Я вырою себе глубокий, черный ров. Чтоб в недра, тучные и полные улиток, Упасть, на дне стихий найти последний кров И кости простереть, изнывшие от пыток. Ш. Бодлер.
— Красивый, правда? — Да… — Пойдем поиграем с ним. Драко в ужасе. И он отчаянно, искренне надеялся, что она не заметит этого — не заметит, как пальцы его колотил легкий тремор, как напряженно сжималась челюсть, а глаза боязливо осматривали все вокруг. Его немного тошнило, а голова, раздираемая мигренью от трескотни маглов, казалось, вот-вот взорвется. Пальцы левой руки напряженно сдавливали набалдашник отцовской трости, с помощью которой он был вынужден передвигаться уже четвертый год. — Смотри, — тихонько сказала она, слегка к нему наклонившись, так что в нос ударил успокаивающий запах пушистых, мягких волос, — когда подойдет наша очередь, тебя попросят предоставить билет и паспорт. — Это… вот это? — стеснительно спросил Драко, хмуро рассматривая тонкую крошечную, размером с ладонь, книжечку, внутри которой наклеена его фотография (которая, на минутку, совершенно не двигалась). — Это паспорт. А это билет, — Гермиона мягко постучала указательным пальцем по краю бумажки в его руке. Сглотнув, он согласно кивнул, взором пробегаясь по очереди маглов. Перед ними стояло четверо человек, а сзади еще несколько. Кто-то говорил на другом языке, которого Малфой, разумеется, никогда не слышал, кто-то тихо хихикал, кто-то просто устало уставился в спину магла перед собой. Но они были все такие спокойные. Такие невозмутимые, что Драко невольно чувствовал себя глупым напуганным мальчишкой, и он злился сам на себя за это. И злился вдвойне оттого, что у него не получалось прогнать это неуютное чувство. В наивных попытках сбежать от усиливающейся неловкости (Малфой усмехается при этой мысли, крепче сжимая трость) он поднял к небу глаза, глубже вдыхая прохладный воздух, пока слух его цеплялся за отдельные фразы маглов. — …Обязательно! Обязательно надо посетить Бреру! Я так хочу вживую увидеть «Поцелуй»! — В Брере не выставляют Климта… — Я не про него, ты, садовая голова! Раскинувшаяся над их головами июньская ночь не была щедра сегодня на звезды, однако мраморная, почти полная луна бросала мягкий свет на затянувшие небосвод кучевые облака, купающиеся в ее мерцании. — Эта… — неуверенно произнес Драко, оглядывая настороженным взглядом «самолет», — эта штука правда полетит? Снисходительная улыбка, какой улыбаются вежливые и добрые люди, коснулась ее красивых губ, и взгляд обратился к нему с обезоруживающей нежностью, от которой паника внутри покорно утихала. Но он все еще чувствовал себя глупым смехотворным юнцом. — Эй, — Гермиона невесомо коснулась ладонью его щеки, мягко поворачивая к себе хмурое лицо, — Помнишь, что я говорила? — На метле летать куда страшнее, — скептически ответил он, невольно ластясь к ладони, что отгоняла от него стягивающее желудок беспокойство. — Я тоже боялась в первый раз, — она бросила беглый взгляд на огромную, размером с достаточно крупную хвосторогу, махину, — боже, да я была в ужасе. Не может быть. Гермиона Грейнджер — самый храбрый человек из всех, кого он когда-либо знал. Это он тут трус. Скользкий слизняк. Мерзким, зловонным обманом пропитаны все его слова. Самозванец. Жалкий обманщик. — Ваши билет и паспорт, сэр. В растерянности Драко, почти не моргая, уставился в лестницу, по которой в «самолет» поднимались маглы, чувствуя, как во рту пересохло, а язык онемел, и он не мог взять себя в руки, поддаваясь усиливающемуся тремору. — Вот, — дружелюбно сказала Гермиона, мягко забирая из рук Драко бумаги и протягивая их работнику лондонского «аэропорта». — Первый раз летите? — понимающе улыбнулся мужчина. — Да. — Что ж, мистер Малфой, — просмотрев документы, он протянул их обратно и любезно добавил: — Приятного полета. Опираясь на трость и сжимая левой рукой бумажки так, что билет его уже потерял первоначальный вид, Драко встал на нижнюю ступеньку трапа, игнорируя прикованные к нему любопытные взгляды, и молча стал наблюдать, как Гермиона проходила ту же процедуру. — Спасибо, — вежливо улыбнулась она, когда ей также пожелали хорошего полета, и, спрятав билет с паспортом в крошечную бордовую сумочку, что висела на серебряной цепочке у нее через плечо, повернулась к лестнице. Несмотря на то, что она не всегда могла понять причину перемен в лице Драко, она всегда их замечала. Ровно как и сейчас. Может, война и закончилась, но его внутренняя личная война все еще в разгаре. — Слышали? Говорят, они поймали Малфоя! — Хвала небесам! Надеюсь, его уже упекли в Азкабан? — Будет суд… — Какая чушь! Таких, как он, нужно сразу отдавать дементорам! — Все в порядке? Мимо них в это время поднималсь пожилая парочка маглов; высокая худощавая женщина шепнула — недостаточно тихо — своему спутнику: — Будто больше мест нет понежиться. — Брось, Камилла, это же молодость. Взгляд Драко, мгновенно оледеневший, стрелой метнулся в ее спину. — Не обращай внимания, — заглянула ему в лицо Гермиона. Хромая, Драко последова за девушкой, преодолевая лестницу и где-то очень глубоко в душе надеясь, что боль хоть на мгновенье его покинет. А затем он тут же пресек эту надежду, ругая себя за слабость. Он почти привык к собственной хромоте, скорее даже свыкся настолько, что не может представить себя без нее. Однако в те короткие минуты, когда боль исчезала, каждый раз издевательски смеясь над ним, Драко допускал непозволительную мысль — вдруг в этот раз проклятье ушло? Вдруг с ним все будет нормально? Но затем, когда мучительная боль возвращалась, он клялся себе, что больше не будет надеяться. Еще один тупик в его лабиринте ненависти. — Простите, — сказала Гермиона, наступив кому-то на ногу. Зайдя внутрь, пара немного замялась на месте из-за образовавшейся в проеме между сиденьями толпы. Грейнджер, чьи лопатки прижались к грудной клетке Драко, а макушка задранной головы щекотала волосами нос парня, прищурив глаза, проговаривала вполголоса номерки на полках для «ручной клади». Будучи выше ее на голову, да и почти всех остальных, Драко взглядом прошелся поверх суетящихся маглов: одни уже сидели, занимаясь своими делами, другие, как они, пытались найти свое место. — Вот, нам сюда, — потянула его за руку Гермиона. Они встали сбоку от сидений, и Малфой с нарастающей тревогой уставился на крошечное окно. — Молодой человек, подвиньтесь же, — немного требовательным тоном попросила его низкорослая полноватая женщина, пытающаяся пробраться дальше. Драко, долговязый и высокий, так что почти касающийся макушкой потолка, прижался вместе с Гермионой к боку кресла, пропуская даму вперед. — Большое спасибо, — промолвила она, одаряя их шлейфом приторно-сладких духов, от которых ему захотелось сморщить нос, но Грейнджер вовремя пихнула его локтем в бок. — Ау! — шепотом возмутился Малфой, наклонившись к ней и чуть-чуть приподняв брови. — Прости, — виновато пискнув в ответ и посмотрев на пассажирское кресло, сказала она, — хочешь, я сяду у окна? Наверное, так будет лучше, учитывая, что он уже чувствовал себя слегка взвинченным. Драко уже открыл было рот, чтобы согласиться, как вдруг заметил показавшуюся из-за спинки переднего кресла маленькую макушку взъерошенных рыжих волос и два глаза, с жадным любопытством его рассматривающие. — Джимми, сядь нормально! — велела мать мальчишке, — видишь того мистера? Он сейчас отругает тебя! — Пусть только попробует! — с бравадой в тоненьком голосе воскликнул ребенок, горделиво поджимая губы, заставляя Драко усмехнуться. — Нет, все в порядке, — со слабой улыбкой произнес Малфой, — Я сяду. Под пристальным взором Джимми, высунувшего лицо только наполовину, так что кроме суженных зеленых глаз да веснушек на переносице ничего видно, он опустился в кресло, осматриваясь по сторонам, пока рядом садилась Грейнджер. Она, не сказав ни слова, вдруг потянулась куда-то к его бедру, отчего Драко в замешательстве свел к переносице брови и хотел уже спросить, что она делает, однако волосы ее вновь защекотали лицо, обдавая запахом жасмина и холодной дыни, и он, согнув руки, будто сдается, глубже втянул носом ее аромат, вновь окутывающий покоем и безопасностью. — Это «ремень безопасности» — Гермиона достала из-под подлокотника пряжку и, застегнув ее, отстранилась обратно, чтобы проделать то же с собой. — Джимми, прошу тебя, сядь по-человечески, — слышался голос с сиденья напротив Грейнджер. Джимми, сжимающий крохотными ручонками углы спинки кресла, одарил Драко последним взглядом нескрываемого детского любопытства, а затем, что-то хмыкнув себе под нос, сел «по-человечески». — Напомни, — Малфой, облизнув пересохшие губы, поудобнее устроился в кресле и кладя локти на подлокотники, нервно спросил, — зачем мы это делаем? — Потому что ты… Предложил ей выбрать, куда им отправиться на неделю их… Медового месяца. Да, он помнил. Помнил кольцо. С того дня она ни разу его не снимала, и, как думалось Драко, не знала о гравировке на внутреннем ободке. Он помнил, как они вышли из крошечной церквушки в Уитби, и, встав на крыльце, Драко, не веря в происходящее, крутил большим пальцем свое собственное кольцо. Они никому ничего и не сказали. Почти никому. Только пожилой магл-священник и пара случайных прихожан. И один гость. — Как насчет мороженого? Драко лишь смущенно кивнул, тихонько смотря на нее — как ни в чем не бывало, будто это не она вышла замуж пару минут назад. В легком, развевающемся платье, в котором она зашла за письмами в Горбин и Берк три года назад, Гермиона встала напротив, совсем чуть-чуть наклонив голову в бок, так что на лоб ей спала непослушная прядь золотых, словно мед, волос, что на солнце светились. Да и, казалось, она вся светилась, закрыв глаза, подставляя заботливым лучам лицо. Драко с замиранием сердца любовался ею, несмотря на то, что внутренний голос ругал его за то, что дурак не подарил ей цветы. — Вы, что, не хотите мороженого? Гарри, у тебя тут, — она потянулась к Поттеру, чтобы поправить светло-лиловую бабочку, — вот. Теперь ровно. — Видели лицо того магла? Кажется, ему не понравился мой костюм. — Это все из-за бабочки, Поттер. Она ведь… — Меняет цвет от настроения. — Но я видел, она у тебя в какой-то момент стала желтой, как заунывники! — Говорю вам, это из-за того магла. Нельзя же так таращиться на людей. — Почему тогда она сейчас розовая? — нахмурилась Гермиона, внимательно разглядывая бабочку. — Я… я рад, — улыбнулся простодушно Гарри, — наверное, поэтому. Он добродушно пожа плечами, переводя взгляд с Драко на Гермиону. — Ну что, поздравляю, миссис Малфой? — Нет, Поттер, — покачал Драко головой и, поднеся к лицу тонкую женскую кисть, поцеловал ее, мягко прижимаясь губами к хрупким косточкам, — мисс Грейнджер. — Ты едешь на похороны? Драко, сперва растерявшись, стал вглядываться в веснушчатое лицо перед собой, которое так навязчиво напоминало ему лицо Уизли. — Что? — Ты едешь на похороны? — не отступался Джимми. Малфой, непонимающе взглянув на Гермиону, чьи губы старались не выдать улыбку, взглянул затем на свой черный пиджак. Да, точно. Она ведь говорила, что стоит одеться несколько по-другому, но он ее не послушал. — Нет. Вообще-то у меня медовый месяц. Джимми, брови которого подлетели ко лбу, перевел свои любопытные огромные глаза на сидящую рядом с Драко Гермиону. — Дамы и Господа. Малфой дернулся, едва не подскочив на месте от раздавшегося голоса над его головой. Что это, Мерлин, такое? — Говорит капитан. Мы рады приветствовать Вас на борту нашего воздушного судна. Так это «самолет»? Или «воздушное судно»? И откуда это говорит этот капитан? — Экипаж готовится к вылету. В противоположном конце «самолета» (или «воздушного судна»?!) появился человек, который произносил те же слова, что и капитан, привлекая всеобщее внимание просьбой не загораживать проход ручной кладью. Потом что-то про аварийно-спасательное оборудование и способы его использования. От незнакомых терминов, точнее от факта, что он здесь единственный, кому они незнакомы, у Драко неприятно что-то зашевелилось в животе. — Аварийные выходы расположены… Человек в форме то туда, то сюда указывал руками. — Каждое пассажирское кресло оборудовано ремнями безопасности… Это он уже понял. — Ваша кислородная маска, в случае разгерметизации кабины… Наблюдая, как инструктор натягивал на себя какую-то штуковину с пустым надутым пакетом, Драко осознавал, что ситуация ему все больше и больше не нравится. — Что он делает? — шепотом спросил он Гермиону. — Так надо делать, если что-то пойдет не так, — шепнула она в ответ, не отрывая взгляда от инструктора. — Что значит «пойдет не так»?! — Есть же всегда вероятность несчастного случая или… — В случае вынужденной посадки на воду… Малфой, откинувшись назад, вжался затылком в подголовник. Мерлин его дери, эти маглы сумасшедшие? Если бы он знал, что из себя представляет это «путешествие», да хотя бы сам «полет», он бы… разумеется, все равно бы согласился, если бы она того хотела. — Ваш спасательный жилет находится под вашим креслом… — И что делает эта штука? Летает? — Нет, она… если мы окажемся в воде, она будет держать тебя на плаву. — Мы же собираемся лететь. Как это мы окажемся в воде?! Захлопав ресницами, Гермиона, затрудняясь объяснить ему простыми словами, накрыла руку Драко своей. — Это просто инструкция. Все будет в порядке. Видя, что ее слова не возымели особого успеха, она, слегка вытянув шею, заглянула Драко в лицо. — Чем больше ты об этом думаешь, тем страшнее. — Мне не страшно. Много непонятных, шумных и пугающих звуков раздавалось вокруг, и вибрация, проходящаяся по салону «самолета», заставляла Малфоя крепко сжимать края подлокотников. — Что это? — Мы начинаем разгоняться. На нем не было лица. Удушающей петлей стягивался страх, крадя из легких воздух. В ушах загудело, а тошнота усиливалась. И это все, не говоря о боли проклятия, к которой Драко привык. — Драко, посмотри на меня. Положив ладонь ему на затылок, Гермиона повернула его голову к себе, так что ее щека коснулась его левого виска. — Повторяй за мной. Что? Ему казалось, что он сейчас оглохнет — настолько закладывало уши от шума, усиливающегося с каждой секундой. — Драко, повторяй за мной. Ее горячий шепот обжег ухо, резко вытаскивая из купола звона. — Уставший от деревьев и лесов, уйду к стадам в предгорье луговое.* Еле слышно он стал повторять ее слова, закрыв при этом глаза и вжимаясь в сиденье. — Где свежий запах можжевельной хвои витает в дымке утренних часов. Если бы кто-нибудь в это время, кроме малявки Джимми, высовывавшегося теперь в проеме между креслами, смотрел на них сейчас, он бы непременно решил, что эта парочка ударилась в молитву. — Смотрю с крутого склона на дома. Невидимый, лежу в траве пахучей. Сдвинув брови и зажмурившись, Драко со спертым дыханием вторил ей, а когда почувствовал, как они отрываются от земли, схватился за руку Гермионы, будто бы боясь, что она сейчас исчезнет. — А взгляд скользит по молчаливой круче кладбищенского дальнего холма. Слова успокаивали его. Заставляли вспомнить, где он их прочитал впервые. — Ваш чай, мисс Грейнджер. В голове всплывает обстановка лавки Горбин и Берк. — Арресто моментум! — В конце концов наскучат мне живые.* — Спасибо. — И мертвые. Я отвернусь — и зной… Он повернулся, чтобы шелк ее волос успокаивающе ластился ко лбу и щекам, и, вдыхая их запах, уже более слышно проговорил строчки. — Обдаст меня удушливой волной. Дыханьем жгу соцветья полевые, приглядываюсь тихо к муравью… Драко медленно открыл глаза, видя перед собой таращащегося из-за кресла ребенка, который, к его удивлению, совершенно спокойно относился к происходящему. Его совершенно не волновало, что он поднимался над Лондоном, сидя в кресле в какой-то огромной, тяжелой металлической штуки — его больше интересовало, зачем эти двое читают стихи. — И запахи, — полушепотом произнесла Гермиона, — земные… — Узнаю. Окаменевшие пальцы с трудом отпустили женскую руку. — Мы… летим? — Мы летим, — улыбнулась она. — Ма-а-ам. Они какие-то странные. — Дать тебе книжку? — спросила через четверть часа Гермиона, сдерживаясь, чтобы не зевнуть, пока копалась в сумочке, — я, по-моему, — прикрыв рот рукой, она все же зевнула, — сейчас усну. Им предстояло лететь, по словам Грейнджер, которая сейчас тихонько сопела, положив голову ему на плечо, около двух часов. Малфой время от времени посматривал на часы. В самолете было прохладно. Откуда-то дул холодный воздух, и Драко не мог понять, откуда. — Подать вам плед, сэр? — спросил любезно его человек, что проводил в самом начале инструктаж. Все еще не привыкший к такому поведению маглов, Драко не сразу успел ответить и только лишь коротко кивнул, испытывая тихую благодарность за невозмутимость, с которой человек улыбнулся и достал с верхних полок пару сложенных голубых пледов. Боясь потревожить сон Гермионы, Малфой осторожно и медленно протянул руку навстречу. Сперва он накрыл ее, а затем положил себе на колени второй плед, возвращаясь после этого к чтению. Глаза скользили по буквам, а воображение живо рисовало яркую картинку. «Вы не заметили там где-нибудь в толпе этакого пухлого мальчишку с луком и стрелами и совсем раздетого?» Ухмылка, на мгновенье появившаяся на дрогнувших губах, тут же испугавшись возникшего в голове образа, исчезла с лица, отчего теперь оно выглядело немного несчастным. Перед глазами предстал Люциус. И пока воспоминания не разворотили изнутри грудь Драко, он приказал себе прогнать образ отца вместе с чувством, которое он пробуждал. Та извращенная, уродливая форма любви, к которой он привык, и единственная до определенного времени, которую знал. Когда-то, три года тому назад, Малфой не мог представить себе выражение лица отца, узнай тот правду. Да и не особо хотел. И дело было вовсе не в страхе — он правда не мог вообразить, какой бы была реакция Люциуса. Должно быть, первостепенно — желчная, разъедающая агрессия. Хотя в свете событий, произошедших пять лет назад, она могла бы быть и иной. По крайней мере, Драко на это надеялся, ведь он не единственный, у которого открылись глаза. Разумеется, многие остались при своем мнении по поводу маглов, маглорожденных и их крови. Но только не Драко. Несмотря на снизошедшую на него легкость, словно бы он излечился от болезни, не дававшей дышать полной грудью, он все же ощущал железом давящую на плечи вину. Последствия. Видимо, кто-то, очень обеспокоенный не до конца воздавшейся справедливостью, решил, что Драко не полностью осознает, каким позором теперь является его имя как в кругах неизменных сторонников чистоты крови, так и среди тех, для кого эта чистота ничего не значит. Он не знал, кто проклял его. И не уверен, что хотел бы знать. Знал только, что, к собственному удивлению, обнаружил в себе наконец некое соответствие. Будто его изломанность внешняя наконец хоть сколько-то отражала то, что у него внутри. Все, во что он верил, все, чему его учили, вся ненависть, в которой его растили — не что иное, как возведенная в абсолют глупая, невероятно глупая чушь, за веру в которую и защиту которой он должен отныне расплачиваться. Ему казалось, что с каждым днем он молодеет. Становится меньше и глупее за счет того, что узнает все больше и больше, понимает, как все обстоит на самом деле. Будто бы кто-то забрал у него эго и высокомерие. И теперь без них остался растерянный, напуганный юнец. Ну разве заслуживает он любви? Когда самолет вновь затрясся, Драко слегка напрягся, но, положив голову на макушку Грейнджер, взял себя в руки. Видимо, они приземляются. — Гермиона. Его больше не удивлял тот факт, что он зовет ее по имени. Это смущение прошло еще пару лет назад — скорее, его удивлял собственный голос в эти моменты. — Гермиона, — чуть громче шепнул он. Она, сперва зажмурившись, неспешно раскрыла глаза, шумно втягивая носом запах его шеи. — На метле меня никогда так не трясло, — со слабой улыбкой произнес Драко. С лицом, не отошедшим ото сна, девушка, улыбнувшись, начала стягивать с себя плед. — Все в порядке? Драко согласно кивнул, переводя стрелку наручных часов на цифру три. Половина четвертого. Выбираться из самолета — уже совсем другое дело. Все, кто в нем находились, сонно зевали и клевали носами, продвигаясь маленькими шажками к выходу. Пара следовала за женщиной, на руках у которой спал с открытым ртом Джимми, устало положивший голову ей на плечо. — Вот бы меня кто-нибудь сейчас так нес. Грейнджер тихонько прыскнула, и он в ответ застенчиво улыбнулся. Их встретила совершенно другая ночь, в отличие лондонской, такой беззвездной и пустой. Спускаясь с трапа и задирая голову, Малфой увидел над собой небесное полотно, расшитое, словно мантия, мерцающими крошечными звездами. — Не споткнись, — предупредила Гермиона, пальцы которой устало переплетались с его собственными. Его на самом деле валило с ног, хотя в Лондоне он не чувствовал себя таким уставшим — должно быть, так на нем сказался первый полет. Глаза слипались, слух резало иностранной речью, когда они оказались в аэропорту города. — Где мы? — наклонившись к Гермионе, спросил Драко. — В Мальпенсе. Это ничего ему не дало, но зато он теперь знал, что они — в Мальпенсе. Им предстояла все та же процедура, которую сквозь пелену грядущего сна они прошли казалось бы куда быстрее и привычнее. Когда Драко и Гермиона, получив багаж, вышли наконец на улицу, Малфой снял пиджак. Гермиона, конечно же, оказалась права: даже глубокой ночью тут было жарко. Словно прочитав его мысли, она подняла на него глаза. Лицо ее блестело от легкой испарины. Пока они ожидали такси, Драко с интересом наблюдал, как в эту часть аэропорта прибывали люди. Чувство, что жизнь постоянно движется, неумолимо несется вперед, несмотря ни на что — это чувство нагоняло на него легкую тоску.***
— Хочешь в душ? — Нет, — Драко устало провел ладонью по лбу, протирая глаза, — ты иди. Я — потом. Он почувствовал легкий поцелуй на левой щеке, а затем услышал, как за Гермионой закрылась дверь. Кремовые стены номера наполовину были обиты покрашенным в пастельный синий цвет деревом, на полу лежал миленький, круглый, узорчатый ковер. Над двуспальной кроватью висела средних размеров картина, привлекающая взгляд Драко величественным кораблем, что попал в разразившийся шторм. Он все еще не мог привыкнуть к тому, что изображения не движутся. И так же не мог понять, как при этом они способны вызывать внутри такие чувства. Что с людьми на том корабле? Наверняка, им безумно страшно, ведь им ничто не может помочь. Только милость стихии и полное бессилие. И никакого, никакого волшебства. Устало осмотрев номер, Драко вяло прошагал к постели, присев на которую, поставил локоть на колено и спрятал лоб в ладони, кожей чувствуя холод тяжелого перстня на мизинце. Послышался приглушенный шум воды. Силы покинули совершенно. Лезть в чемодан и распаковывать вещи — все равно, что играть в квиддич, выпив целую бутылку огневиски. — Ай! — Что такое? Драко, преодолев слабость, быстро поднялся на ноги, за пару шагов подлетая к двери. — Гермиона? — Все в порядке, просто вода слишком горячая. Все нормально. Облегчено выдохнув, он приложился лбом к двери. Шум воды убаюкивал, так и хотелось съехать по стенке и уснуть прямо на полу. Три тяжелых, безумно тяжелых шага, прежде чем без памяти повалиться на кровать.***
Она положила расческу рядом с краном на уютненькую раковину, расписанную узорами небесно-голубых колокольчиков, и, заправив за уши мокрые волосы, стала смотреть на себя в зеркало, где с ней взглядом встретилась девушка, изнуренная полетом и долгой дорогой из Мальпенсы до отеля в Навилье, откуда до центра Милана, хвала Мерлину, рукой подать. В атласной, цвета полевого мака сорочке длиной до щиколоток, она стояла, вглядываясь в отражение, а острый ум ее, несмотря на сонливость, составлял завтрашний список дел. Гермиона несколько осуждающе покачала сама себе головой — медовый месяц не должен быть одним большим списком дел. Но она так волновалась. Так волновалась за него, всячески старалась подбадривать, хотя в глубине души боялась, что перегибает с этими «все будет в порядке», боялась, что надоедает ему этим и раздражает. Выдавив на внешнюю сторону ладони немного крема, Грейнджер мягко распределила его по коже подушечками пальцев и остановилась, коснувшись кольца на безымянном пальце. Оно такое красивое. Почему-то ей казалось, что только Драко мог выбрать такое кольцо. Иногда, когда Гермиона подолгу бывала в министерстве, оно светилось каким-то серебряным мерцанием, похожим на свечение от Патронуса. Карие глаза медленно поднялись к зеркалу. — Это много времени займет? — Много ли времени займет моя стажировка в министерстве или ты про собеседование? Медленно — со стороны даже могло показаться, что испуганно, — уголок рта Гермионы потянулся вверх, когда перед глазами возник сидящий за заставленным множеством тарелок с тостами, беконом и джемом столом, в горчичном свитере и с лохматыми волосами, Рональд. Лицо его приняло несколько нелепый вид, который обычно означал, что Гермиона пугала его своим сосредоточенным видом — брови поползли на лоб, сводясь затем к переносице, а глаза пристально сщурились. — Они возьмут тебя. А как иначе? Они же не дураки. Даже она сама тогда не была в этом так уверена. Рону ничего не стоило сказать те подбадривающие слова. Твердо уверенный в том, что трудолюбие Грейнджер способно подчинить себе все, на что та направит свои силы, Уизли даже и мысли не допускал, что что-то может пойти не так. А оно-то пошло. Он смотрел в пол — точнее, на носки своих туфель, лаковая поверхность которых отражала мягкий свет настенных ламп. Почему именно он? Разве показаний матери недостаточно? Или они считают, что именно с ним Люциус в первую очередь свяжется, если решит выйти из тени? Забавно, что они вообще так думают — что он решит объявиться. После того, как бросил собственную семью. После того, как имя его не стало значить ничего, кроме позора. Вероломный и эгоистичный, но так горячо любящий жену и сына, Люциус Малфой решил, что им будет лучше без него. Решил, никого не спрашивая, как обычно это делали в их семье. Звук легких женских шагов заставил Драко поднять голову. Пальцы невольно крепче сжали трость. Еще не успела отъехать железная решетка лифта, а они уже смотрели друг на друга сквозь нее, невольно отмечая изменения, что произошли с каждым за два прошедших года. Драко, к собственному стыду растерявшийся, сперва застыл, рассеяно наблюдая общую картину, в то время как взор Гермионы тут же подметил детали, уже затем складывая их в полный образ. Долговязый и широкоплечий, в черном, идеально сидящем по фигуре костюме, Драко нервно и медленно потирал подушечками пальцев сухие ладони, не зная, на что смотреть. Медовые волнистые волосы Гермионы отливали несколько рыжеватым цветом в свете настенных ламп. Она сразу заметила. Заметила, что в глазах, раньше казавшихся ей холоднее самых далеких ледников, сейчас не было… ничего. Возможно, ей так казалось лишь потому, что она привыкла, — привыкла так, как люди привыкают к ранним сумеркам и колючим свитерам, привыкла видеть в его глазах острое, ощетинившееся презрение, ядовитое, как корни мандрагоры, нелюбовь к которым сформировалась у Гермионы ещё со второго курса. Но в этот миг это были просто светлые, бледно-зеленые, как листья замерзшей омелы, глаза. Решетка медленно, раздражающе медленно отъехала вправо. Гермиона нервно сжала ручку портфеля. Только лишь признав в этой девушке ту, что на деле знал еще с детства, Драко разорвал зрительный контакт, взглянув затем на бархатное темно-бирюзовое платье простого фасона и длиной несколько выше колен. Цвет его безупречно, гипнотизирующе сочетался с вишневым, таким же бархатным пиджаком. Цвет платья тут же отозвался в его памяти цветом факультетского флага. Одинокий, разрезающий тишину стук каблуков сопроводил ее появление — она стала по левую от него сторону и, двумя руками держа ручку портфеля, пребывала в замешательстве, не зная, что сказать. — Какой… гм… какой этаж? — спросил он, смотря вперед, боковым зрением замечая, как Грейнджер совсем чуть-чуть повернулась к нему. В повисшем молчании можно было утонуть. Захлебнуться. — Отдел магических происшествий и катастроф. Уровень три… Размеренно, спокойно шагая вперед, благодаря трости, которая, разумеется, ызвала у Грейнджер вопросы, а затем нажав на кнопку, Драко встал обратно, чувствуя, как к носу подкрадывались нотки жасмина и чего-то еще. Ему вдруг захотелось повести головой, чтобы точнее уловить духи. Хоть внешне этого совершенно нельзя было сказать, Малфоя сковывало по рукам и ногам. Когда сегодня утром он собирался в министерство, он и подумать не мог, что увидит кого-то знакомого. Точнее, последним человеком, о котором он мог подумать, разумеется, была Грейнджер. И сейчас, находясь с ней в пустом лифте, — Драко с трудом, невероятным, неимоверным трудом приходится признать — он смущен. В нем тут же бурно, как зелье в котле, закипели воспоминания. Его поведение по отношению к той, кто сейчас, похоже, боится дышать, стоя слева от него, вперясь взглядом в пол… Но ведь они тогда были детьми. Искоса на нее посмотрев, Малфой, не зная, что сказать, скользнул взглядом от макушки до пят, а когда Гермиона — видимо, почувствовав на себе его взор, — взглянула в ответ, Драко тут же отвернулся. Стыдно. Хотелось поскорее остаться одному. Стыд никуда не денется, но предаваться ему было бы куда легче, не стой она рядом. Видимо, Грейнджер хотелось того же — поскорее выбраться из клетки, в которой она совершенно не знала, как себя вести — Третий уровень. Драко облегчено, бесшумно выдохнул. Решетка в этот раз отодвинулась куда быстрее, как ему показалось. — Хорошего дня, — произнесла Гермиона, чьи глаза едва ли не распахнулись от неожиданности сказанных ею слов. Пулей бы вылететь из лифта — однако скованные робостью ноги, с трудом подчиняясь, неуверенно двигались вперед, пока она затылком чувствовало, как Малфой, едва выгнув бровь, смотрел ей вслед. Пару раз покрутив кольцо и мысленно поругав себя за нерасторопность, она потянулась к ручке двери. — Прости, что так, — сказала Гермиона, замирая, когда взгляд ее нашел спящего в одежде Драко, уткнувшегося в подушку лицом, — долго.***
Он подорвался с постели в холодном поту, жадно хватая ртом воздух, и, тут же, заметив тихонько спящую рядом Гермиону, закрыл рот рукой, чтобы не разбудить ее. Плохой сон. Как обычно, ничего нового. Пару раз в неделю кошмары навещали его, иногда чаще, но Драко научился с ними жить. И жить так, чтобы она о них не знала. Ей и без этого довольно забот. Он помнил, как в свое время Гермиона была глубоко опечалена тем, что ей никак не удавалось снять с него проклятье, в то время как Драко же, наоборот, от такого исхода совсем не был расстроен. Сейчас, в приятном полумраке комнаты, она выглядела такой беззащитной и беззаботной. Волосы, немного влажные, рассыпаны по подушке, отчего Малфой, знающий, что Грейнджер всегда перед сном заплетает их в косу, тихонько улыбнулся. И улыбка эта затем покинула его, когда взгляд упал на тонкую женскую руку, где тонкими шрамами зажило слово. Грязнокровка. Только спустя годы это слово приобрело вкус. Мерзкий оттенок горечи на языке, который невозможно сплюнуть. Невозможно забыть и невозможно отречься. И невозможно просить прощения. Он встал с постели, и, перешагивая чемоданы, двинулся в ванную, лишь уже там замечая, что боль отступила. Досадная злость начала слабо покусывать его, когда в голове замелькали мысли о завтрашнем дне. Вот если бы завтра боль исчезла, он бы мог гулять с Гермионой везде — хоть весь Милан могли бы обойти!.. Пальцы обхватили края умывальника, глаза с усталым упреком разглядывали отражение. Он выглядел совсем не как счастливый молодожен. И чувствовал себя сейчас на сто лет. «Мерлин, соберись, это был просто самолет», — твердил себе Драко. Вдруг тень облегченной радости проскользнула в слабой усмешке. Неужто он только что повел себя как магл? «Просто самолет» В таком случае, возможно, завтра все пройдет лучше, чем он ожидает. Умывшись ледяной водой, он вышел на кованый балкончик и, накрыв ладонями перила, с тяжелым вздохом прошелся взглядом по развернувшейся внизу широкой продольной улице. Даже глубокой ночью этот город не спал. В окнах, за шторами и гардинами, решетками и ставнями, горел свет, что манил Драко. Ему хотелось знать, что происходит в тех квартирках, чем занимаются те люди, почему они не спят? Хотелось подсмотреть за ними, но совершенно не хочется быть ими увиденным. — Драко? Он повернулся на голос, видя, как Гермиона сонно протирала глаза, другой рукой поднимая спавшую бретельку. Казалось, только вчера он встретил ее в министерстве магии, где едва не потерял дар речи, когда увидел ее по ту сторону железной решетки. — Хорошего дня. Он грустно улыбнулся, потирая большим пальцем кольцо. Эта привычка появилась всего полмесяца назад, в то время как Малфой почему-то уверен, что она была всегда.