No Forgiveness

— Он… похож на Хогвартс. Гермиона, смеясь, вытерла внешней стороной запястья рот и рукой, в которой держала вторую половинку абрикоса, указала на возвышающийся над огромной, забитой туристами площадью величественный готический собор. — Только он весь из белого мрамора, — она, чуть прищурившись, наклонила голову, так что волосы волной спали с плеча на лопатки, — по-моему, там больше трех тысяч статуй. Многие из них не видны снизу. Они стояли, задрав головы, у подножья готического собора, перед его высокими бронзовыми воротами, к которым был прикован внимательный взгляд Драко, так, что тот даже слегка приспустил с переносицы солнцезащитные очки. — Подобно книге, — задумчиво произнесла Гермиона, вместе с Малфоем рассматривая врата, — они вкратце рассказывают нам о том, что мы найдем внутри. Она выбросила косточку, а затем сняла соломенную шляпку с сиреневой шелковой лентой и одернула рукава развевающегося на ветру лимонного платья, покрытого вышитыми лиловыми цветами. Наблюдая за ней, Драко и сам повиновался тому же порыву, проверяя, чтобы метка была совершенно закрыта тканью белой хлопковой рубашки. На широком, величественном крыльце расположись либо туристы, что устали уже после прогулок, либо местные, что просто пришли без дела посидеть в красивом месте. Ниже ступеней крыльца, в замыкающемся кругу, порхали и приземлялись голуби, с которыми маглы фотографировались и которых подкармливали. — Ты… — нахмурилась Гермиона при виде Драко, зашагавшего к лестнице, по которой поднимались глазеющие по сторонам люди, — уверен? — Все нормально, — подняв трость, он сделал три шага назад, разводя руки в стороны. — Видишь? Нужно пользоваться, пока есть время. — Драко, я не думаю… — Все же поднимаются, правильно? — Да, но мы можем поехать на лифте… — Мы на нем спустимся. Если я не смогу. Гермиона бросила неуверенный взгляд в сторону очереди, сминая в руках только что полученные билеты. А вдруг ему станет плохо прямо посередине пути? Ей вспоминается, как в четырнадцать лет она поднималась на крышу собора с родителями. Лестница там винтовая. Узкая. Назад им вернуться не получится. Видя ее сомненья, Малфой неспешно подошел к девушке и, склонив к плечу голову, заглянул ей в лицо. — Все хорошо. Правда. Грейнджер подняла на него глаза, чувствуя, как ее сердце купалось в радостном трепете при виде такого воодушевленного Драко. Она слишком редко видела его таким. И страх, что ее слова, продиктованные беспокойством и тревогой, сейчас прогонят эту улыбку, заставил ее согласно кивнуть. Влившись в движущийся поток, они стали пониматься по частым узким ступенькам, на которых вдвоем нельзя было поместиться. Так что Малфой следовал за женой, чувствуя, как мышцы ног приятно наливались нарастающим напряжением. По словам Гермионы, они должны были выйти на крышу Собора, откуда уже можно гулять по нему вдоль и поперек. Но эти нескончаемые толпы народа несколько портили впечатление, если докучи сверху добавить еще и изматывающую жару. Но внутри холодных каменных стен было приятно, хоть и немного душновато. К тому же, многие туристы, что не горели желанием платить кусающуюся цену за лифт, возвращались обратно тем же путем, заставляя поднимающихся жаться к стенкам башни, пропуская тех вниз. Ощущение не из лучших — нельзя ни шагу сделать ни назад, ни вперед, а по бокам тебя сдавливают стены. Драко не предполагал, что ему вновь, после самолета, придется ощутить себя запертым. Он словно в ловушке. И только рука, что держала его, щекоча пальцы расшитым бусинками краем рукава, напоминала ему — он не один. Как бы ни привык так думать, так чувствовать — он не один. — Мерлин… — выдохнул Малфой после очередного раза, когда спускающийся турист вынудил его приникнуть к стене. — Еще где-то половина, — оборачиваясь, сказала Гермиона. Лицо ее тут же приняла настороженный вид. Она поняла, что Драко уже неизвестно сколько шел вперед, превозмогая появившуюся боль. Что… что им делать? — Почему? … — обеспокоено прошептала она, переводя взгляд на трость. — Все в порядке. И он снова сделал шаг, пытаясь скрыть за напускной невозмутимой улыбкой железную боль, сковавшую мышцы. Он не хотел идти с тростью. Не здесь. Не хотел быть похожим на какого-нибудь дряхлого старика. Почему-то именно в потоке людей, среди беззаботных маглов, Драко чувствовал, что совершенно не может себе позволить, чтобы они видели, как он жалок. Гермиона, чей разум лихорадочно соображал решение возникшей проблемы, невольно потянулась к сумочке. «Это слишком рискованно». «Никто не заметит». «А если заметят?» «Вряд ли поверят». Пальцы нащупали крошечный камень — перуанский порошок мгновенной тьмы. — Драко, — позвала его Гермиона, а затем незаметно выпустила из руки камешек. — Да?.. — Ой!!! — Что такое?! — Как темно! Последнее, что слышит Малфой, прежде чем тьма, поглотив его, пронесла их сквозь пространство и время, в беспорядке которого была лишь она. Ее рука так крепко, так уверено держала его. За ней можно было следовать слепо, куда угодно. Внутри плавно растекалась радость от переполняющей его твердой уверенности: она не отпустит его руку. — Мамочки! — завизжала Гермиона, цепляясь за плечи Малфоя. Они трансгрессировали в самый дальний угол крыши, скрытый от глаз посетителей множеством шпилей и скульптур. — Ты в порядке? — выдохнула она почти прямо ему в губы, чувствуя, как твердая рука крепко держала ее за талию. — Как же здесь солнечно, — ответил Драко, жмурясь из-за того, что очки съехали на переносицу. — Уже скучаешь по дождливому Лондону? Грейнджер аккуратно коснулась пальцами дужек, поправляя очки Малфоя. — Он подождет. Хорошо, что мы не появились там, — Драко кивком головы указал на возвышающуюся над всем собором покровительницу города. — Мадонна? Гермиона, прыснув, уткнулась лбом Малфою в плечо и, закрыв глаза, глубоко вдохнула его запах. — Прости, — услышала она полушепот над левым ухом, — Надо было сразу подниматься на лифте. — Ничего страшного. Народу на крыше, похожей на главный двор Хогвартса, было немерено. Все говорили на разных языках, указывали пальцами в разные стороны, показывая на статуи и шпили, приникали к широким каменным перилам, с открытыми ртами всматриваясь в раскинутый под ногами шумный залитый солнцем город. Некоторые просто сидели парами или же в дружных компаниях, как на пикнике, кто-то делал зарисовки в блокноте, кто-то просто сидел в одиночестве наслаждаясь своей собственной компанией. Плоскость залитой солнцем крыши была слегка под наклоном, так что Драко пришлось взять Гермиону под локоть, когда они стали продвигаться к скоплению людей в центре. Пусть они смотрят на него. Пусть он кажется им немощным, это неважно. Однако такого рода мысли отступали по мере того, как Малфой стал замечать одну приятную вещь — никто на него не смотрит. Он никому не интересен. Еще бы, когда перед глазами такая красота. Драко вновь печально сам себе усмехнулся — какой же он глупец. Ведь никто, никто из этих людей не знал его — не знал ни имени, ни позора, которым оно наполнено. Не знал и боли. — Мерлин, как жарко, — выдохнула Гермиона, остановившись. Щеки ее покраснели, а волосы слегка растрепались, отчего вид ее внешний чем-то напоминает ему школьные времена. В особенности, зельеварение. Кудри ее часто пушились из-за пара, исходившего от кипящего зелья, так же как и алели щеки. — И правда, — согласился Малфой, заводя за ухо непослушную медовую прядь. Им бы обоим хотя бы рукава закатать, да только ни один, ни другая этого сделать не могут. — Смотри, — сказала, выпрямившись, Гермиона, — это позолоченная статуя Мадонны — покровительницы города. — И это строили семьсот лет? — А ты читал брошюру, я смотрю. — Маглы? Гермиона несколько осуждающе выгнула бровь, но видя, как Драко сщурился, вглядываясь в статую, незаметно улыбнулась, тоже возвращаясь к ней взглядом. — Красиво. — Давай прогуляемся. Она взяла его за руку и повела к огражденному продольными перилами с многочисленными арками краю крыши, откуда им представился вид на заполненную людьми площадь — связующее звено между городом и собором — они похожи на крошечных муравьев, избегающих и плавно обходящих друг друга на своем пути, спеша куда-то по делам и работе. — Тут всегда так жарко? — Да уж, — Гермиона посмотрела по сторонам, признавая в душе, что на деле сейчас бы хотела оказаться где-нибудь, где солнце не стремилось испепелить ее. Коснувшись внешней стороной ладони лба Драко, она потянулась к сумочке. Он знал, что это единственная волшебная вещь в их поездке, не считая покорно спрятанных в чемодане двух волшебных палочек. — Наверное, лучше пойти внутрь, — предложила Гермиона, подавая ему бутылку воды. — Без лестниц. Никаких лестниц, — лукаво улыбнулся Малфой, делая затем несколько жадных глотков. Оставив позади палящее солнце и кучу упрямых туристов, которым это самое солнце ни по чем, они прошли к арке, ведущей к башне, в которой располагался просторный лифт. — Можем прийти сюда вечером. Он поймал ироничный взгляд Гермионы и, усмехнувшись, понятливо кивнул, мол «а можем и не прийти». Двери лифта раскрылись. Внутри никого не было. — После вас, — произнес Драко, многозначительно смотря на девушку, — мисс Грейнджер. Она улыбнулась, качая головой, и сделала шаг вперед. Нажав на кнопку, девушка встала к задней стенке, наблюдая за тем, как Малфой принялся протирать очки о нагрудный карман рубашки. — Что? — Ничего. Они тебе идут. — Правда? — он надел очки и взял у Гермионы из рук шляпку, которую затем небрежно закинул на голову, — и так? Широко улыбаясь, она потянулась за шляпкой, но Драко вовремя перехватил девичью руку, притягивая к себе за запястье, так что Гермиона подалась вперед, снимая с него очки. — Мисс Грейнджер. Верните мне очки. Она лукаво сощурилась, глазами указывая на свою шляпку. — А ведь и правда, — Малфой ловко подхватил длинными пальцами поля шляпки, — Забыл. Оказавшись внизу, Драко почувствовал знакомое ощущение: в школе он так же чувствовал себя поначалу — крошечным, как муравей, в сравнении в необъятными размерами сооружения. — И правда как в Хогвартсе, — буркнул он себе под нос, когда шея уже затекла от того, что осмотреть собор от потолка до пола было делом не из простых — ведь в высоту тот около двадцати метров. Ряды колонн и статуй, высоких витражных окон с библейскими и историческими сюжетами, каменные кружева и эхо, в котором тонул гул зевак, снующих от одной скульптуры к другой с фотоаппаратом в руках. Переплетение лестниц и лабиринтов, многочисленные картины на стенах и запах древности, что витал в самом воздухе.  — Ну как? — шепотом спросила Гермиона, чья голова покоилась на плече Драко, рассыпая по нему шелк мягких волос, запах которых кажется таким подходящим этому месту, где столько красоты. Она сквозила в самом воздухе, скрытом от палящего солнца высоким, холодным мрамором, что охранял ее, уберегая от посторонних взглядов. Они присели на скамью для богослужений в центральном отгороженном нефе собора, длинные кровельные балки которого напоминали корпус корабля. За огораживающими их колоннами, подпирающими высокий, тянущийся к небу потолок, туда-сюда перетекали группки туристов, но по итогу, неимоверно устав, каждый второй то и дело пристраивался на скамейке и в тишине обращал свой взгляд к пресвитерию. — Людно, — сказал в ответ Малфой, сжав крепче их переплетенные на его остром колене пальцы. Глаза медленно, словно отдыхая от чередующихся предметов искусства, блуждали по спинам и затылкам сидящих спереди маглов. Они казались ему такими спокойными, и в то же время он был уверен, что каждого из них что-то беспокоило. Ему становилось так интересно — что за жизни они ведут, кем работает эта дама в деловом костюме, как выглядит квартира того пожилого джентльмена, что они едят и о чем беседуют за завтраком, одним словом, — Малфоя манила та загадочная неизвестность, за которой скрывался целый мир разных, невероятно разных людей, которых он раньше за таких не считал. — Это мы еще в метро не были. — О, нет. Туда нам дорога заказана. Слыша, как она тихонько посмеивается, Драко не заметил, как его собственные уголки губ слабо поползли в стороны, пока большим пальцем он машинально гладил нежную кожу руки Грейнджер, иногда ловя на себе любопытные взгляды туристов. Ему, к собственному же удивлению, становилось немного приятно — видимо, он тоже представлял для них некий интерес, хотя они и вообразить себе не могли, насколько он от них отличался. Знай они его, подумал Малфой, наверняка бы ненавидели. Но она не ненавидит. А следовало бы. — Ты не голодна? Поднимая с его плеча голову, Гермиона взглянула Драко прямо в глаза, почти касаясь его носа кончиком своего. — Сейчас бы сливочного пива. — Или огневиски, — Малфой, ухмыляясь, откинул голову назад и стал разглядывать безмерной высоты потолки. — Тут есть недалеко неплохой ресторанчик. Выйдя на крыльцо, они тут же влились в бушующее море зевак и горожан, одни из которых следовали четкому направлению, пока другие бродили перед фасадом собора, разумеется, фотографируя приглянувшиеся эпизоды из сюжетов. Местных жителей от приезжих было легко отличить: они и одевались несколько иначе, и походка у них более размеренная и в то же время уверенная; они не глазели по сторонам и не восхищались окружающей их красотой. Их манера и раскованность напомнила Драко о волшебниках. Тот род, к которому он себя причислял, к которому его причисляли с малых лет. О высокомерии, с которым не идет ни в какое сравнение ни одна из персон, прогуливающихся по площади. То высокомерие — ядовитое, убивающее. Малфой почему-то был уверен, что маглам оно незнакомо. Хотя, вспомнив о том, что немалую часть их истории занимала борьба с рабством, он засомневался.

***

— Драко? — еле слышно шептала Гермиона, чье лицо было омрачено серой пеленой вины и беспокойства. Легким касанием она убрала с потного лба Малфоя прилипшую к коже прядь волос. Его трясло. Во рту зудело, кружилась голова, и было трудно дышать. — Прости. Прости меня, — не переставала повторять она, взглядом боязливо скользя по бледному торсу, который Драко крепко обхватил руками, — я должна была подумать об этом заранее. Прости меня. Он лежал на мокрых от холодного пота простынях, голый по пояс, сжимающий живот, в котором тугим узлом стягивались спазмы, и с одышкой, будто бы после бега, ловил открытым ртом воздух. — Ты не виновата. Я же никогда в жизни не ел моллюсков, — просипел он, стараясь сделать так, чтобы голос звучал живее. Они ввалились в номер около десяти минут назад — после того, как Гермиона помогла ему выбраться из такси и добраться до гостиницы. Больно и нервно покусывая внутренние стороны щек и губ, Грейнджер лихорадочно перебирала в голове все возможные лекарства, за которыми планировала бежать в ближайшую аптеку, как только убедится, что это именно на моллюсков у Драко аллергия. — Наверное, — бурчала она сама себе под нос название лекарств, — … или… — А нельзя избавиться от этого заклинанием? — жмурясь и кривя рот, выдавил Драко, упираясь затем лицом в подушку. — Да! Да, конечно! — Гермиона тут же бросилась с края постели к чемодану и принялась вытаскивать все, что попадалось под руку. И, спустя пару минут безуспешных поисков, она так и не нашла ни одной палоки, но твердо отбросила мысль о том, что могла забыть их. Она продолжила их искать в чемодане Малфоя. — Драко… Голос ее немного дрожалот стыда, но, когда она повернулась в сторону постели, этот же стыд заставил ее мгновенно вскочить на ноги и схватить сумочку. — Я буду очень, очень скоро! Пока стук босоножек сопровождал ее шаги звуком, напоминающим бой молота по наковальне, Гермиона сдерживлат в груди все проклятия, которыми сама себя проклинала. «Как можно было забыть палочки, Гермиона?» — скажет он ей. И она уже сейчас чувствует подступающие к глазам слезы, зная, что, когда услышит эти слова, не сможет сдержаться и расплачется на месте. Как она могла забыть палочки? О чем она только думала? Горький привкус угрызений совести терзал ее, но его удалось ненадолго отогнать. Только благодаря Драко. Сперва она должна помочь ему, а потом уже можно заняться самоанализом. Потом уже можно ругать себя — а пока она, быстро смахнув легкую влагу с щек, неслась по улице, не смея отвести взгляда от вывески «Farmacia»*. «Ничего страшного, это всего лишь аллергия»? — говорила себе Гермиона, не понимая, оправдывала ли она себя или же просто признавала факт как он есть. Действительно, в том, что у Драко оказалась аллергия на моллюсков не было ничего страшного — вернее ничего смертельного — страшно было лишь смотреть на него и понимать, что это происходит с ним из-за нее. Грейнджер втолковывала себе, что она была обязана знать это, (хотя не могла сказать, каким это образом), и в то же время ее, словно противные пиявки, покусывала совесть за то, что она забыла палочки. Действительно, как она могла? Неужели она так замоталась, что просто-напросто не положила их в чемодан? — Grazie**, — бросила Гермиона, спеша обратно и сжимая в руках бумажный пакетик с лекарством. А может, она сделала это специально? «Что за чушь?» — ощетинилась девушка, когда ее сознание добралось до этой потенциальной причины такого поступка. Может, она так сильно хотела провести медовый месяц, как маглы, что неосознанно, но намеренно оставила палочки дома? Нет, нет, нет, этого не может быть, Гермиона не такая. — Куда ты? Ты же только пришел? — Я забыл, что у меня дела. Всего хорошего. — Но как же… — Извини, Гермиона, мне некогда. Выйдя из аптеки, Грейнджер застыла на месте с расширенными от ужаса глазами. Он не мог. Это она забыла палочки. Он не мог так поступить. — Скажи мне, что ты не возьмешь это все с собой, — сказал Драко, складывая руки на груди, левым плечом прислоняясь к дверному проему. С тихим восхищением он любовался, как на мягком и ворсистом ковре, среди стопок всяких энциклопедий, руководств и прочих книг, сидела по-турецки Гермиона, с какой-то магловской книгой в руках, подогнув под себя ноги. Распущенные, слегка растрепанные волосы покоились на худеньких плечах, скрытых под легкой кремовой блузой. Его взор скользил по складкам темно-зеленой, сидящей высоко на талии юбке, что, немного задравшись, обнажала изящные колени. Любопытная усмешка мелькнула на его лице — как давно он стал замечать, что в ее гардеробе начал мелькать этот цвет? Который, несомненно, ей идет. Оторвав взгляд от занятного предложения, Гермиона, подняв голову, взглянула на Малфоя. Закатанные рукава рубашки открывали жилистые предплечья, тугие мышцы которых обвивали тонкие змейки вен, проступающих под белой, тонкой кожей. — Тогда это, — она бросила взгляд на постель, поверх которой лежат стопки сложенных вещей, — придется оставить. Он улыбнулся, как всегда, лишь одной половиной рта, отчего у Гермионы возникло чувство, которое она испытала раньше гораздо чаще, когда Драко делал так, — Грейнджер не могла уследить за едва уловимой тенью легкой печали, скользящей по его лицу во время этих тихих полу-улыбок. Окинув взором раскрытые пустые чемоданы и разомкнув руки, Малфой шагнул вперед, вставая на ковер. — Все в порядке? — Да, просто, — запнулся он, проводя ладонью по лицу и оттуда скользя на шею, слегка разминая пальцами мышцы плеча, — просто устал. — Чайку? — она отложила книгу в сторону и, поджав колени к груди, обняла их, немного склонив голову набок. Протерев кулаком глаза, Малфой поддался вперед, парой шагов сокращая между ними расстояние, и любезно протянул девушке руку. — Можно. Когда Гермиона накрыла ладонь Драко своей, послышался дверной стук. Стеснительный дверной стук. Так стучат персоны, неуверенные в том, хочется ли им, чтобы дверь открылась, или же они бы предпочли постоять перед ней пару минут, разглядывая древесные узоры, после чего, хмыкнув, с полегчавшим сердцем, развернулись бы и про себя сказали: «Пронесло». — Мы кого-то ждем? — нахмурился Малфой, помогая девушке подняться. Лицо ее приняло серьезный, строгий вид — как всегда, когда она тщательно что-то обдумывала, — Грейнджер расправила сначала подолы юбки, а затем направилась в уютненькую и скромную прихожую, где на стенах висело множество картин. Среди репродукций любимых Гермионой художников-импрессионистов на стене были и некоторые портреты — вот ее родители, а вон родители Драко. В свое время он не хотел вешать их фотографию, не хотел никаких напоминаний. Но когда Гермиона, одним апрельским ранним утром, пока он спал, разбирала «барахло», что принес им в квартиру эльф по имени Тагертис — она нашла в тех вещах изображение молодого Люциуса вместе со стоящей рядом еще более молодой Нарциссой и решила повесить фотографию рядом с зеркалом. Кто бы мог подумать, что изображения их родителей однажды будут висеть рядом на одной стене. А если взглянуть повыше, в сторону больших старинных часов, можно увидеть знаменитую гриффиндорскую троицу, но уже в куда более взрослом возрасте, — хотя, как иногда думала Гермиона, украдкой смотря на фото, пока укладывала перед зеркалом волосы, в Роне все так же угадывается что-то школьное и беззаботное. Пара палочек покорно лежала на столике, прямо на «Ежедневном пророке», на первой странице которого кричал большими буквами заголовок «ЛИКВИДАТОРЫ ЗАКЛЯТИЙ ПРИБЫЛИ В БОЛЬНИЦУ СВ.МУНГО». Внимания также был достоин еще один портрет — тот, что был наспех вложен Драко левым краем за тонкую раму зеркала. Однако о нем, наверное, как-нибудь в другой раз, поскольку стук из стеснительного приобрел характер нетерпеливого. Она мгновенно подавила мелькнувшее на лице замешательство за теплой улыбкой, хотя брови ее все еще остались нахмуренными. Длинные ресницы трепетали, а рот, едва приоткрывшись, тут же захлопнулся, чтобы, не дай Мерлин, не произвести впечатление, будто она не рада ему. — Рональд? — несколько натужно, придавая голосу непринужденность, произнесла Грейнджер, медленнее обычного открывая дверь на себя, так что гостю представилась сперва крошечная часть прихожей, а затем полная ее картина вместе… … с Малфоем, стоящим в межкомнатной арке. — Уизли? — Малфой?! Зеленые, недоверчиво прищуренные глаза тут же устремились к Драко, встречая мгновенный ответный лед, пока Гермиона, переводя взгляд с одного на другого, старательно подбирала слова, чтобы хоть как-то смягчить наполненную неприязнью тишину. — Что он здесь делает?! — Это ты что здесь делаешь? Их одновременные вопросы привели Грейнджер в еще большее замешательство, и она, сжав плотно губы, постаралась улыбнуться, отходя затем назад, приглашая таким образом Рона войти. — Какая… встреча. — Да уж, — пряча задетое достоинство, процедил сквозь зубы Уизли, проходя внутрь. Гермиона, чувствуя на себе холодноватое покалывание беглого взгляда Драко, не решилась посмотреть в ответ. Беседа не задалась с самого начала. Оглядывая их квартирку, Рон будто не хотел ни к чему прикасаться, а когда садился в кресло, казалось, словно он ждал, что оно укусит его. — Молока? — нервно спросила Гермиона, ставя на журнальный столик поднос с чайником и чашками. — Спасибо, — угрюмо ответил Уизли. — Как у тебя дела? — как ни в чем не бывало поинтересовалась она. — В «Пророке» писали, что в больницу святого Мунго отправили отряд ликвидаторов. — Там… сложная ситуация. Женщина родила ребёнка, а он оказался сквибом. Но это не самое страшное. Рон немного замялся, не зная, стоит ли брать в руки чашку чая. — Ребенок унаследовал какое-то проклятие. Генетическое. При этих словах Гермиона многозначительно взглянула на Драко. — И это проклятье… Мерлин, никогда не думал, что увижу такое. Думал, меня уже ничем не удивить. Кашлянув в кулак Драко, не удержавшись бросил: — Ты вроде знатно удивился, когда зашёл. В уютной гостиной повисло густое напряжённое молчание. Гермиона метнула предостерегающий взгляд на Драко, однако в эту секунду нашел, что ответить, Рон. — Я не удивился, Малфой. Я подумал, что ты… — Что, боггарт? — Драко… — Он приходит сюда и смотрит на меня, как на водяного чёрта, и ты ждёшь, что я буду этому рад? — Водяной черт — посимпатичнее, если спросишь меня. — Да, вот только не спрашиваю. — Драко! Усугубление ситуации принес Живоглот, невозмутимо прыгнувший к Малфою на колени, чем заставил Рона всерьез задуматься, не сошел ли он часом с ума. Очень правдоподобным также выглядел вариант с принуждающим заклятием, которое сейчас вертелось в голове Уизли. — Можно тебя на минутку? — не выдержал он. Одинокий стук приземления фарфорового блюдечка с чашкой чая на кофейный столик сопроводил подъем Гермионы с софы. Провожаемая тяжелым взглядом, не поддающемся попыткам понять, что за эмоции обуревают Драко, девушка удалилась вместе с другом прихожую. — Что… — Уизли скривил рот, не желая произносить имя человека, сидящего в гостиной, — что он здесь делает? Растерянность и легкое подобие возмущения зашевелились в Гермионе, разбуженные голосом, преисполненным преждевременных выводов на основе крепких, давних суждений. — Рон… — как можно нейтральнее начала она, но не без твердости в тоне, беспокоясь про себя о том, что Драко может услышать их не очень-то приятную беседу, которая только лишь начинала набирать обороты. — Гермиона, скажи, что я сплю. Этого быть не может. Казалось, он искренне не понимал, что происходит. Брови нависли над подозрительно всматривающимися в Грейнджер глазами: «Он здесь живет и держит ее в заложниках» — Я… я не понимаю, Гермиона, — Рон замер на полуслове, когда взгляд его упал на вложенную в раму зеркала фотографию. Глаза медленно расширялись по мере того, как перед разумом беспощадным маршем представали факты, которыми швырялась в него эта фотография. Их всего два. Два факта. Совершенно не укладывающиеся в голове два факта, подобные противным насекомым, что ночью выползают из углов. Да. Насекомым. Паукам. Потому что эти факты пугают его. Рон был не в силах отвести глаз от фотографии. Фотографии, на которой в теплом объятии застыли Гермиона и Малфой. Раздавшийся из гостиной звук разбитой посуды привлек внимание девушки. Она сделала пару шагов в ту сторону. — Все в порядке. Это Живоглот, — громко пояснил Драко, пока Рон, поддавшись мимолетному порыву гнева, схватил лежащую на "Ежедневном пророке" пару палочек. Гермиона, оборачиваясь обратно, бросилась вслед за открывающим дверь Уизли. — Куда ты? Ты же только пришел! — Я забыл, что у меня дела. Всего хорошего. — Но как же… — Извини, Гермиона, мне некогда. Обнимая его одной рукой, она придвинулась ближе, едва ощутимо прижавшись лбом к широкой спине. — Ты забыла палочки? — сонно промычал он. — Да, — выдохнула она ему куда-то в шею. Драко хоть и не видел Гермиону, но отчетливо слышал в ее голосе ложь. Наверное, кто-нибудь другой, кто-нибудь, кто подходит на роль супруга куда лучше Малфоя, сейчас бы оскорбился, но Драко, сомневающийся в том, что «идеальный супруг» услышал бы нотки фальши в милом голосе, почему-то не принял это на личный счет. Он не понаслышке знал, что такое ложь. Знал о бремени, об оттенках, об удушье, заключенном в ее объятии. Нельзя соврать двум людям одинаково. Это даже не правило — это истина, которую можно постичь только после того, как ложь была уже сказана. После того, как верящие глаза, не усомнившись, приняли этот яд, даже не подозревая об этом. Врать матери, врать отцу. Врать «друзьям», врать себе про «друзей», про родителей, про самого себя. Тонуть в этой лжи, захлебываться ею, пачкаться и плеваться. Изо дня в день, из года в год. Неизменно что-то внутри умирает. Отказываясь сидеть в насквозь отравленном теле, сердце сгнивает так же, как и язык, с которого невероятно легко слетают разного рода мерзости. Невероятно легко. Ну разумеется. Малфой не из тех, кого мучает совесть. Малфой не из тех, у кого совесть есть. Малфой — самое плохое, что может случиться с человеком, самое плохое, что случилось с Драко. Серо-зеленые глаза снисходительно смягчились, а пальцы сжали руку, что обнимала его. — Ничего страшного. — Я, должно быть, думала, что… Мне так жаль. — Куда мы пойдем? Гермиона, закрывая глаза, глубже вдохнула его запах, мягко водя кончиком носа по коже. — Разве тебе не нужно набраться сил? — Я в порядке. Пожалуй, надо очень хорошо постараться, чтобы найти человека, знающего так же, как Малфой, о том, что такое ложь. Сердце скулило от щемящей боли. Тут же представилось, как вдруг ему становится плохо от изнеможения где-нибудь в картинной галерее, — а все потому, что он не хотел сейчас расстраивать Гермиону, которая расстроится куда больше, когда Малфой рухнет в обморок перед картиной, окруженной толпой туристов. — Хотя, кажется, ты права. — Не хочется никуда идти, — буркнула она ему в спину, — хочется лежать здесь. С тобой. Драко хотел было уже ответить, но сон повелел его векам сомкнуться.

***

Шторы были плотно задернуты, дабы не впускать ни одного, даже самого робкого и стеснительного солнечного луча. Чемоданы, перевернутые Гермионой вверх дном во время поиска палочек, одиноко покоились на ковре у подножья высокого комода из темного дерева. В прохладном полумраке номера эти двое лежали на широкой кровати среди подушек и мятых одеял, вдыхая во сне запах друг друга. Один из них хмурил брови, так что расслабленное лицо его приняло глубоко печальный вид, по которому без единого слова можно было понять — ему снился плохой сон. — Красивый, правда? Нарцисса присела рядом, кладя руку на детское плечико, немного дрожащее от страха перед никогда ранее не виданной ослепляюще белой птицей, чей веерообразный, огромных размеров хвост одновременно и пугал, и завораживал его. — Да… — Пойдем поиграем с ним, — резким тоном бросила Беллатрисса, хватая мальчика за руку. Шелестя полами юбки по яркой зеленой лужайке, она тащила Драко за собой, не обращая внимания на неуверенный протест в детских пальцах. Нарцисса, оставшаяся позади, лишь молча смотрела сыну в след. — Смотри, какой! Давай его попугаем! И грубо отпустив руку мальчика, Беллатрисса бросилась к животному, отчего тот попятился в страхе назад. — Драко, иди сюда! Драко не хотел идти. Не хотел идти и пугать животное. Но еще больше он не хотел быть напуганным самой Беллатрисой. Несколько нетвердых шагов в их сторону. — Ну что, красавчик? Женщина хищно выпрыгнула вперед, шипя как змея. Павлин бросился к Драко, невольно отступившему в сторону, чтобы пропустить птицу. — Драко! Лови его! Мальчик встал, как вкопанный, и весь его вид выражал совершенное смятение, переполняющее ребенка. — Империо! Павлин вдруг развернулся на месте и направился обратно, покорно семеня лапами. Животное остановилось прямо перед Малфоем, который, остолбенев, испуганно всматривался в черные глаза-бусинки. Ему казалось, что это его глаза. — Давай, Драко! Скривив рот, мальчик, стараясь сдержать дрожь, трясущейся рукой быстро пихнул птицу в грудь, надеясь, что этого будет достаточно. Та неуклюже завалилась на бок и тут же вскочила на лапы, бросаясь прочь, но сразу наткнулась на внезапно трансгрессировавшую прямо перед ней Беллатриссу. — Бу!!! Драко обратил беспомощный взгляд на мать, но та лишь бесстрастно наблюдала за происходящим, будто сама находилась под заклятием. — А если так? Круцио! Павлин принялся издавать истошные, душераздирающие звуки, от которых мальчику захотелось сесть на траву и обнять руками колени. Хотелось спрятаться. — Драко, иди сюда! Птица перестала кричать и, лежа на земле, изредка поддергивала лапами. Приближаясь, Малфой видел, как у нее медленно и изнуренно вздымалась грудка. И вновь она смотрела на него. Такими молчаливыми, измученными глазами. — А ну, вставай, — Беллатрисса слабо пнула животное носком ботинка, отчего оно, взвизгнув, вспрыгнуло и понеслось навстречу мальчику, сбив того с ног. — Ах ты, мерзкая курица! — зашипела Беллатрисса, наставляя на павлина палочку, — Авада Кедавра! Вспышка зеленого света ослепила Драко. Зажмурившись, он застыл, боясь пошевелиться. — Ты не ушибся? — услышал он, почувствовав, как грубые руки стали поднимать его с земли. Боясь открыть глаза, он цеплялся пальцами за траву, вдруг нащупав гладкие, нежные перья. Жмурясь, мальчик боязливо приоткрыл глаза. На земле лежал павлин. — Трисси!!! — Что?! — Ты сошла с ума?! Ему одиннадцать! — Драко слышал голос матери, вместе с быстрыми наступательными шагами, — В таком возрасте не сталкиваются со смертью! — Смертью?! Это павлин! Драко стоял, не в силах отвести от павлина взгляд. Его глаза. У него такие же застывшие в ужасе, просящие помощи глаза.