Дело было на...

Фшить-фшить, фшить-фшить… Где-то между белым полотном чистого декабрьского неба и белой простынёй гладкого заснеженного поля, кучка унылых подростков дырявила лыжными палками покрытую снегом землю. Немного, штук шестнадцать, те несчастные, что не успели обзавестись справкой или освобождением к тому времени, когда выпал снег. Данила Алексеевич, вокруг которого, собственно, и нарезала круги молодёжь, с видом матёрого спортивного тренера самой унылой в мире сборной по бегу на лыжах, втыкал в телефон, лениво пожёвывая свисток. На опушку из чащи леса печально выполз Усачев, блуждавший до этого между тремя голыми берёзками, которые впоследствии оказались осинками. Поперечный поднял глаза, оглушительно свистнул и, выплюнув свисток, скомандовал: - На месте стой, раз-два! Усачев от неожиданности вздрогнул и замер на месте, уставившись на Данилу. - Руслан Эдуардович, ты чё здесь? Руслан Эдуардович и сам, собственно, не знал «чё он здесь». У Руслана Эдуардовича сегодня был короткий день, остаток которого он планировал провести в тёплой кроватке в обнимку с кофе и ноутбуком, но вместо этого уже второй час, потеряв дорогу, блуждал между тремя берёзками, которые, всё-таки, были осинками. - Как выйти в город? – сухой, по задумке Усачева, вопрос прозвучал слишком жалобно для человека, желавшего казаться холодной, дерзкой сучкой. Детство и юность в морозном Норильске это, конечно, хорошо, но шапочку всё же стоило надеть, пусть и пожертвовав шикарной причёской. Руслан, утопающий по голень в снегу, в своих очень стильных городских ботиночках, вообще не предназначенных для желающих шляться по заснеженным лесам, представлял собой не самую гордую и независимую личность, коей желал казаться двадцать четыре часа в сутки. Поперечному, при всей его ненависти к историку, даже стало его жалко. - Я бы с большим удовольствием оставил тебя здесь на съедение волкам, - сказал он, - но, боюсь, Кшиштовский мне этого не простит. Так что им, - Данила Алексеевич указал на флегматично ковыляющих на лыжах восьмиклассников, - ещё пятнадцать минут и домой, выведем тебя, не переживай. В глазах Усачева блеснула надежда, которая, как известно, умирает последней и, чаще всего, в страшных муках. - А тут волки водятся? – Поинтересовался Руслан Эдуардович, подходя к Поперечному. - Волки? Нет, это я так, чтобы тебя припугнуть. В основном, оборотни, упыри, вурдалаки всякие, путаны вон с той трассы. – Данила махнул рукой в неопределённом направлении, после чего приставил свисток к губам и свистнул ещё оглушительнее, чем в прошлый раз, хотя, казалось бы, куда ж ещё-то. - - Всё, ребятня! – Объявил он и махнул рукой, - Сворачиваемся. Едем обратно в школу. - Данила Алексеевич, а куда ехать? – Робко спросил кареглазый, сутулый восьмиклассник и по совместительству будущий великий астроном, Лёша. - Ну, по лыжне, по лыжне. Зря, чтоль мы её от школы до сюда протаптывали? – Отозвался физрук. - Так нет лыжни! – Недоумённо ответил Лёша. И, правда, лыжни не было. Только круг, который накатывали школьники вокруг Руслан Эдуардовича и Данилы Алексеевича. Проехали бы они ещё кружка три – случайно бы вызвали Сатану, попутно принеся в жертву учителей. - Ёбаный свет. – Озадаченно заметил Поперечный и уставился куда-то вдаль. Плутать по заснеженному, морозному лесу, конечно, красиво и романтично, но, чёрт подери, холодно. Впрочем, будущему великому астроному Лёше это незапланированное спортивное ориентирование на хуй-знает-какой местности было весьма на руку. Куда приятнее смотреть, как физрук, пытаясь найти дорогу, вязнет в сугробах и матерится на смеси русского, английского и старославянского, чем, допустим, слушать что-то там про очередную поэму Лермонтова, которую восьмиклассники должны были изучать сразу после физкультуры. Впрочем, помимо богомерзкой литературы, им пришлось прогулять и богомерзкий английский, и богомерзкий русский и, к сожалению, даже любимую Лёшину физику. Поперечный целеустремлённо шагал по снегу, протаптывая тропинку, хотя, следует заметить, что у него это не очень получалось, и он просто проваливался в сугробы, и, почти случайно, хлестал Руслана Эдуардовича по лицу сосновыми ветками. Вы спросите, почему Данила Алексеевич не ехал на лыжах как и подобает учителю физкультуры. Так это потому что Данила Алексеевич азартный придурок, который ещё в начале осени проиграл свои лыжи трудовику, который, в свою очередь, сколотил из них отменный вентилятор. В общем, к школе они вышли только когда протоптали весь лес вдоль и поперёк, тогда уже совсем стемнело. Все более-менее нормальные учителя уже разбежались по домам, и в пустой учительской одиноко сидел отходивший от серьёзного эмоционального потрясения, в виде похода на химический завод, Мишаня и жевал листик герани с подоконника, именуемой фикусом. Включённый телевизор монотонно бубнил гнусавым голосом Евгеши Батикова о дикой катастрофе на химическом заводе, о фатальной безответственности учителя биологии городской школы №34 и об огромном количестве погибших в этой ужасной трагедии. По оконной раме бесцельно ползала муха, лист герани горчил, Мише пришлось его выплюнуть. Муха перелетела на телевизор и поползла по экрану, на котором мелькали кадры горящего стола и Евгеши Батикова, на которого сверху сыпалась рыба. В целом, Кшиштовский ощущал умиротворение, подобно тому, которое испытывает человек, выходящий из кабинета зубного врача с удачно запломбированным зубом. Горящего кабинета зубного врача, с доктором - маньяком-убийцей. По возвращению блудного 8-го Г и двух холодных, голодных и озлобленных учителей, детишки радостно разбежались домой, хвастаться перед друзьями, что очень удачно прогуляли контрольную по математике. Данила Алексеевич с непонятным выражением лица высыпал снег, точнее, уже выливал воду из кроссовок, а Руслан Эдуардович заполз в дальний уголок учительской и зарылся в тетрадях. Закончив с кроссовками, Данила Алексеевич уселся на стол напротив Кшиштовского и долго и подробно обсуждал с ним обряды и ритуалы, которые можно провести в ближайшее полнолуние. При этом подробно объяснял все плюсы распятия кошки и прикидывая, как ему лучше достать кровь сорокашестилетней девственницы из Саратова с именем Валентина, как того требует один интересненький обряд. Благо беседу они вели на древнеславянском – втором по популярности языке в западной части сего города – и без того замученный Руслан нихрена не понял и лишь изредка кидал на них косые взгляды. Усачев смотрел на каракули Серёжи Бухарова в домашнем задании по обществознанию и думал, куда бы податься. Выбор был небольшой и не очень приятный. Либо остаться в этой богомерзкой школе до утра, прячась от полоумной уборщицы в шкафу из кабинета биологии и вести долгие беседы со скелетом Йозефом, либо пойти домой по темноте, через лес с оборотнями и вурдалаками, в холодную пустую квартиру и поспать хотя бы пару часов. В школе было достаточно тепло, монотонный бубнеж коллег умиротворял, и Руслан позволил себе прикрыть глаза. В голову лезли воспоминания о первом знакомстве с новой квартирой и Усачев поморщился от двойственных чувств. flashback Дверь единственного подъезда была приоткрыта. Усачев проскользнул в щёлку, не желая к ней прикасаться - мало ли что - и поднявшись по небольшой лесенке подошёл к двери своей новой квартиры. На двери красовалась, нарисованная мелом, цифра 2. В доме было четыре квартиры. Квартира номер один принадлежала тихому, нелюдимому, сумасшедшему дедушке, который на старости лет, будучи одиноким, решил разводить не кошек как принято, а скорпионов, которые имели милое свойство довольно часто сбегать из своих банок и террариумов и заползать в кровати соседей. Квартира номер два с сегодняшнего дня принадлежала Руслану. Квартира номер три, по факту, никому не принадлежала, но при этом была занята. Ходят слухи, что её оккупировал призрак проживавшей здесь когда-то девчушки, которую как-то раз бабушка закрыла на кухне с полной кастрюлей манной каши и заявила, что пока она не будет пуста, девчушка не выйдет. Так она и скончалась, царствие ей немецкое. А кто проживал в последней квартире под номером пять(не спрашивайте, номера квартирам давал гуманитарий) Руслан не знал, но робко надеялся, что не кровавый маньяк или сумасшедший параноик. Усачев достал ключи и попытался открыть дверь. Дверь, прямо скажем, обалдела от такой наглости и захотела плюнуть Руслану в лицо, но, к сожалению не имела подходящего физического строения. Этого ещё не хватало. Всё, буквально всё в этом чёртовом городе было против Руслана, дверь была последней каплей. Обматерив её тщательно отобранными ругательствами и под конец пнув с всей силы, после чего взвыв раненым тюленем, Усачев предпринял вторую попытку открыть этот ёбанный Сизам. Из форточки окна на втором этаже высунулась бородатая голова. Оглядев улицу, фонарь и одинокую ГАЗель, стоявшую здесь, казалось, с самого основания города, и не обнаружив источника шума голова всунулась обратно. После этого со второго этажа послышался звук открывающейся двери и на лестничном пролёте между первым и вторым этажом нарисовался химик-биолог школы № 34 Мишаня. Он облокотился на перила и с интересом наблюдал, как новый учитель истории пытался вскрыть замок. — Помочь? — спустя семь минут созерцания столь безнадёжной картины, спросил он. Руслан вздрогнул и осторожно повернулся. А вот и он — счастливый владелец четвёртой квартиры под номером пять. Ну конечно, даже здесь Руслана в покое никто оставлять не собирается. Историк отошёл на пару шагов от двери, после чего та издала душераздирающий скрип и отворилась. Ну да, ну да, двери здесь живут своей жизнью, Руслан понял. — Да нет, уже не надо,— уставившись на Мишу снизу вверх, сказал Усачев. — Ладно, — пожал плечами Кшиштовский и, повернувшись, пошёл к себе. — Ты это, заходи, если что, — на полпути кинул он Руслану. Руслан улыбнулся. На улице Барамзиной стояло четыре дома: 1, 2, 3 и 16(не спрашивайте, это всё тот же гуманитарий). Руслан Эдуардович и, как оказалось, Мишаня, жили как раз в шестнадцатом доме. the end of flashback Руслана посетила самая светлая из всех темных мыслей: дождаться пока Миша решит идти домой и увязаться с ним. Минус 100 к неприступности и самодостаточности, зато, если им встретиться оборотень - первым он съест Мишу. Открыв глаза и поморгав секунд десять, Усачев осмотрел учительскую и понял, что Поперечный ушел и сидят они вдвоём с Кшиштовским, который сразу усердно начал делать вид, что не пялился последние пятнадцать минут на засыпающего историка. - Пойдем домой, - предложил Руслан с полминуты понаблюдав за неловкой имитацией бурной деятельности Миши. Кшиштовский замер, озадачено уставился на Усачева, а затем улыбнулся. Счастливо-счастливо и по-идиотски, как сказал бы Поперечный, будь он здесь. Но его здесь не было. Дошли до дома они на удивление спокойно. Ни оборотня, ни упыря, ни вурдалака, даже путана вон с той трассы им не повстречалась. Тихая Мишина болтовня о каком-то артхаусном фильме ни разу не напрягала, и Усачев даже признался себе, что ему приятно с ним общаться. Из окна спальни и, по совместительству, кабинета Усачева открывался замечательный вид на уже вышеупомянутые фонарь, Газель и ещё какой-то сарайчик. Беспонтовая картина, но в свете яркого месяца, который сейчас сиял в небе, она заворожила Усачева да так, что он стоял и пялился в открытое окно уже минут десять. Время было заполночь, спать не хотелось, по крайней мере на этой кровати. После тщетной попытки приготовить ужин на, совершенно непригодной для этого дела, плите, которая имела только две функции: стоять без дела и спалить дом к херам, Руслан лёг спать голодным. А потом очень резко встал, потому что обнаружил у себя под подушкой скорпиона. Скорпиона звали Тузик, и он был звездой коллекции сумасшедшего дедушки из первой квартиры, но Руслан Эдуардович этого не знал, поэтому брезгливо выкинул Тузика в окно, назвав мерзкой тварью. После чего встал у открытого окна, облокотился на подоконник и стал наблюдать, куда, приземлившись, поползёт скорпион. А потом он заметил прекрасную неполную луну на сером-сером небе, которую то и дело закрывали чуть менее серые облака. Она белым яблоком висела высоко-высоко и манила своей таинственностью, бликуя в сверкающем снеге. Руслан всегда любил полнолуния, всегда подолгу стоял у окна и любовался. Одинокий фонарь то и дело мистически мерцал, асфальт улицы, на которой и стоял шестнадцатый дом покрывали лужи подтаявшего снега, которые завтра замёрзнут, образовав скользкую ледяную корку. В открытое окно задувал ледяной ветер, но Руслану было даже приятно. Звенящую тишину, в которую так блаженно вслушивался Усачев, прервал скрип открывающегося окна прямо над Русланом. Дальше тихий щелчок зажигалки и запах никотина. Белый дым поплыл по воздуху, растворяясь в ночной темноте, Руслан еле-еле смог разглядеть его причудливые узоры на фоне серого неба. — Не спится? — первым заговорил Миша. — Да вот, наслаждаюсь уединением, — прозрачно намекнул Руслан Эдуардович. Миша намёка не понял. Нет, понял, конечно, но Руслан то этого не знает. В любом случае, тактично съебаться и оставить историка в таком нужном ему сейчас покое, Кшиштовский не пожелал. Вместо этого он перегнулся через подоконник и в предлагающем жесте протянул Руслану пачку сигарет. — Не курю, — кинул тот и рука с пачкой исчезла. Так простояли они почти до трёх ночи, изредка перекидываясь короткими фразами, но в основном молчали. Такое прекрасное спокойствие и умиротворение чувствовали оба, что никому не хотелось его прерывать, но в один момент Миша спохватился, вспомнив о времени, и тихонечко позвал: — Руслан... Тот хмыкнул в ответ что-то нечленораздельное. — Иди спать, уже поздно, — попросил Миша, — завтра на работу, спать осталось немного. Руслан улыбнулся, молча попялился на облака ещё немного, тихо пожелал Мише спокойной ночи, после чего закрыл форточку и, предположительно, лёг спать, проверив, на всякий случай, постель на предмет скорпионов. Миша постоял ещё минут десять, размышляя о чем-то и улыбаясь. Счастливо-счастливо и по-идиотски, как сказал бы Поперечный, будь он здесь. Но его здесь не было.