Кошмар Менсиса

      Они не искали меня. Не искали нас, опьяненные кровью и запретными знаниями. Или, быть может, они решили, что меня придавило завалами от пушечного обстрела. Во всяком случае, какой бы ни была причина — она спасла две жизни. Два последних живых сердца в промерзающем, залитом кровью замке. До самого рассвета мы с Арианной прятались в шкафу одной из комнат, дожидаясь прибытия членов Хора. Я решил: связи в этой организации спасут мне жизнь, если головорезы Людвига получили приказ убрать и меня. Но миновали часы, бледное солнце взошло над горизонтом, а Церковники так и не появились.       Людвиг увел охотников, оставив древнюю твердыню рода Ленге пустовать, впитывая кровь ее жестоко растерзанных обитателей. Сложно сказать, кто был сильнее потрясен произошедшим. Арианна держалась молодцом, и даже нашла в себе силы переодеться в пришедшееся в пору красно-желтое платье убитой аристократки. Я же не мог проронить ни слова и медленно, точно в кошмарном сне, шел через залы и комнаты, глядя на плоды деяний церковных убийц. Косые лучи солнце пробивались сквозь стекла, падая на вмерзающую кровь. Пыль и пороховые газы все еще виднелись в тусклых лучах, медленно оседая на пол. — Господи, — прошептала Арианна, когда мы спустились в бальный зал. — Мико… профессор, давайте уйдем отсюда. Прошу вас, давайте уйдём.       Но я не отвечал, медленно шагая мимо тел, не в силах оторвать глаз от из искаженных в предсмертном ужасе лиц. Молодые женщины в расцвете красоты, старушки элегантного вида, прилизанные подростки, пухлощекие младенцы. Мальчики в изящных кафтанчиках с черно-красной бахромой и девочки в смешных платьицах с золотыми ленточками, заплетенными в пепельные кудри. Все они лежали в огромной луже крови, точно живые, будто устали танцевать и, опьяненные вином, уснули на полу. Меня трясло, кровь стучала в висках от вида страшных ран на шейках несчастных. Кровавые полосы — точно вторые рты все еще сочились темно-алой кровью. Я вздрогнул, заметив в общей куче отрезанные головы — настолько жёсткого рубили охотники.       Кровь, смерть… они не пожалели и младенца. Всех вырезали, до единого. В этот момент я не сумел сдержать истерический смешок, перепугавший Арианну. Мне стала ясна настоящая причина отзыва Марии. Герман умолял Логариуса и Людвига? Или, быть может, милосердие явилось результатом последнего осколка человечности в их проклятых кровью сердцах? Ответа нет, и не может быть. Но ясно одно: Марии разрешили жить. Последней из рода Ленге. Одинокой, покинутой всеми, разочаровавшейся во всех, кто был ей дорог. Запертой в лаборатории «Астральной часовой башни», наедине с изуродованными пациентами и подопытными Хора, скорее всего, навсегда. — Сердце кровью обливается, — всхлипнула Арианна. — Мико, куда мы идем? — К тронному залу, — холодно ответил я, ускоряясь. — Зачем?! — Я должен знать. Я должен знать, что с ним случилось.       Должен ли? Или меня вели призраки моей души? Демоны, расправившие плечи, щекочущие сердце ростками такой неуместной и от того пугающей радости. Истребление Кейнхерста шокировало меня чудовищной жестокостью. Но чем дольше я шел, тем сильнее осознавал последствия случившегося. Кейнхерст уничтожен — а значит Школа Менсиса продолжит работать под моим началом. Крушение монархии погрузит страну в хаос, и ничто не встанет между мной и моей работой. Приближаясь к тронному залу, я осознал истинный мотив этого похода. Понимание пришло легко, будто какая-то часть меня ждала возвращения этого паззла на свое место.       Логариус единственный сильный лидер Церкви. Амелия молода и слаба духом, а Людвиг… а Людвиг тяжело болен. Смерть главы ковенанта «Палачей» приведет к подковерным интригам в Церкви. Выборы нового понтифика, бесконечные политические игрища в попытках стать ведущей силой в новом строе — все это приведет к закономерной катастрофе. Церкви придется увеличить поставки крови в десятки раз, умножая влияние. Никому не будет дела до Школы Менсиса, нарушившей закон мертвой монархии о связи с опасной сектой Хемвика. Теперь ничто не сдерживает меня от сделки с ведьмами. После резни в Кейнхерсте я могу, не опасаясь ничего, внедрить в свою работу исследования Виллема. Да и труды Кернса пригодятся, если том, с трудом удерживаемый в тонких ручках проститутки, имеет хоть какую-то научную ценность.       «Но прежде я должен убедиться, что он действительно мертв»       Монахи Людвига не тронули убитых палачей, оставив их лежать вперемешку с рыцарями. Логариус никогда бы не бросил мертвых соратников гнить среди трупов ненавистных нечистокровных. Поднявшись по роскошной винтовой лестнице, мы с Арианной добрались до высокого моста, ведущего к тронному залу. Я спешно выскочил на улицу и застыл, изумленно глядя на медленно танцующие в лучах серого солнца снежинки. Проститутка раскрыла рот, явно испытав не меньший шок.       Я надеялся найти тело в окружении разрубленных врагов, залитое кровью, испытавшее агонию битвы ни на жизнь, а насмерть. Но увидел короля на пустом мосту, а за спиной его впивались в серую вату небосвода снежные пики гор. Тронного зала не было, будто целая секция замка просто исчезла без следа.       Сам Логариус являл собой поистине ужасающее зрелище. То, что с ним случилось, не поддавалось рациональному объяснению. Восседая на троне, медленно осыпаемый парящими снежинками, он будто вытянулся, став выше почти на полтора метра. Красивые церковные одеяния свисали лоскутами с могучих плеч, на голове сияла золотом королевская корона Кейнхерста. В левой руке он сжимал уродливую косу, отливающую алым, а в правой — клинок из черного металла. Некогда смуглое, с вечным загаром лицо казалось белее снега. — Арианна. — Профессор? — еле слышно спросила она. — Не подходи к нему. — А вы… профессор, может, не надо?       Но я пропустил слова мимо ушей. Медленно, отчаянно борясь с выворачивающим душу страхом, я подошел к нему. Раскрытые глаза высыхали, суженные зрачки не двигались. Противясь инстинкту, рожденному первобытным ужасом, я протянул руку и аккуратно коснулся запястья. — Холодное. Пульса нет и… — Новак. — Господи! — вскрикнул я, отскакивая назад. Аринна взвизгнула за спиной. — Новак, — вновь сказал Логариус. Высыхающие глаза смотрели на меня с холодом и зловещей, леденящей душу иронией. — Ты выжил. Мне сказали: тебя завалило. — Ты живой?! Ч-ч-что с тобой случилось?! Где тронный зал?! — Мы недооценили угрозу. Королеву нельзя убить, — шептал он, будто не слышав вопросов. — Я пытался, снова и снова, но ее просто нельзя убить. Тот ученый, Кернс, кажется? Он преуспел, Новак. Грязные планы королевы… ее поганая, нечистая кровь… А ведь я предупреждал их. Я их всех давным-давно предупреждал, а они не верили мне. — Что с тобой произошло? Ты… — Я мертв, Новак, и скоро потеряю рассудок, — Логариус с трудом ухмыльнулся. — Я уже не помню лица матери… не помню имя ученика. Королева там, за стеной иллюзий. Она никогда не покинет тронный зал. Ничья воля не развеет морок, ничья нога не пересечёт проклятые чертоги. Я не могу доверить это бремя никому, кроме себя. Аннализа мечтала зачать ребенка крови. Кернс задурил ей голову. Внушил несчастной дуре эту безумную миссию, путь по следам королевы Ярнам, приведшей в мир омерзительного выродка, погубившего Птумеру. Так говорилось в рунах при ней. Да… так говорилось в рунах. — О чем ты? — Ты должен знать, Новак. Церковь и Хор никогда не искали лекарство от Чумы зверя. Его нет, и никогда не было. Все, чем они занимались: это бесконечное преумножение власти, попытки возвыситься до Великих, пойти по стопам Рода. Все исследования Виллема… все опыты в «Астральной часовой башне» — все это служило только этой цели. Хору. На Ярнам. Плевать. Они там все уже мутировали. Они больше не люди. — Что?! — я сжал кулаки, чувствуя клокочущую в сердце ярость. — Все это время?! — Новак… — Заткнись! Все эти разговоры о будущем человечества, о морали ученых, о благой, драть ее в задницу крови — все это тень на гребаной плетени, так что ли?! И сожжение Старого Ярнама, и Рыбацкая деревня, где мы вероломно обрекли на смерть Великую — все это ради возвышения к Великим кучки… кучки самодовольных, тщеславных ублюдков?! Эгоистичные цели — и не более? Лоуренс знал об этом?! Отвечай мне, гниющий кусок проклятия! Генри знал, что за игры ведет Церковь?! — Он не знал. Лоуренс терял рассудок. Он становился чудовищем, Новак. Когда сидишь высоко — зависишь от окружения. Генри и мне был другом. Но его окружали политики и церковники. И чем слабее становился его разум, тем пуще контроль уходил из его обезображенных рук. Генри… верил, что Хор ищет лекарство. Он верил, что Кернс ищет лекарство. Потому он позволил ему практиковать в этом проклятом замке. Но он был введен в заблуждение.       Я искренне и злобно засмеялся, принявшись расхаживать перед мертвым понтификом. Ярость разрывала изнутри, в голове будто ревели призраки жертв амбиций Хора. — Все это время! Подумать только, хе-хе-хе-хе. Генри, наш мечтатель, искренне, от всего сердца желающий привести человечество к процветанию, подаривший целебную кровь миру все это время был одурачен проклятыми политиками и эгоистами! И эти лицемерные сукины дети превратили его обезображенные останки в икону, продолжая пичкать жителей дрянной кровью, зная… хуже того, осознавая, что нет и не может быть никакого лекарства! Ночи охоты — одна за другой, тысячи чудовищ, растерзанные, замученные на прозекторских столах добровольцы, вера в благоразумие хе-хе-хе… и я, кретин, ограничивал себя моралью и законами?! Я тормозил исследования Школы Менсиса, страшась переступить черту дозволенного. Черту, которой никогда не было! Я годами топтался на месте, путешествуя по снам, пока все остальные… буквально все остальные творили кровавую вакханалию ради личных амбиций! Мой наставник, мои коллеги из Хора, Приют, Церковь, Кернс — все. О, да, они, должно быть, потешались надо мной! Но ничего, больше я не допущу такой ошибки. Ха-ха-ха-ха, ох, Кос, почему же ты не услышала наши молитвы. Какие же мы чудовищно слабоумные! Как слабоумен я! — А ты? — криво ухмыльнулся Логариус. — Ты искал лекарство, Новак? Только честно.       Я резко обернулся, бросив на мертвого палача надменный взгляд. — Я искал контакта с Великими! Я верил и сейчас верю, что, если лекарство возможно — они могут его дать. Мы, люди, ослепленные собственным тщеславием букашки, можем лишь почтительно нежиться в тени Великих, умоляя их снизойти и помочь нам в наших чаяньях. Наш разум примитивен, наша сущность — убога. Нам никогда не вознестись до Рода, как бы Виллем этого не хотел. Мы даже не способны увидеть Великих, если Бесформенный Оедон не тронет наши мозги своим озарением! Я думал у меня много времени, но теперь я понимаю весь ужас ситуации, Логариус. Школа Менсиса и моя работа — единственная надежда человечества. Церковь будет наращивать объемы крови. Погибнет Ярнам — они откроют новый центр, переведут производство в другой город и так до тех пор, пока все шишки Хора не станут дегенеративными недовеликими, а человечество не разделит участь цивилизации Птумеру! Дрожать перед чертой дозволенного, страшиться нарушить мораль в таких обстоятельствах — есть вершина аморальности! Ради будущего всего че6ловечество я должен сделать все, и даже больше.       Я улыбнулся, глядя в мертвые глаза Логариуса. Ярость сменилась душевным подъемом, мысли удивительно прояснились. Все, чего я боялся, больше не имело смысл. Что важнее человеческой жизни? Ответ до смешного прост: две человеческие жизни. Моя работа дает мне право преступить черту, если в результате человеческая раса будет спасена. — Тогда сделай это, — прошептал Логариус, закрывая глаза.       Бодро развернувшись, я спешно зашагал прочь, не обращая внимания на изумление и испуг проститутки. Скоро на Ярнамское королевство обрушится ад анархии, и у меня будет много. Очень много работы.

Конец первой части