Спроси у себя: «А что будет дальше?» И тогда поймешь, Что ничего и нет.
***
В этот необычно хороший для августа день Хильдегард срочно вызвали в редакцию — появились какие-то новые материалы для публикации в газетах. Жизнь в Берлине продолжалась, несмотря ни на что. Шёл пятый год войны, но люди словно не обращали внимания на этот факт. С первого взгляда даже сказать сложно было, что этот город являлся столицей страны-агрессора, откуда совершалось управление всеми войсками: тёплый августовский день, многолюдные улицы, ещё не разрушенные бомбардировками дома, чистое светло-голубое небо, где не то что самолётов, пролетающих с жутким шумом, не было, а даже облаков. И хорошо было бы сейчас почитать книгу, сидя где-нибудь под цветущей вишней на бывшем приусадебном участке родителей; затем, к примеру, выпить лимонада, съесть эклер, а потом идти играть в крокет, читать книгу или вообще ничем не заниматься — качаться на больших садовых качелях, глядеть через забор на проходящих к пастбищу овец или незаметно стащить у матери пряник из парципана, пока она готовит, и при этом чувствовать себя самым защищённым человеком в мире, пускай даже находясь на этом небольшом клочке земли с газончиками, клумбами да деревом и думать, что нет на свете ничего прекрасней, чем родная земля. Да только вот земли этой больше нет. И детства тоже. Хотя что-то всё-таки из него осталось, дошло до настоящих дней… В воздухе витала доведённая практически до реальности иллюзия защищенности; людям внушили, что они в безопасности и враг сюда не доберётся, однако многие начинали понимать, что их обманули, дабы не произошло паники. Жители Берлина роптали. Слухи ходили, но тут же прекращались — все боялись гнева властей. Самые смелые бежали за границу, но потом от них не было ни одной новости, молчать стало выгодно. Одной из тех, кто знал немного больше, чем полагалось обычному гражданину, была Эрна. Кто она такая, эта Эрна? Обыкновенная военная журналистка, но некоторые называли её: «Чёртова пропагандистка» и «Серая мышь». Её жизнь ничем не примечательна. Обыкновенная работа, на которой иногда случается что-то интересное; самое скучное жильё, те же удобства в виде света, воды и тепла. Эрна также чувствует, что боится, как и остальные граждане Третьего рейха. Боится, что её страна проиграет в этой войне, и наступит ужасное затишье; боится, что не сможет жить свободно. Но можно ли назвать свободой то, как она живёт сейчас? Разве подъём каждый день в семь часов утра, завтрак на скорую руку, а далее — изнурительный многочасовой рабочий день — это свободная жизнь? Она никогда не наряжалась и не могла позволить себе дорогие вещи. «Вы — лицо редакции. Журналистка должна выглядеть опрятно, но не вызывающе», — слова владельца газеты, которым приходилось подчиняться. Поэтому одежда была одинаковой, даже по праздникам. Всегда белая рубашка и юбка. В темноте спальни Эрна натягивает чулки, с трудом застёгивает маленькие пуговицы на рубашке, расчёсывает непослушные волосы, вздыхает. И вот девушка уже открывает дверь, чтобы вновь выйти в мир, наполненный ложью, страхами и опасностями. Эта улица молчалива и безлюдна, тут почти нет жилых домов, в основном — магазины. Раньше, до войны, здесь гулял народ, бегали и играли дети, но всё изменилось с сороковых годов. Остановившись на секунду, Хильдегард выдохнула, настраиваясь на новые неожиданности на работе, но её размышления были прерваны. Тишину разорвал топот ног в тяжёлых сапогах, эхо разносило этот звук по брусчатой дороге. Девушка рефлекторно обернулась. К ней навстречу бежал мужчина, но что-то подсказывало, что он чужак, не свой в этой стране. Мятая и рваная местами одежда, синяки и ссадины только подтверждали этот факт. Хильдегард отступила на шаг, судорожно размышляя, что делать, а незнакомец, тем временем, поравнялся с ней и толкнул журналистку в дом; тут же огляделся, проверяя, есть ли погоня, и закрыл дверь. Щёлкнул замок. Эрна, поймав секунды, пока мужчина стоял к ней спиной, набралась смелости, схватила с полочки в прихожей ложку для обуви и со всей силы ударила того по голове, так как знала: кричать не имеет смысла. Удар пришёлся вскользь, через секунду неизвестный перехватил её руку и сжал до боли, на чистейшем русском произнеся: — Если начнёшь кричать — тебе же хуже. Убью. — И отпустил. Эрна растирала посиневшее запястье и смотрела на обидчика исподлобья: некрасивый, с резкими чертами, коротко острижен. Тот, в свою очередь, разглядывал жертву и делал это с нескрываемым любопытством, но без пошлости. О, если бы они не были по разные стороны баррикад, мужчина точно бы взглянул на неё, как на женщину, ведь именно такие ему и нравились: светловолосые, с голубо-серыми глазами, худые и не очень высокие, но пока что между ними ничего не могло быть. — Пошли, — наконец сказал он на немецком, — закрой шторы на всех окнах. Сам остался стоять в стороне, наблюдая за действиями девушки. Хильдегард молилась, чтобы кто-то пошёл по улице и она подала бы сигнал, но никто не появлялся. Пришлось задёрнуть шторы, погрузив кухню во мрак. Мужчина же приблизился к телефону на журнальном столике в коридоре и одним движением ножа обрезал провод. — Прекрасно, — подала голос Эрна, — я в заложниках у себя же дома! — Я уйду с наступлением ночи. После этого сообщай обо мне куда хочешь. До тех пор я буду здесь; ты тоже — и чтоб не вякала, — ответил русский, возвращаясь из коридора в кухню. — Раз потом всё равно скроешься — скажи хотя бы, кто ты. — Девушка знала, что с противником нужно говорить именно так: уверенно, чётко, без грубости. А ещё она вспомнила, что наверху в кабинете в ящике стола лежит Люгер и несколько патронов. — Нет. — Ответил мужчина. — Тебе этого знать незачем. Просто веди себя тихо, и всё будет хорошо. В редакцию попасть уже не было никакого шанса, да и работа казалась не такой уж большой проблемой по сравнению с этим. Эрна мысленно попрощалась с коллегами, с которыми успела подружиться, с начальником, который, конечно иногда бывал строг, но всё же и хвалил нередко, с родителями, чей дом был недалеко, только руку протяни… — Ну тогда скажи, почему ты бежал? От кого убегал? — попыталась вывести русского на разговор Хильдегард, но по взгляду того поняла, что ей не стоило этого спрашивать. — Слушай, мне нужно на работу. А если я не явлюсь, точно что-то заподозрят… В этот момент в дверь постучали. Мужчина подскочил к немке и тут же зашептал: — Открой, спроси, что нужно. Про меня ни слова; тебя же станут подозревать в предательстве. Где можно спрятаться? Ну? — он вытянул руку с ножом и поднёс её близко к шее девушки. Журналистка зажмурилась. — Под ванной, наверное. Вторая дверь… Когда русский скрылся, Эрна выдохнула, принимая беззаботное выражение (как делала для интервью), повернула замок и открыла дверь. За ней оказались… трое представителей Гестапо и продавец из магазина напротив. Этого старика знал чуть ли не весь населённый район: прославился он тем, что знал всё о своих покупателях. То ли это была простая наблюдательность, то ли ещё что-то… в любом случае, девушка понимала, что у неё проблемы. — Добрый день, фройляйн… — Фройляйн Губер. Хайль… — Хильдегард поприветствовала гостей, вытянув руку. — Этот человек утверждает, что видел, как к вам домой заходил один мужчина, который попадает под описание сбежавшего русского разведчика. Это правда? Вам что-нибудь известно об этом? — Нет. Я не знаю, о ком речь. Она стояла, часто-часто моргая, изображая недопонимание. Сотрудник Гестапо с недоверием оглядел хрупкую девушку, даже не представляя, что та всеми силами старается скрыть волнение. Она не может врать; такое чудесное существо просто не способно на что-то плохое. Но мужчина сомневался всего лишь минуту. — Простите, но мы должны обыскать дом. Не волнуйтесь, это не займёт много времени, и если всё хорошо, то уже через десять минут мы составим протокол и уйдём. — Конечно. Проходите, — подавив в себе приступ тревоги, Эрна пропустила людей в форме в прихожую. Она бездумно ходила за одним офицером по комнатам, пока другие открывали шкафы и шарились в её личных вещах. Мужчина в форме выдвинул ящик стола, достал оттуда помаду, повертел в руках, и тут же безобидный на первый взгляд предмет косметики с щелчком разогнулся, превращаясь в оружие — нож-бабочку. На его удивлённый взгляд Эрна пояснила: — Для самозащиты. Также из подозрительных предметов был найден пистолет с коробкой патронов, из-за чего девушке пришлось долго доказывать, а потом искать лицензию, чтобы подтвердить, что ей разрешено носить оружие. Эрна думала, что обыск подходит к концу, и скоро эти люди уйдут, но когда один из них зашёл в ванную, сердце девушки оборвалось и ухнуло куда-то вниз. А потом забилось с новой силой, когда сотрудник Гестапо позвал коллегу и они выволокли из комнаты сопротивляющегося русского. Первой мыслью было бежать, но ноги не слушались, Хильдегард осталась стоять на месте. — И как это понимать? — спросил у неё мужчина, а потом развернулся и сильно пнул разведчика в живот, чтобы тот не двигался. Двое других тоже принялись пинать русского, который больше не сопротивлялся. — Я… его не знаю. И вообще я не знакома с этим человеком! — Не нужно, — по одному останавливающему жесту руки девушка замолчала. Эрна чувствовала, как её уши пылали, а от щёк кровь наоборот отлила, и если бы здесь было зеркало, Хильдегард бы увидела, какая она сейчас бледная. «Гостям», похоже, было наплевать. — Не в вашем положении вести себя дерзко. С вами разберутся уже в Гестапо.