Мой лев

      В наших отношениях есть одно суровое «но». Нет, это совсем не его принципиальная позиция, а то, что мне его мало. Он на съемках, я на других. Он снимает, но не меня. Я «люблю» каждый день, но не его, а приходится по сценарию. Я звоню, он не берет трубку: занят. Знаю, знаю…       Но, все равно скачу, пою, радуюсь. Теперь мой лев, только мой. Нет сомнений, потому что если он сказал, то не отступит. Говорю же: упертый до безобразия. Жаль, что упертый во всем. Ладно, об этом позже.       Пишу ему, высылаю фото. Дразню…       Те редкие моменты, когда мы вместе, я парю над землей. И целую его, целую.       — Кит-Кит, нас потеряют, — заботится он обо мне. — А еще ты сегодня выпил немало, — это уже выговаривает, беспокоится.       А я действительно пьян. Но не вином или что там давали на фуршете, хотя я выпил. Он мой главный алкоголь.       — Какой ты… — тяжело дышит он, отвечая моим губам.       Да, я такой. Но только с ним, потому что...       — Я люблю тебя, люблю…       Почему он всегда молчит, как истукан, когда я так говорю? Мне же хочется услышать ответ. Простого «я тоже» было бы достаточно. На крайний случай — «да». Отчасти я понимаю причину: мы вечно уединяемся внезапно в самых необычных местах, где о любви не говорят. Но ведь я пишу ему, отсылаю тысячи сообщений. По сути, такая игра в одни ворота иногда расстраивает, хоть я и неунывающий человек. Ведь я не мальчик уже, хочу определенности. Хотя она стоит на втором месте в моих желаниях. Во-первых, я всегда хочу его.       Вот вляпался, да?       — Эй, Кииит. Ты чего? — тихо спрашивает он, мягко и легко проводя рукой по моим уложенным волосам.       А я сам не знаю чего. Вот я смотрю в его глаза, и мне кажется, что такой взгляд он может дарить только мне. Только на меня он смотрит так: нежно, заботливо, будто я ценная китайская фарфоровая ваза. Или мне кажется? И так он смотрит на всех?       Вот оно, второе «но»: сомнение. А еще ревность. Черт, с ревностью совсем плохо. Я ее почти не контролирую. Я его ревную ко всем. Неимоверных усилий мне стоит держаться, когда рядом с ним кто-то заигрывает или флиртует. Пусть даже в шутку. А я ведь тоже шутник. Тоже могу… черт… в голове плывет. Не заметил, как мой лев отошел и присел в плетеное кресло у бассейна. Я тоже вышел из-за огромной кадки с пальмой, где мы прятались, и присел в соседнее кресло, вытянув ноги и откинув гудящую голову.       — Что, наигрался? — тихо раздалось рядом. С улыбкой. Я ведь с закрытыми глазами знаю, когда он улыбается.       Смысл его фразы доходит очень медленно. И также медленно я поворачиваю тяжелую голову к нему. Сидит. Не смотрит. Напряжен.       — Что, прости? — уточняю я. Вдруг мне послышалось. Пусть повторит. Но пусть повторит не это, пожалуйста…       — Маленький Кит наигрался и устал, — повторил он также тихо. — Закончим?       — О чем ты? — не могу отвести от него взгляда, не могу, хотя в глазах уже сухо и до рези хочется моргнуть.       — Я о том, что пора прекратить все, что ты себе придумал. Я никогда не буду соответствовать твоим требованиям, Кит.       Он сидит ровно, будто палку проглотил. Пальцы руки сжимают подлокотники до хруста. Зачем он все это говорит?       — Ты… решил, что я… играю с тобой? — получается немного заторможено.       Он не отвечает. Просто кивает склоненной головой. Длинная челка скрывает его глаза. Эти замечательные глаза, в которых весь мир для меня.       — Я просто люблю тебя, — выдыхаю я устало, вдруг осознавая начавшуюся ссору. — А ты мне почему-то не веришь. Маленький Кит давно вырос и не играет в любовь вместо игрушек. С тобой я никогда не играл, Туан. С тобой я только ждал, ждал, ждал… До сих пор жду. Никогда не устану ждать.       — Я… я тебе не верю… — произносится на грани слышимости, и я поворачиваю к нему голову, чтобы просто понять, не послышалось ли мне?       Не послышалось. На дрожащих губах все еще его слова. А внутри меня вспыхнуло. Мысленно я перевернул уже все вокруг: эти кресла, эту идиотскую пальму, за которой мы недавно целовались, будто в другой жизни. Мысленно я уже перевернул этот мир, где он мне не верит. Все опало, осело мелкой пылью. Пустота.       Не раскисать, Крист. Только не сейчас. Твоя истерика не сделает ситуацию ясней. Твои слезы не к месту. Твои слова… Разве что…       — А ты не пробовал поверить, кхун Сингто?       — Верить тебе оказалось больно, — ответ долго не пришлось ждать.       Это он о прошлом? Его обида?       — Больно — это когда ты что-то чувствуешь, — отрезал я, поднимаясь.       Мой упрек заслужен им. Я всего лишь люблю. Я честно об этом говорю. А он нет. Не говорит. Мы ходим по кругу.       Оставить моего льва позади? Никогда не смогу. Но ноги сами выносят из этого здания, чтобы он не видел другую сторону меня: припадочную, тихую, отчаявшуюся. Это ведь не лучшая моя сторона. Он не заслуживает такое видеть. Ему лучше бы научиться прощать. А еще лучше — отпускать прошлое. Почему он просто не отпустит то, давнее? Забыл спросить идиот. Теперь спрашиваю у себя.       Устал.       Сингто-младший громко приветственно урчит. Мой мальчик. Беру его на руки. Они почему-то дрожат. Или это вибрация от кота? А где же он сумел намокнуть? Вот на боку… Черт, черт, черт… Это моё. Это я. Слишком мокро. Так мокро, что почти не вижу ничего. Ничего. Хорошо, что я дома. Дома. Снова один. Где же он?.. Куда я положил?.. Ах, вот…       На этой фотографии его уже почти не видно. Мой лев… Похоже, что с этой фотографией мне придется провести остаток жизни. Сингто-младший когда-нибудь тоже покинет меня.       Вот тебе и неунывающий Крист. А вот и истерика…       Утром еле встал. А потом подбросило! Уснул, а фото прилипло к мокрой щеке! Совсем раскисло, черт! Не видно больше его… улыбки.       Осторожно, тихонечко, просушить, разгладить. Что «мя»? Ах, ты голоден. Звонок. Работа, работа.       Он рядом. Протяни руку и дотронешься до его прямой напряженной спины. Но так далеко. Я скучаю. Я скулю. Я вою.       Его вижу реже, чем прежде. Потому что перестал сам искать встречи. Потому что сам перестал писать. Перестал «играться». Тошно. Рассеян.       Ох, мать моя! Откуда здесь этот гвоздь? Ах, да монтажники декорации в локации меняют. Как больно.       — Крист, ты как? Больно? — Джи, которая шла следом, согнулась к моей распоротой пятке. — Ох, кровь, Крист.       Я сел прямо на пол. Ну, кровь. Ну, больно. Зачем так суетиться? Уже толпа вокруг. Из толпы выхватываю один взгляд. Единственный нужный мне. Не могу не смотреть на него. Вот почему ты не улыбаешься? Почему снова хмуришься?       — Не плачь, Крист, — успокаивает Джи, пока мне что-то там перевязывают.       А я плачу? Плачу. Слезы сами… Черт. И он смотрит. И я смотрю, не в силах глаза отвести: соскучился.       Подходит, наклоняется, поднимает. Для меня — обнимает. Похудел что ли? Ох, да, мне так почти не больно. Только не отпускай.       Отпускает. В больнице. Мне что-то там шьют, вяжут, вышивают. Таблетки, рецепт, который он хватает из рук медсестры.       Снова у его машины. Джи и ПиКод не садятся теперь.       — Крист, я почти справилась с расписанием. Отдыхай. Завтра съемки, будем думать. Может, снимем те сцены, где ты не двигаешься, спрошу у ПиРани. Короче, отдыхай сегодня.       — Как вы доберетесь? — заботится он. — Давайте…       — Ты отвези Криста домой, Сингто. Я позвонил Каю, он близко, — показывая на свой телефон, отвечает ПиКод.       Я ковыляю к задней двери его машины, не хочу сидеть рядом с водителем: вдруг снова истерика? А она на пороге.       В машине молчу. Счастлив до безобразия дурак: едем к нему. Типа ближе всего. Угу. Адреса моего он не знает. А это рядом. Ох, как же рядом. И все это время так рядом!       В квартире его первым делом хромаю к высокой стеклянной двери на балкончик. Точно. Я не ошибся: мало того, что наши высотки рядом стоят, так еще отсюда видно мой балкон. Он двумя этажами ниже, но видно прекрасно мою пластиковую уродливую пальму, которую я спрятал на балкон. Почти выкинул. Ненавижу ее, но совесть не позволяет выбросить, потому что подарок сестры на новоселье.       Он стоит сзади, я чувствую, что-то говорит мне. Прослушал.       — …я скоро. Ты голоден? Тебе чего-нибудь хочется? — обрывок, который я услышал.       О да, мне хочется. Его. Всегда. Но молчу. Просто отрицательно киваю головой и заваливаюсь на диван. Глаза закрыты, поэтому жадно слушаю звуки. Его звуки. Его голос, его движения. Его руки, которые подкладывают под голову подушку. Слышу возню и щелчок замка входной двери.       Ушел? Ах, да, он что-то там говорил о том, что забыл на работе. И в аптеку надо. Для меня.       Поднимаюсь. Не лежать сюда пришел. Потрогать, понюхать, погладить все в его доме. В спальне.       Охо! Оу! «; %:? *! У него вся стена в моих фото! Есть и старые совсем. А вот мы после баскетбола, когда наваляли инженерам! А вот мы с Перчем и Ну! А вот я, когда решил залезть на дерево. И я, когда… И я. Снова я. Я.       Спокойно, Кит. Ты очень умный мальчик. А теперь скажи мне, умный мальчик: зачем кхуну Сингто-старшему столько твоих фотографий? Потому что он фотограф? Здесь много фоток его отца… Так.       Не зря же я экономист с дипломом. Одна, две… сорок, сорок один… тьфу, сбился. Одна, две, три… Так. Подведем итоги: восемь фоток с отцом и семьдесят четыре моих. И это только те, где я вообще один. Где нет наших друзей. Некоторые фото распечатаны с моей страницы в инсте. Много ролевых, где я в образе.       Идиот. Я идиот. Он идиот. Оба! Значит, так он решает забыть обо мне, потому что «я с ним играю»? Это он мне не верит? Этот человек, у которого стена во имя меня?! На минуточку — в спальне!       Ох, не зря я хотел к нему домой! Дом лучше человека расскажет о нем.       Я все увидел. Увидел и понял. Как бы по стенам не забегать от счастья!       Мой лев! Мой, мой, мой! Только мой! Всегда был моим! А что это так пахнет? А, его джинсовая куртка. Он в ней часто ходит, значит, любимая. Классная! Будем считать подарком. На мне сидит отлично. Пункт «выглядеть всегда опрятно и следить за собой» — ставим галочку.       Диванчик. Все же я очень устал и вымотался. Тепленько в его куртке, спокойно, будто он обнимает. Я фетишист. Нет. Я просто люблю…       Заснул? Уже поздно?       — Ох, извини, что разбудил, — умоляет мой лев.       В руках тарелки, чем-то вкусным пахнет оттуда. Но у меня потребность чуть другая сейчас на первом месте.       — М, где тут у тебя туалет? — придуряюсь я, потому что в его доме я теперь с закрытыми глазами ходить смогу.       — Там, — взмах руки, — проводить? Как ты?..       — Почти не болит, — врать я не умею, говорю, что чувствую.       Умылся тщательно: на лице следы грима были, кожу тянуло. Хорошо бы в душ, но не будем наглеть. Лев напряжен и плохо выглядит. Надо пожалеть.       С аппетитом сметаю все с тарелки. Он что-то говорит, даже улыбается иногда. Что-то о работе. Я жую и слежу за его губами. Интересно, я когда-нибудь научусь его слушать, а не мечтать, когда он шевелит губами?       — Что-то не так? Кит? — он невольно трогает свою щеку.       Ух, засмотрелся.       — Нет, все в порядке, — уверяю я. — Спасибо, Пи. За всё. Мне пора. Спать очень хочется.       Он поднялся и взял свою связку ключей.       — Нет, Пи. Мне тут близко. Я дойду.       Он замирает.       — Насколько близко? — тихо спрашивает он.       — Настолько, что я вижу собственные окна, — улыбаюсь, не могу сдержаться.       — Ох, э… — не знает, что сказать.       Я легко толкаю его в плечо, подзывая к балконной двери. Там показываю на пальму. Пригодилась же, наконец!       Он тоже улыбается. Мне. Но, кажется, кто-то смущен? И трогает свой лоб. Верняк, смущен. Не будем смущать дальше, невежливо. На сегодня мне счастья хватит. Да. Семьдесят четыре!       — Кит, останься, — это тихо мне в спину прилетело и ударило.       Зачем он просит? Я тут жить готов с сегодняшнего дня. Но мой лев любит все усложнять, поэтому я осторожен.       Ну как осторожен. Как в поцелуях можно быть осторожным? Хорошо, насколько можно, я осторожен. Не ем его. Он меня раньше накормил. Просто пробую, наслаждаюсь. Мой лев дышит тяжело и горячо, как после забега.       Спальня. Зря я не обнаглел и не использовал душ. Ха, дурашка мой свет не включает. Стесняется. Своей стены плача.       Люблю его, люблю…       Эм, мне кажется, или мы сейчас во что-то играем? Кто кого? Ах, черт, это же его принципиальная позиция сверху! Мой лев… Только я тоже умею сверху. Почти деремся… От этого оба спустили как мальчишки прямо в трусы. Ничего это не позорно! Я просто давно ни с кем не был!       Он дышит тяжело, но улыбается. Его руки везде меня гладят, успокаивают мое позорище.       — Я принесу салфетки, — он легко встает, рассуждая. — Тебе пока в душ нельзя. Я слышал, что медсестра говорила мочить рану пока нельзя…       — Какую рану? — сонно уточняю я.       — Кииииит.       — Ах, да, рану… Конечно.       Он смотрит долгим взглядом на меня. А я слишком устал, но самоотверженно тяну веки вверх, чтобы еще немного насмотреться на него. Очень удобно лежу. В его постели очень удобно…       Из сна меня вытягивает легкое шевеление рядом. Он трогает мое лицо, волосы. Я щурюсь, пытаясь разглядеть его лицо совсем рядом.       — Кит, можно я поверю тебе? — шепот раздается у самого уха, а потом легкий поцелуй, от которого волоски на спине встают дыбом до самой задницы.       — Просто скажи, что чувствуешь, — бормочу я в ответ.       — Я люблю тебя, Кит. Всегда любил только тебя.       Сон как рукой сняло. Подскакиваю.       — Повтори!       Даже свозь густую темноту комнаты чувствую его улыбку. Ну, разве я не счастливчик?! Не скажет ведь! Но я все равно уже слышал! И сошел сума.       — Пойдем, пойдем, — шарю руками по одеялу и пытаюсь подтащить льва к себе. — Мне нужно чтобы ты познакомился кое с кем…       — О чем ты? — не понимает, но послушно поднимается, одевается вслед за мной.       Я улыбаюсь во весь рот. Последний пункт! Самый невыполнимый! Интрига! Галочка!       Он заинтригован точно: молчалив, собран, будто к прыжку готовится. Но идет за мной послушно, дергается иногда, когда прихрамываю сильнее.       Открываю свою дверь с видом победителя этого мира. Скидываю его куртку. Надеюсь, он понял, что это теперь моя куртка? Потом разберемся…       Включаем свет. Вот и…       — Мя, — слабое, приветственное.       Сингто-младший бежит ко мне, но вдруг застывает. Осторожно подходит ко льву и тихонечко, косясь на меня, обнюхивает брюки застывшего гостя.       Я знал, что мой младшенький всегда узнает старшего. Мы столько времени вместе рассматривали его фото. Мы столько раз говорили о нем. Ну, конечно, он узнал! Заурчал и потерся боком. Мой мальчик!       Сингто медленно присел перед котом и протянул ему раскрытую ладонь. Младшенький сразу понял, что надо брать сразу все, что предлагают, и шершаво лизнул палец.       От счастья мой лев просто сразу сел на пол и занялся знакомством. Я был позабыт. Ненадолго.       — Кииииит, он чудесный, — мурчал лев. — Сколько ему? Какой необычный. Это же сфинкс, да? А почему у него глаза голубые? А нос черный? И лапки. И хвостик. И ушки. Он похож на сиамского, только остриженного налысо. Но это так мило!       Я долго наблюдал за ними с дивана. Сердце моего льва, кажется, оттаяло. Прежний лев смотрел на меня, изредка поднимая голову.       Сингто-младший, затисканный, но довольный, подбежал ко мне поделиться этой радостью. Иди к папочке. И не уходи, потому что лев сразу же переместился на диван, рядом.       — Теперь давай разберемся с твоей принципиальной позицией, — начал я, ведь начинать когда-то надо, раз ему важно.       — А?       Кажется, он окончательно поплыл. Целую. Точно. Готов.       Мой!       Еще раз мой!       Только мой, навсегда.