Барселона

- Как тебе мой новый цвет? - Нравится. - И не смущает? - Нет. Повисло молчание, очень выразительное после переставшей работать соковыжималки. Олег покрутил стакан на расслабленном запястье, глядя на разводы сока на стекле, демонстративно отпил. Не убедил? - Я сказал тебе, что ты выглядишь потрясающе, когда встречал на вокзале. И в машине смотрел на тебя, а не на дорогу. - Это было опасно. - Абсолютно. Данила открыл один глаз. Смеющийся. Он лежал на неприлично мягком для кухни диване, отдыхая после тяжких трудов, которые ему никто не оплачивал, а результаты этих трудов запекались в духовке и были педантично накрыты пластиковыми крышками – на столе. - Мне уже нальют сегодня чего-нибудь? – осведомился Козловский с таким видом, будто его каждый день обслуживают худруки и директора, даже тушу свою на сантиметр не сместил. Олег тоже. Он опирался о столешницу, изящно согнув одну ногу, мыском упираясь в пол, и выглядело это как инсталляция. Допив несчастный сок, он с видом великого снисхождения взялся за бутылку вина. Темные брови Данилы поползли вверх. Вино он не жаловал. - Я седой, - продолжил свою мысль Меньшиков. - Я вижу. - И тебя… - Нет, меня это не смущает. Тебе идет. Очень мило. Необычно, но тебе к лицу. Возможно, тебе все к лицу, это не исключено. Но мне нравится, как ты сейчас выглядишь. - Целиком седой? - Знаешь, я как-то смотрел фильм про Мадса Миккельсена. - О? - Он рассказывал, как ему приходилось краситься в пепельный для исторических фильмов. А потом он начал седеть – и теперь ему не нужно краситься. Очень был довольный. У меня это в памяти отложилось. - Хочешь сказать, что я как Мадс Миккельсен? Пробка покинула горлышко с громким «чпок». Данила не то засопел, не то закряхтел, вынимая из кармана телефон, поводил пальцем по экрану. - Он, кстати, тоже скорпион, - Козловский улыбнулся фотке в гугле. - А мне осенью шестьдесят. Прозвучало-то как. Со сдержанной патетикой, вроде как мимоходом. Но дураком надо быть, чтобы не поднять взгляд на Олега, которому в ноябре предстоит марафон поздравлений и слов «заслуженному, много сделавшему». Который сейчас наливает вина в бокал на тонкой ножке, смешно морща нос, гипнотизирует вино, как будто одно оно его спасти может. - И что? – спросил Данила с дивана, максимально выразительно, чтобы на него посмотрели, как на идиота. Посмотрели. - А сколько ты мне дашь? Всего себя, да еще побольше, Олег. Уронив телефон на живот, Данила показал две раскрытые руки. Десять. Десять. Прозрачные брови Меньшикова поползли вверх. Еще две ладони. Десять. - Как, прям-таки сто? – Олег округлил глаза. Данила очень серьезно кивнул. - За это надо выпить, - резюмировал Меньшиков и отвернулся, скрывая выражение глаз в ответ на этот щедрый прогноз. Он застучал другими бутылками, налил в низкий стакан для виски – джин, лимонный тоник, и, прицелившись, отрезал два кусочка настоящего живого лимона, неаккуратно соскользнув ножом, но не по пальцам. Лимоны булькнули в стакан, Олег продемонстрировал его на вытянутой руке. - А? Как в ресторане. - Благодарю покорно. Данила вырос рядом, воспользовавшись таинственной техникой перемещения в пространстве, да еще и жутко собственнически положил руку на стол, зажимая Олега между ним и собой. Ну, грех было жаловаться. В конце концов, это была его дача, и стол его, и Олег… - Я был брюнетом, когда мы познакомились. Не скучаешь? - Скучаю, - наклонил голову Данила, - каждый день, когда не работаю, чертовски скучаю. Так скучал, пока мы не общались, что – видишь, снова общаться начал. - Близко, - добавил Олег. - Близко. Когда Данила улыбается, в карих глазах пляшут искорки. Или это просто погода солнечная? Солнце пробивает деревья на просвет, косыми лучами падает сквозь панорамные окна, пляшет узорами на столешнице, дрожит, словно на водной глади, эллипсами, восьмерками, волнами. За забором, в реденьком лесу чирикают птички, и всё это просто формальность. Поездка на машине за город, приготовленный обед, все это просто подвод к продолжению. Данила поднес к губам «коктейль от шефа», и Олег догнал – стукнул своим бокалом, стеклом о стекло, выпили синхронно. Когда они первый раз так сделали, все закончилось в горизонтали. Словно между ними была невидимая нить, и под воздействием алкоголя – она внезапно начала скручиваться, притягивая их друг к другу – грудью. Как лебедка. - Я не за сеансом психотерапии к тебе приезжаю, - объяснил Олег самому себе. - Нет, не за ним, - в том, как Данила облизывал губы после алкоголя, было много эротики. К тому же, он не нуждался в объяснениях. Он что-то себе понимал, и сдвинуть его с этого понимания было невозможно. - Ты такой упрямый, - пожурил Меньшиков, и носогубные складки углубились укоризненно. - Ага. - А что, если я не смогу?... - Что не сможешь? – уточнил Данила с таким видом, будто и здесь он всё понимал. А Олег бокал допил залпом, ощущая, как забугорное вино обволакивает приятным расслаблением, но сказать вслух, чего он не сможет – стеснялся. - Танцевать-то ты всегда сможешь, - Данила свой джин тоже добил – и о столешницу стаканом стукнул вкрадчиво. - Танцевать? – вскинулся Меньшиков. - Да. Смартфон – игрушка, которой у Олега большую часть жизни не было – лег на стол рядом с составом преступления алкогольной зависимости, засветился, Данила пролистал какой-то плейлист, остановил прокрутку нужной композиции. Bane Djakovic – Barcelona – прищурившись, прочитал Олег. Смартфон оказался громким, из него полились гитарные аккорды: осторожные, протяжные, как минуты ожидания рассвета, они замедлились еще, сделали паузу – и закрутились, находя ритм. Меньшиков прикрыл глаза и чутко дернул переносицей: красиво. Гитара раздвоилась, она явно была там не одна. Один ритм, более свежий, накатывал на другой, и они кружились, как кружатся юбки в складку, как кружатся веера, как кружатся вокруг своей оси танцоры фламенко. - Я с тренером спортивными танцами занялся, - брякнул Козловский, словно речь шла о хоккее. У Олега плечи затряслись. - Да ла-а-адно! – выдохнул он, обезоруженный, улыбаясь от уха до уха. А Данила глаза закрыл, голову наклонил и под звуки музыки качнулся, ища ритм. Рука его со стола перекочевала на талию Олега, оставила длинный теплый след, а сам он весь качнулся, как дерево под ветром, туда и сюда. Продолжая неверяще улыбаться, Меньшиков тоже сделал головой медленный полукруг. Контакт тел закончился, а взгляды встретились. - Порадуешь? – сощурил глаза Олег. Вместо ответа Данила, одетый даже не в рубашку, а в одну из своих невнятных, подходящих для сна футболок, внезапно поднял руки на уровень плеч и сделал ими несколько абсолютно грациозных петель, передавая это движение в грудь. Выставив одну руку, он как бы вызвал Меньшикова на поединок: кто будет выглядеть глупее. Олег пошел мимо, отбивая шаг, и после первых трех – аккуратно повернулся вокруг своей оси, завершая движение взмахом головы. Здесь бы пригодились помянутые темные волосы, но чего нет – того нет. Пластики тела Олегу было не занимать, тем более он-то был в рубашке, белой и струящейся, как будто знал, что танцевать по кухне придется. Спиной вперед, плавно поводя плечами, он выманил Данилу на середину пустого пространства, и был настигнут. Теплая рука легла на живот, дыхание обдало затылок, они поискали ритм, немного сбились, но выровнялись: небольшие синхронные круги бедрами против часовой стрелки, протяжно назад и резче – вперед, раскручиваясь спиралью вместе с музыкой. - Что танцуешь? – выдохнул Олег, стараясь не думать о том, на что это похоже. - Танго, чачу, пасадобль, - отвечено на ухо невозмутимо. Улыбка Меньшикова искристая, до боли в щеках. - Что, прямо так? – рука у него взмывает вверх, а потом идет плавно вниз, он снова выходит из объятий, сохраняя зрительный контакт и перстом указующим выделяя Данилу, отсекает себя, определяет дистанцию. - Да, я обычно за быка, - темноволосая голова падает на шее, будто и правда собрался забодать, грудь сначала вдавливается, а потом раскрывается колесом. Спину держит: и правда занимался. Музыка какого-то поляка, написавшего «Барселону» - не подходит для корриды, она ускоряется, но не настолько, чтобы начать всерьез нападать. После нескольких рывков они вновь плывут по кухне, никуда не торопясь, слушая музыку и друг друга. Опираясь на плечо Данилы, Олег делает плавный выпад, и тело к нему благосклонно: ничего не хрустит, несмотря на возраст, а потом чужие руки без натуги возвращают его в вертикальное положение. От танго Меньшиков ничего не помнит, однако умудряется красиво выбросить голень, прежде чем берет Данилу за плечи двумя руками, и они идут по диагонали до самой двери в мансарду. - В Испанию сейчас не особо вырвешься. - А зачем? Тебе в ленобласти не нравится? – лбом ко лбу, в расслабленном контакте, - Там жара и каменные дома. На Барсу можно и по телевизору посмотреть. - На Барсу! – со смешком повторяет Меньшиков, зная, что футболом Данила не так увлечен. И они идут обратно. Теперь он – спиной вперед, успевай только ноги переставлять. Раз-два-три-четыре. Снова голень. Смешно, но ему нравится. - Я за даму чтоли? – уточняет он у Данилы, когда его снова гладят по спине через рубашку, и это великовозрастное дитя отвечает, не поднимая глаз, следя за ногами: - Ничего не могу поделать. Тренер – дама. Она, правда, еще капоэйру умеет. Но я для этого слишком тормоз. Их танец теряет традиционные элементы. Вновь столкнувшись лбами, они синхронно отклоняются, руки артистичные, синхронные по диагонали, тянутся, как канаты, и чувство контакта здесь превыше всего. Возвратившись, словно закрыв между собой микрокосмос, касаются лиц друг друга. Какую дикость только не творил Меньшиков на сцене, а это – нельзя показывать. Это между ними. Как он говорил? Химия. Пальцы пробегают по щеке, по красиво очерченным губам Данилы, и прежде, чем он успевает их поймать, Олег интуитивно понимает музыку, и вместо плавной остановки – драматично отрывается на последних аккордах. Гудя, гитары замолкают. Оказавшись почти на том же месте, где начали, они улыбаются. Данила выключает музыку, и пение охреневших от тепла июльских птичек – снова прорывается с улицы. Олег снова гремит бутылками, повторяя порции. Что будет дальше – табуированная тема. В смысле глобально «дальше». А здесь и сейчас… После пары бокалов они начнут на столе, потом продолжат на чем-то более мягком и щадящем для спины, посетят ванну, доберутся до кулинарных трудов в духовке и спортивных каналов в зомбоящике. Лежать седой головой на плече Данилы ничем не хуже, чем темноволосой. Никакой разницы, если нравится обоим.