Кошмар Менсиса

      Бал — не место для ученого. Я чувствовал себя некомфортно среди танцующих аристократов, разодетых в шелка и золоченые кружева. Позвоночник почесывался от противного чувства собственной неуместности. Будто реальность слилась с кошмарным сном, где я внезапно оказывался голым перед студенческой аудиторией.       Гул сотен голосов и бойкая музыка вальса почти оглушали и не удавалось вычленить ни единого отдельного разговора. Запахи — смесь дорогих духов на крови, копченых деликатесов и дорогого вина резали ноздри, и я отчаянно окидывал взглядом бальный зал, пытаясь разглядеть за танцующими парами знакомые черты лица. — Профессор.       Я резко обернулся и замер, пораженно глядя на женщину в роскошном платье из алого шелка, с золотыми лентами и завитушками. Белые волосы блестели в свете сотен свечей, демонстрируя красоту тонкой шеи, чью красоту многократно усиливал глубокий нефритовый огонь броши. Она казалось самим изяществом, и даже годы охоты и тяжелые испытания не могли скрыть ее истиной, царственной сущности. Весь мой гнев разом исчез, приняв капитуляцию у чувственной красоты аристократки. — Леди Мария. Вы выглядите потрясающе. — Спасибо, — буркнула она. — Мне не нравится эта одежда, но традиции… я ведь племянница королевы, сами понимаете. — Вам очень идет. — А вы могли бы одеть что-нибудь более приличное, — усмехнулась она, оценивая взглядом самый дорогой из моих костюмов, два с лишним года ждавший своей судьбы в шкафу. Замечание вызвало добрую ухмылку. Я знал: едва ли мой шитый на заказ фрак и серная с полосами жилетка с золотой цепочкой часов может сравняться с алым шелком и серебряной бахромой знати Кейнхерста. — На поприличнее, моя дорогая, у меня не хватит средств, — усмехнулся я, глядя как мимо меня прошмыгнул слуга с подносом, заставленным бокалами дорогого шампанского. — Мои исследования финансируются хуже, чем королевские псарни.       Мария вздрогнула, поймав мой взгляд. Красота красотой, но я все еще считал ее шпионкой, перекрывшей мне все пути к отступлению. — Ясно. Я жду. — Чего? — Приглашения на танец, профессор. Или вы думаете, что я буду танцевать с Людвигом или Логариусом? — улыбнулась она. Я легонько кивнул и насколько возможно элегантно пригласил ее на танец. Ловкие па с красивой дамой, под бойкую мелодию — как раз то, в чем я нуждался. Старые, отточенные за годы навыки пробудились, и я закружил охотницу в танце, почти ничем не уступая аристократам, и даже затмевая некоторых из них. На миг, среди буйства красок, мои звенящие от перенапряжения нервы ослабли, дав ощутить удовольствие момента. Приятный запах духов, теплота крепкой талии, шелк ее перчаток, блеск белой кожи. Не удивительно, что бедняга Герман влюбился в нее. — Вы великолепно танцуете. — У меня много талантов, — ответил я, краем глаза заметив сидящих в тени мраморных колонн Церковников. Людвиг, по обыкновению, одетый в темно-зеленый мундир с золотыми аксельбантами, рассказывал краснеющим дамам какую-то занимательную шутку. Он улыбался, приглаживая длинную гриву угольно-черных волос, ниспадающих на плечи. Сложно представить, на какие ухищрения он пошел, скрывая телесные мутации. Логариус же вел оживленную беседу с несколькими рыцарями, демонстрируя почти царственное величие. Он казался древним первожрецом в день жертвоприношений. Традиционная, бело-золотая мантия главы Церкви сверкала чистотой и украшениями. Суровое лицо с густой рыжей бородой светилось здоровьем. Многие воздушные дамы из числа знати пялились на него, обмахиваясь веерами, впечатленные богатырским ростом и широченной спиной атлета. — Как самочувствие? Кошмары все еще донимают? — Донимают, — ответила она, кружась в вальсе. Музыка становилась громче, ритм — быстрее — верный признак последней стадии танца. Бой усилится, и только молодые и крепкие сумеют продолжить плясать, не теряя красоты па. Говорить и поддерживать правильное дыхание становилось все труднее. — Но мне лучше. Благодаря вам. — Да. Благодаря мне. — В чем дело, профессор? — нахмурилась Мария. — Мы с вами в одной лодке. — Не уверен. Вы знаете, какие ходят слухи о том, что произойдет сегодня? Мне бы очень хотелось знать, какие сведения о моей работе попали в цепкие пальчики вашей прекрасной тетушки, леди Мария. -Только те, что могут спасти вашу жизнь и работу, — резко ответила она. — Я надеялась: вы не догадаетесь. — Низкого же вы обо мне мнения.       Мария поджала губы и потеряла концентрацию, больно наступив мне на ногу. — Простите. — Ничего. Староват я стал для мазурки, — засмеялся я, выводя ее из числа танцующих. Взяв по бокалу шампанского, мы отошли к дальним столикам и заняли сидячие места. Я пригубил, смакуя прекрасный вкус дорогого напитка. — Кто еще знает о тайных исследованиях Аннализы, м? Хор вкурсе? А Логариус? — Я не знаю. И это не важно. То, что случится сегодня — положит конец Ярнамскому кризису. Я понимаю вас — вы ученый и трепетно относитесь к интеллектуальной собственности, но попробуйте посмотреть на все под другим углом. — Под другим? — хмуро спросил я, поднимая бровь. — Под каким? Моя работа ускользнет из рук, Школа Менсиа попадет под контроль какого-то дешевого клерка… — Я не дешевый клерк, Миколаш, — добродушно ответила Мария. — Я буду курировать ваши исследования. Моя личная просьба. Да, королеву впечатлили ваши исследования, но она не верит в силу сновидений. Ее, как и Церковь, интересует только кровь. Вы владеете тайными знаниями и считаетесь в Кейнхерсте опасным оккультистом. Если бы я не объяснила Аннализе суть вашей работы и ее перспективы, Школу Менсиса ждало бы лишь закрытие. Или хуже. Я благодарна вам за помощь. Я считаю вас единственным сохранившим рассудок ученым Ярнама. Простите, но у меня просто не было иного выбора. Мое «предательство» — ваш единственный шанс на спасение. Не беспокойтесь, я не буду лезть в вашу работу.       «Вот дьявол, — подумал я, прикидывая перспективы. — Если Мария будет курировать Школу Менсиса, то сразу же узнает об истинной природе экспериментов с мозгом Джонатана. И они, как не крути, преступают закон. Как бы выкрутиться… а никак. Никак не выкрутиться. Все с каждым мигом хуже и хуже» — Свежо придание. — Церковь зашла слишком далеко, — сказала она, соснувшись моей руки. — Безумие вышло из-под контроля, иерархи погрязли в поисках космических тайн, а ополчение Людвига не справляется с нагрузкой. Без помощи королевских войск эпидемию не остановить. Я не хотела этого, но готова примириться с судьбой, и вам советую того же. Контроль короны — это не конец. — А вы рыбацкую деревню не помните? — зло сказал я, глядя на танцующих. — Может, Кос не пожелала видеть на своей земле продолжателей дела Кернса. — Кос очень плохо разбирается в людях, как мы все выяснили, — хмыкнула Мария, отводя взгляд. Моя осведомленность об исследованиях Аннализы явно выбила ее из зоны комфорта. — А где Амелия? — Вот там, среди танцующих, — Мария указала на миниатюрную девушку в роскошном черном платье с тугим корсетом и серебристой вышивкой. Она бойко отплясывала в обнимку с одним из бледных рыцарей Кейнхерста, позволяя почтенному джентльмену вести себя через буйство танца. Вид немного успокоил ярость моего сердца. Амелия — то немного хорошее, что осталось в церкви. Искренняя, честная, без памяти влюбленная в покойного Лоуренса. — Когда Логариуса отстранят от должности, Церковь Исцеления возглавит она. С ней уже… поговорили на этот счет. — И она дала добровольное согласие? Продать детище Генри кровавой аристократии? Не верю. — Напрасно, — Мария осушила бокал и вернула подоспевшему слуге. — Может вам во сне и не видно, но Чума Зверя давно вышла из-под контроля. Церковь не справляется с кризисом. Не равен час народ снова выйдет на улицы и потребует расплаты за ложь. Королевские фузилёры не только контроль, но и защита. Она понимает это. — Палачи никогда вам не присягнут. И половина Хора тоже. — С ними разберёмся.       Я искренне засмеялся от этой ужасающей глупости. Мария посмотрела на меня хмурым, немного испуганным взглядом. Допив шампанское и вернув на поднос, я заглянул в омут ее холодно-серых глаз и сказал: — Вы не разберетесь. Вы даже не представляете с кем имеете дело, Мария.       В этот миг мне захотелось рассказать ей все. О темных застенках сиротского приюта, о безглазых, большеголовых созданиях, излучающих инфернальное сияние. Об оккультных кругах, воспевающих древних забытых богов в недрах золоченных соборов.       Их десятеро — все будущие охотники. Все прошли ритуал в тайне от Мастерской, минуя официальный контракт. Обнаженные мужчины и женщины, привязанные к столам в лаборатории Церкви. Покрытые липким потом тела дрожат от холода, песнопения монахов оглушают, отдаваясь болезненным боев в мозгу. Я стою среди наблюдателей, задыхаясь от волнения. Логариус будет в ярости, но у меня есть право присутствовать при создании самого могущественного оружия Церкви. Альфред выходит из полумрака, сверкая чистотой идеально выглаженного, серо-черного одеяния палачей. С ним — двое белых монахов, держащих на подносах инъекции особой крови. Подопытные хранят молчание, в глазах читается немой ужас и предвкушение. Все они принесли клятвы, но перспектива зловещей рулетки все равно ужасает. С педантичностью профессиональных врачей, белые монахи вкалывают кровь и уходят прочь, не желая смотреть. Я стискиваю зубы, сжимаю кулаки, предчувствуя надвигающийся кошмар. Сквозь молчание прорывается первый мучительный стон. Худенькая темноволосая женщина резко выгибается, ремни впиваются в кожу, оставляя кровавые следы. Начинается.       Я с трудом подавляю желание отвести взгляд и зажать уши. Вопли нарастают, жертвы бьются так, что дрожат стальные ножки столов. Трещат кости, мясо слезает с костей, струйки грязно-алой крови стекают по щекам. Ногти отваливаются, глаза наливаются алым — признак разом лопнувших капилляров. На миг кожа становится полупрозрачной, демонстрируя уродующиеся мускулы. Искаженные, они похожи на опутанные багровыми сороконожками кантаты. Тысячи черных лапок прокалывают каждую клетку плоти, разрывая кожу. Одному из подопытных не повезло — гибкие усики вырвались из глаз, ослепив его. Зрачок медленно потек по щеке, на губах запеклась пена.       Кульминация — оглушающая музыка сфер, заставляющая зрителей отпрянуть, хватаясь за головы. Я падаю на колени от чудовищной боли в затылке и поднимаю взгляд на ужасающее зрелище. Сонмы багровых фантомов кружатся над подопытными. Черные глазницы, раскрытые в вопле агонии клыкастые рты. А затем все стихло. Не сразу, но быстро, будто волна, уходящая прочь с отливом. Восемь из десяти подопытных лежали неподвижно, ставшие изуродованными, окровавленными мешками мяса, с искаженными немыслимой агонией лицами. И лишь двое тихо постанывали, дрожа на столах. Та самая женщина и рослый мужчина с громадными мускулами и челюстью-подковой. Их обезображенная кожа регенерировала, дыхание плавно восстанавливалось. Альфред довольно кивнул. — Добро пожаловать в «Братство Палачей». — Что вы хотите сказать, профессор? — угрюмо спросила Мария.       Я грустно улыбнулся, вспоминая данное Юри обещание. — Позвольте и мне хранить тайны, пока что.       Ответ ей не понравился. Музыка стихла, и восторженные взгляды аристократии обратились в дальний конец зала. Я сжал кулаки, глядя на женщину в роскошном королевском одеянии черно-серебристых тонов. Диадема с сапфирами сверкала космическим огнем, подчеркивая красоту белоснежного, будто высеченного из мрамора лица. Она казалась моложе и много красивее Марии. В свои семьдесят три Аннализа Ленге выглядела на шестнадцать, будто старение не просто остановили, но и обратили вспять, подарив правительнице вечную молодость. Алый блеск зрачков выдавал зловещую сущность королевы, пробуждая в воспоминаниях захлебывающегося от восторга Кернса, надменно хватающегося открытием «грязной крови» и ее чудовищных сил.       «Виллем был прав. Надо было убить сукиного сына, пока у нас был шанс, — с горечью подумал я» — Момент истины.

***

      Она смотрела на меня с укором — ничего удивительного. Каждый раз, когда нервы сдавали и я искал утешения на дне бутылки, перед глазами всплывал ее хрупкий, печальный образ. Слезы, медленно катящиеся по щекам, дрожащие губы. — Не становись таким как он, Мико. Я не переживу.       И я утешал ее как мог, но разве можно доказать что-то жертве тирана? Лишь спустя пару лет брака Эмили рассказала мне обо всех ужасах, творимых ее пьяницей отцом. В тот вечер я пожелал убить его, и поклялся, что не притронусь к бутылке. Но годы прошли, клятвы потеряли силу, когда она умерла, оставив меня наедине с кошмаром. В страшном сне, без возможности проснуться. Он начинался так хорошо, будто яркое, чудное сновидение с солнышком и бабочками. Но, десятилетие за десятилетием, краски угасали, бабочки стали пауками с головами людей, а солнце — воспаленным глазом, выдранным из кровоточащей глазницы. Я не пил пятьдесят лет, и сорвался только сейчас, в замке Кейнхерст.       Дрожащий огонек лампы едва освещал комнату, создавая иллюзию окружения черными призраками. Оранжевый свет бликовал, отражаясь от стекла пустой бутылки виски, причудливыми зайчиками падая мне на руки. Язык онемел, я медленно пошатывался, подпирая щеку ладонью. Миг, и голова соскальзывает, с громким стуком ударяясь о стол. — О… столик… не дерись, — промямлил я, с трудом вставая из-за стола. За окном выла вьюга, швыряя в стекло хлопья снега.       «Надо подышать»       Ноги сами вынесли меня из комнаты и потащили по темному коридору. Я брёл медленно, опираясь на стены, хватаясь за рыцарские доспехи и что-то мямлил под нос, ни то ругая королеву, ни то себя, за потакание слабости. Алкоголь путал мысли, но не глушил воспоминания о том, что случилось после бала.       Королева Аннализа нанесла удар, и он оказался сильнее, чем я ожидал. Она лишила церковных титулов Логариуса и Людвига, обвинив в уничтожении Старого Ярнама. Она сняла с поста викария Церкви Амелию, приказав ей удалиться в монастырь. Она полностью отстранила меня от исследований и присвоила все наработки Школы Менсиса и Астральной башни. С завтрашнего дня контроль над некогда моей научной группой возьмёт один из ученых рыцарей Кейнхерста. Хуже того: королева запретила мне проводить подобные исследования, под страхом смерти через повешение. Даже Мария не ожидала такой жесткости. Только ее одну не отстранили.       Но пары алкоголя усмирили ярость, подменив ее жалостью. К ней, к Амелии, к самому себе. Кто такая Мария? Несчастная дура, верящая, что у политиков есть совесть и сердце. Охотница, напрасно взрастившая в себе сочувствие и доброту. Аннализа оказалась лишена обоих этих качеств и, как истинный прагматик, избавилась от всех, кто мог навредить ее экспериментам. Я слишком опасен для нее.       «Опасный оккультист. Да, я опасный оккультист» — И она наверняка меня прикажет зарезать, — буркнул я, прижимаясь лбом к холодному нагруднику декоративного доспеха.       Нет сомнений: она не оставит меня в живых. Но и убить в замке не может. Мне оставались считанные дни до встречи с клинком Кровавого Ворона Кейнхерста. Бесславный конец ученого, пытавшегося держаться в рамках закона.       Я горько засмеялся, отстраняясь от доспеха. Сколько возможностей я потерял, придерживаясь морали? И что теперь? Вся моя работа, все, чем я жил последние десятилетия, закончится на сияющем кровавой дымкой клинке. А Мария… я был добр к ней, искренне хотел помочь и в результате сам себя и убил. Она не виновата, но мне следовало быть аккуратнее и не подпускать ее к Школе. Но нет, поддался естественной природной заботе здорового мужчины о красивой женщине и даже не подумал о том, что она может шпионить на Кейнхерст! Захотел помочь, впечатлить и теперь расплачиваюсь за это. Я — архитектор своего собственного уничтожения.       Почему время так безжалостно? В такие моменты, стоя у последней черты, так хочется просто отмотать все назад. Ах, если бы мы могли вернуться в прошлое и все исправить! Я бы надежнее хранил секреты Школы Менсиса, Я бы не подпустил к ним Марию, я бы… Агония разума, отчаянно не желающего смириться с последствиями ошибки. Детские мечтания, но как сладки они. — Ну и черт с ними со всем, — пробурчал я, едва держась на ногах. — Не спится, господин?       Я медленно обернулся, глядя на слугу с фонарем. Он казался старым, седые волосы и аккуратная бородка поблёскивали в сиянии лампы. На поясе сверкала золоченая гарда рапиры. Я усмехнулся, глядя на дурацкий белый колпак. — Поспишь тут с вами. Бродите тут в потьмах…и колпак у тебя дурацкий. — Традиция, — весело ухмыльнулся слуга, пожав плечами. — Вам бы не бродить по коридорам в таком состоянии. Замерзнете. — Мне не… не холодно. — Конечно нет, но уже в следующем коридоре стены тоньше, и мороз очень хорошо чувствуется. — Да плевать мне! Слышишь, старик! Плевать. Мне все равно крышка. Твоя любимая королева пошлет за мной своих дегенератов у…убийц.       Я пошатнулся, теряя равновесие, но слуга ловко подхватил меня, облокотив на стену. Холодный камень приятно ласкал лоб, я чувствовал каждый камешек, впивающийся в кожу. — Возможно. Но смерть от обморожения — одна из самых мучительных, господин. Позвольте проводить вас в вашу комнату. — Никуда я не…ик… никуда я не пойду! Я пока еще ученый! Я в своем уме. У меня прогулка, мистер… — Ленг. — Мистер Ленг. Будьте добры освободить мне дорогу. — Есть идея получше, — добродушно усмехнулся старик, явно не первый раз сталкивающийся с подобным поведением. — У меня в подсобке есть бутылочка бренди. Ночь долгая, а обход я закончил. Пойдемте прикончим ее? — Это мысль! — радостно воскликнул я, позволяя вести себя по коридору. — Ты ковааарный человек, мистер Ленг! Все здесь такие хитрецы как ты? — Только я, господин, только я. — Она меня вышвырнула, представляешь? Забрала у меня мою работу! Все мои исследования! Тварь белобрысая. А Мария… я ведь ей помог! Знаешь что? А пошли к ней! Да, отведи меня к Марии! Я по Церковному статусу с ней на уровне и хочу… высказать ей все! — Простите, господин, но я не могу отвести вас к ней. Леди Мария Ленге покинула замок четыре часа назад. — Зачем? Брррр, то есть, куда покинула? Как покинула? Ты понял. — Убыла в Ярнам, по срочному делу. Пациенту стало плохо. Так мне доложили младшие слуги. — Дьявол! — Пойдемте за бренди, господин, — сочувственно вздохнул слуга. — Знаете, скорее всего Ее Величество просто решила вас припугнуть. Показать, у кого власть. — Думаешь? — спросил я, уставившись на старика. От него резко пахло имбирем и гнилыми зубами. На морщинистом лице сияла улыбка, неумело скрывая раздражение. Даже сквозь пелену опьянения я увидел это. Одинокая мысль пробралась в череп, показывая меня со стороны. Пьянь, шляющаяся по коридорам, будто надравшийся матрос. Стало ужасно стыдно. — Конечно, господин. Вот увидите, королева милосердная женщина и…       Слуга резко остановился. — Что такое, Ленг? — спросил я и, опустив взгляд, уставился на широкий след, ведущий в одну из закрытых дверей. Оранжевый свет лампы превратил черноту в багрянец свеже-пролитой крови со следами тяжелых сапог. — Оедон… засрали пол! У кого-то в замке бурные месячные!       Ложное сочувствие сменилось сталью в глазах. Слуга резко выхватил рапиру, сверкнув лезвием в полумраке. — Держитесь позади меня, господин. — А что случилось собсна… — Держитесь. Позади. Меня, — резко приказал он тоном, не терпящим пререканий. — Ладно. Ленг, ты осторожнее, что ли.       Легким, пружинистым шагом умелого фехтовальщика, слуга подошел к двери и тихо постучал. Ответа не последовало. На лице старика застыла маска напряженной решительности. Крепче сжав рукоять рапиры, он раскрыл дверь и медленно вошел внутрь. Я покачнулся, внезапно ощутив знакомую боль во лбу.       Тишина казалась абсолютной. Настолько, что слышалось биение собственного сердца. Я облокотился на стену, чувствуя, как волнение мелкой дрожью поднимается вверх, по позвоночному столбу. — Ленг, что там? Ленг? Ленг? — О Господи! — простонал старик. — Кто ты… стой! Нет!       Резкий свист и тупой удар рассекли тишину и ошметки Ленга вылетели через дверной проем, залив камень тугими струями крови. Я вскрикнул и рухнул на пол, больно ударившись копчиком. От вида обезображенного, полу-размозженного черепа старика мгновенно протрезвел, под ошметками быстро разрасталась лужа крови, черноватой в полумраке. Глаз вывалился из глазницы и подкатился ко мне, расширяясь в могильном ужасе. Хотелось закричать, но вопль застыл в горле, когда убийца вышел из комнаты.       Опьянение как рукой сняло. Сердце отчаянно забилось, меня бросило в жар и холод одновременно, при виде громилы в залитом кровью одеянии палача. Золотой колпак сиял в свете окровавленной лампы, отнятой у мертвеца. В правой руке убийца сжимал массивное колесо Логариуса, покрытое кусочками костей и кишок.       — О Боже…