательски сказал, — Юрочка. Мила, давно детям волосы заплетаешь? — Я тебя урою, Никифоров! — Виктор, я и тебе заплетала! Юра злобно рассмеялся от чего рассмеялись уже все. — У кого уже есть программа? — спросил я. Мне было интересно есть ли она у Гоши так, как он мой соперник в уже этих Гран-При. О Плисецком я не думал. Точнее я знал, что программу ему будет ставить Яков. И он это будет делать сегодня. — У меня только куски, — признался Гоша. — У тебя? — Ну… — отмахнулся я. Тренировку мы начали после крика Якова. Каждый отрабатывал какие-то элементы и делал пометки. И я не исключение.