Полароиды 2

- Козлы вонючие... Падаль гребаная... Чтоб они сдохли все... Марк на тяжелом выдохе сжал переносицу. Все начиналось, как и всегда, как и каждый раз, когда на Аннелин накатывало что-то крайне странное и превращалось в очередную, наверное, тысячную по счету краткосрочную депрессию. Он не мог на это смотреть. Да, он примчался по ее звонку, потому что давняя ответственность лучшего друга все еще грузом лежала на плечах, но, что самое забавное, от этой дружбы почти ничего не осталось. Аннелин рыдала взахлеб, глотала скотч прямо из горла. - Где Дэвид, Аннелин? - серьезно поинтересовался Марк. Он сидел в кресле напротив, сжав губы в тонкую полоску, и думал о том, что, возможно, ему не следовало приходить. Не следовало снова вытаскивать ее, потому что, в конце-концов, сколько можно. Но почему-то Марк здесь. И он - напряженный и здравомыслящий - готов услышать что угодно и терпеть что угодно, ибо, как бы это странно не звучало, он любил ее. Искренне, по-дружески, но любил. Откровенно и терпеливо. - Он бросил меня, - сквозь зубы выплюнула рыдающая Ньюман. Рыдающая, в неглиже - в одной расстегнутой рубашке мужа, с наполовину пустой бутылкой "Фэймос Граус" в руке и размазанным в хлам макияжем. - Я положила на эту мразь шесть лет, а он ушел трахать ту конченую дуру с силиконовыми мозгами! Ненавижу! Ненавижу! - она движением руки сшибла с журнального столика бокалы, и они тут же разбились - вдребезги, как и ее мечты. Вдребезги, как ее долбаная жизнь. Марк смотрел на совсем не наигранную сцену с усталостью, может, даже с сожалением. Он облокотился о собственные колени и озадаченно подпер кулаками подбородок. У Аннелин частенько случались депрессии и раньше. Она кричала и винила окружающих во всех смертных грехах. Она пила скотч, коньяк, виски, джин или портвейн; иногда не пила, но это было еще хуже, потому что в таких случаях выпивку ей заменяли наркотики, на сленге "красная птичка", и Марку приходилось тяжко, когда он пытался вывести ее из этого угара. Однажды он забирал ее из бара, где Аннелин, витающую где-то между шестым и седьмым небом, уже собирались пустить по кругу. Однажды Марк с боем отбирал у нее лезвие, когда она в рыданиях хотела порезать вены, а потом силком тащил в холодный душ, потому что Аннелин едва не выбросилась из окна. Иногда приходилось сидеть с ней под этим самым холодным душем, обнимать и тысячу раз повторять, что все хорошо, она не одна, ее любят. К нему она прибежала спустя три года своего брака с Дэвидом и билась в истерике из-за своих анализов, которые показали, что она бесплодна. Знаете, одно дело, когда это случается редко, как бывает в жизни, когда этому действительно есть причина. Да, это одно. Но другое, когда у нее такие срывы случаются регулярно. Сегодня она может блистать перед камерой и смеяться, а ночью она глотает галлюциногены и орет, что мир - дерьмо и все люди в нем дерьмо, и все мужики особенно дерьмо, и каждый дюйм этой тленной земли сравним с тоннами дерьма. И когда это происходит часто, патологически часто, то, знаете, со временем ты начинаешь понимать, что к чему. У тебя открываются глаза (а раньше они были закрыты, потому что Аннелин все же не чужая), и тебя начинают посещать совсем не дружеские мысли. Марк думал, что Аннелин сама виновата. Да, теперь он действительно так считал. Он устал внимать этим бесконечным срывам и слушать очередной бред. Он устал вытаскивать ее. Он устал от всего. У Марка, в конце-концов, есть своя жизнь, своя семья и проблемы. - Дай сюда, - он забрал у нее бутылку и вылил содержимое в серебристую раковину на кухне. Когда он вернулся в комнату, Аннелин судорожно пыталась выдавить из пластинки свою любимую волшебную таблеточку. Марка это взбесило до такой степени, что на секунду ему показалось, что Аннелин отрезвит только хорошая такая, смачная пощечина, но, конечно, он не ударил бы ее. Аддингтон присел возле раскладного оранжевого кресла, где лежала ни черта не соображающая Ньюман, голая и зареванная Ньюман, которую сейчас бы (ударить) в холодную ванную. Он с сопротивлением вырвал из ее рук таблетки и швырнул куда-то позади себя. Она начала рыдать сильнее, что-то бормоча себе под нос. Конечно же, проклятия. Марку надоело. Без шуток. Он в мгновение сжал ее плечи, как никогда раньше не делал, и тряхнул так, что Аннелин замолчала, потрясенно выпучив свои синие-синие глаза. Туманные и странно так поблескивающие. Неужели эта идиотка уже успела наглотаться своей дряни? - Слушай, - четко выговорил Марк, угрюмо смотря на Аннелин, - ты меня достала. Хочешь пить свои гребаные таблетки - пей. Хочешь подыхать - подыхай. Я не могу спасти человека, который насрал на собственную жизнь, или, как ты, делает это периодически. Я уйду прямо сейчас, хочешь? Я даже подам тебе твою "птичку". - Он отпустил ее плечи и рывком открыл ящик тумбочки. - Ух ты, вау, посмотрите-ка! Да тут же набор самоубийцы! О, соматотропин, как здорово! М-м, морфий, класс! Метадон, супер! Эфедрин, опиантные, амфетамины - все цвета радуги! Бревитал, м-м... - с иронией поджал губы он. - То есть одного секонала нам мало, "птички" разные у нас есть, угу... Экстази... Потрясно! Давай для лучшего эффекта все разведем в кашицу с виски и слепим из нее здоровенный хер, который ты положила на свою говенную жизнь! А потом высушим, и ты съешь всех "птичек" вместе! Давай, смотри, - Марк подошел к ней и грубо дёрнул за подбородок: смотри. Он высыпал на стол один пузырек, потом второй, весь этот набор разбавил большими красными и синими пилюлями, распечатал пластинки метадона и морфия, бревитал посыпался следом. Аннелин молча наблюдала за тем, как темная окраска столика исчезает под разноцветными таблетками. Марк все высыпал их и высыпал, одну за другой, одну за другой. - Вот, видишь, я оставляю это тебе. Вином будешь запивать, джином, скотчем, коньяком, бурбоном? Чем, скажи мне, я принесу и оставлю здесь, - в его голосе слышалась злость, хорошо контролируемая злость. Марку хотелось ее просто убить, запихать эти гребаные барбитураты и амфетамины в ее гребаный рот и спросить, этого она хотела или еще таблеточек подкинуть. Марка трясло, в груди бешено колотилось сердце и стук отдавался в висках. Идиотка, Боже, какая же она идиотка. Он никогда ее не понимал. Аннелин стала востребованной моделью, как и мечтала, у нее великолепная внешность, так явно смахивающая на внешность его всемирно известной, покойной матери, которой Аннелин всегда грезила, насыщенные будни, огромные возможности, у нее был любимый человек, есть друзья - что еще надо? Ну не может она забеременеть, да, такое случается, но это же не конец света! Существуют суррогатное материнство и приюты, при желании все это можно устроить. Но хочет ли она? А Дэвид? Марк не уверен, что они окончательно расстались. Эти двое превратили семейную жизнь в черти что, ссорясь чуть ли не каждый день, и Марк вполне себе мог предположить, что виновата в этом депрессивная Ньюман - истеричная и невыносимая, если хотите. Аннелин молчала. Аддингтон встал и решительно направился к входной двери. Сейчас он просто выйдет отсюда и больше не вернется. Ему будет похрен, жива Аннелин или уже нет. Похрен, как всегда было похрен на то, что светит солнце (ну светит и светит, ему какая разница). Марк почти повернул засов (а может, повернул бы уже давно и вышел бы еще тридцать секунд назад), когда Аннелин бросилась ему в ноги. - Нет, Марк, пожалуйста, не уходи, пожалуйста, я обещаю, что больше никогда, Марк, пожалуйста, помоги мне, пожалуйста, пожалуйста, Марк! Я не хочу умирать, пожалуйста! Марк стоял к ней спиной, он честно хотел уйти, но в итоге оставил засов в покое. Он обернулся и поднял Аннелин на ноги, он в очередной раз потащил ее в ванную, в очередной раз поверил, что "больше никогда". Он включил душ, а Ньюман безвольно упала ему на грудь. Она цеплялась за него, как будто Марк - единственная спасательная шлюпка на ближайшие пятьсот ярдов. Марк - это шлюпка, а она не умеет плавать. Адовое чувство, оно сжимало ее все чаще и чаще. Аннелин чувствовала, что никому не нужна, чувствовала, что никого не интересует ее внутренний мир, ее чувства и желания, и это просто медленно убивало Ньюман. Чокнутые, устраивающие дебоши на автограф-сессиях фанаты ее раздражали, фотографы ее раздражали, а Дэвида, эту мразь, эту свинью, Аннелин просто ненавидела! Он бросил ее из-за того, что она не может родить ему ребенка. Он ушел к первой встречной дряни, которая так легко залетела от него, Господи! Что он делал рядом с Ньюман шесть лет? Зачем? Чтобы потом втоптать в грязь своим мерзким поступком? Дерьмо вонючее. Животное. - Я не знаю, что мне делать, я не знаю, не знаю, не знаю!!! - от невероятной безнадежности завопила она. На нее лилась еле теплая вода, и Ньюман беспомощно цеплялась за человека, который спустя пятнадцать лет неизменно оставался рядом: единственный, кто до сих пор оставался. Может, если бы тогда, в семнадцать, они не решили разорвать отношения... Может, сейчас она была бы замужем за ним и у них были бы дети. Трое милых девочек, его дочерей, Аннелин могла бы быть их матерью. Могла быть счастливой. Могла. С Марком. Аннелин рыдала, рыдала и рыдала, пока Марк обнимал ее и успокаивал, пока сжимал ее, хрупкую, голую и плачущую в крепких руках. Он думал, что сказать Вирджинии, если придется остаться здесь на ночь, и очень сильно хотел, чтобы Джин правильно его поняла.