Гори, но не сжигай

Этот правильный мальчик — сплошная внутренняя разруха и сомнения. У него запястья раскромсанные и под небесными ангельскими глазами чёрные круги. Чес подходит сзади. Грубые пальцы в мягких светлых волосах застывают единым моментом на внутренней стороне век. Просто и по-дружески — у него, если быть откровенно честным, действительно приятные на ощупь волосы. Он весь такой неземной, ненастоящий и счастливый, когда играет, и хочется прикоснуться изнутри, чтобы прочувствовать все его эмоции. Интерес будто анатомический — Чес впервые в жизни видит такого человека. Замызганная футболка с логотипом рок-группы свисает с худощавого бледного тельца мешком, и мальчика-трагедию надо бы накормить, но он играет. Играет так, что вдребезги и навылет раздирает грудную клетку своей искренностью. Чес хочет сказать: — Я так счастлив, что нашёл друга, который заставляет меня чувствовать необъяснимое тепло. Чес хочет сказать: — О тебе стоит заботиться, поддерживать и создавать ощущение комфорта. Чес хочет сказать: — За недолгое время нашего совместного проживания я успел привыкнуть к тебе. Ты стал родным для меня, неотъемлемой частью моей бешеной бессмысленной жизни. Чес говорит: — Эй, чувак, пошли пройдёмся? Глэм здесь месяц или полтора, в непривычных замызганных одеялах, отсутствии шикарных обедов в просторной столовой и дорогой обстановки огромного особняка. Счастливый настолько, что это сумасшедшее счастье осязаемо и материально. Спит с Чесом в одной кровати, пьёт чай из побитой кружки с выцветшим рисунков банальных цветов, усердно репетирует часами перед концертами. Шрамы на запястьях становятся пройденным этапом.

***

Они лежат на мокрой после дождя траве. — Смотри, — Глэм вытягивает длинный изящный палец вверх, — созвездие «Орион». В Древней Греции в созвездии видели великого охотника Ориона, согласно греческому мифу, сына Посейдона и Эвриалы, помещённого на небо отцом Посейдоном после гибели от стрел богини Артемиды. Чес внимательно слушает. Если этот хрустальный кукольный мальчик увлечён чем-то, то он говорит много, охрипшим и радостным голосом; Чесу интересно: он узнает новое. Глэм забывает старое и его глаза сверкают в темноте от осознания того, что его знания нужны и важны, что никто не прикажет ему замолчать, руша выстроенный в голове рассказ, убеждая, что детские сказки про звезды никого давно не завлекают, и стоит учить сольфеджио, а не тратить время на изучение небесных тел. — Ты знал, что Солнце раньше почиталось как божество? — спустя минуту спрашивает Глэм, приподнимаясь на локте. — Его вроде считали Богом всякие египтяне и ацтеки, да? — лениво отвечает Чеснок, — Если да, то знал. Мамка где-то откопала книжку про астрономию, когда я был маленьким, и я читал про это. Они неловко, по-детски и открыто улыбаются друг другу: Глэм во внезапной нежности порывисто обнимает друга, смеётся звонко и утыкается носом в его плечо. Время застывает. От волос космического мальчика почему-то пахнет пшеницей, и этот запах ощущается как что-то само собой разумеющееся. По телу разливается уютное тепло. Фарфоровый ребёнок отстраняется первым, вновь ложась на траву. — Смотри, падающая звезда! Давай загадаем желание? Скоро начнёт светать.