Гори, но не сжигай

Рука саднит. Себастьян задумывается о том, что умеет скрывать свои эмоции настолько хорошо, что разучился их испытывать. Отец в своём кабинете снова кричит на мать за то, что та посмела защитить никчёмного и бездарного сына. Себастьян молчит. Это не его дело. В семье Швагенвагенсов каждый сам за себя. Капля эмпатии осталась лишь у этой истощённой женщины, которая сейчас вновь выслушивает оскорбления в свой адрес, но её страдания детям стали безразличны уже давно. В этом доме лишние слова никогда не помогают — лишь усугубляют ситуацию, и каждую букву, срывающуюся с уст, приходится обдумывать. Себастьян настолько сильно хочет спать, что глаза закрываются непроизвольно, но он разлепляет веки практически физическим усилием. Следы от слёз остаются на щеках, и он изумленно ощупывает своё лицо — неужели эта солёная жидкость ещё не испарилась из его организма? Звук удара слышен и через стены, но никто не отзывается на него. Это вошло в привычку. Таков ритм жизни — ты не открываешь рот, когда тебя не спрашивают, и получаешь за это необговорённую награду. Таков ритм жизни — ты отвечаешь исключительно за свои действия, а чужие тебя волновать не должны. Себастьян считает минуты до панической атаки. Раз. Абсурдные страхи влажно целуют в губы, языком задевая ряд чистых до блеска зубов. Два. Иррациональная тревога нежно гладит по внутренней стороне бедра, поддевая пальцами ткань спадающих штанов. Три. Трансцендентная реальность схлопывается. Холод тревожит. Слезятся глаза. Исцарапанное горло изнутри будто покрывается тонкой коркой льда. Каждый вдох даётся с усилием. Тишина заживает в ссадинах на запястьях. Недавно Себастьян хотел порисовать. Просто изобразить увиденного на улице человека, который запал в душу. Он казался таким странным. Таким... Необычным. В порыве вдохновения Себастьян зарисовал все детали его внешности, которые успел запомнить. На внутренней стороне век чётко отпечатались отросшие до лопаток немытые волосы, покрашенные в синий и небрежно перевязанные сзади в хвост, густо накрашенные подводкой глаза, загорелое лицо, исцарапанные руки, выцветшая джинсовая куртка и рваные джинсы. Густав бы сказал, что тип совершенно отвратительный. Но его сын вырос немного другим. Когда он видел подобных личностей, его внутренние органы разъедало завистью. Неопрятным быть проще, чем вечно контролируемым своей семьёй. Свобода — вот главное сокровище, первостепенная жизненная цель. Если ты свободен, то ты можешь дышать полной грудью. Если ты хочешь стать гордостью семьи, но вместо похвалы получаешь каждодневные упрёки — ты чувствуешь себя ничтожным. Ми мажор имеет четыре диеза при ключе: фа, до, соль и ре диезы. При обращении интервалов соблюдается следующая закономерность: чистые интервалы обращаются в чистые, большие — в малые, малые — в большие, увеличенные — в уменьшённые, уменьшённые — в увеличенные. Это знание может пригодиться в консерватории, но стоит ли того возможность вдохнуть свежего воздуха? Блокнот Себастьяна с рисунками был методично уничтожен на его глазах. Ровд — этот мерзкий дворецкий, не заслуживающий права называть себя человеком — отнёс его Густаву, когда утомившийся за день мальчик уснул, забыв позаботиться о сохранности своих нелепых художеств. Набросок экстравагантного прохожего канул в бездну. Все попытки Себастьяна заниматься самодеятельностью жёстко пресекались. Когда отец заставал его за "неподобающим досугом", наглый ребёнок получал наказание. У Себастьяна нет ничего, кроме скрипки, но этот кусок дерева осточертел ему до невозможности. Мысли путаются, но паническая атака не приходит. Облегчённый вздох — показатель слабости. Настоящий наследник Густава Швагенвагенса обязан держать себя в руках и не проявлять никаких эмоций. Учёба — вот главная задача юного музыканта. Никаких слёз. Никаких страданий. Никаких попыток что-то изменить. Он должен доучить концерт Моцарта, а не тратить бесценное время на жалость к себе. Кровать скрипит, когда Себастьян встаёт с неё. Окно закрыто — ему разрешено оставлять лишь маленькую щель, чтобы в комнату поступал воздух. Если Ровд расскажет отцу, что сын ослушался его, то негодный мальчишка снова получит по заслугам, но Себастьян старается не доводить до крайностей — кисть и так стала менее подвижной, а это мешает игре на скрипке. Вот Лидия — прекрасная дочь. Её не наказывают — она блистательна. Заняла одно из ведущих мест на экзамене, смотрит отцу в рот, выполняет все его указания и сообщает о любых поступках брата, противоречащих семейному уставу — разве не прелесть? Её любят больше, гораздо больше, а Себастьяну достаётся лишь холодное осуждение, ведь он не может добиться таких высот. И требуют с него больше — мужчина обязан идти к своей цели и никогда не сдаваться. И никого не волнует, что цель этого мужчины может оказаться отличной от ожиданий родителей и общества. Сейчас он должен уснуть. От его работоспособности зависит вся его дальнейшая жизнь — скорое поступление в консерваторию является главной причиной неустанной работы над собой и своими навыками игры на скрипке. Но почему же так горько на душе? «Возьми себя в руки, тряпка», — думает Себастьян. И снова начинает рыдать.