…мой милый сентиментальный убийца… Франсуаза Саган Ангел-хранитель
***
Дрянь. Какая же все-таки она двуличная сука. Только она может упрекать человека в убийстве, являясь при этом чертовым киллером, пускай и давно убравшим пистолет в кобуру. Изабелла, попетляв немного по пустым коридорам, направляется в противоположную сторону от того места, где предположительно Москва должен был рыть туннель для пробега. Завернув за очередной угол, девушка устало сползает по стене и притягивает колени к груди — старая глупая привычка сжиматься в комок, когда ей неуютно и некомфортно. А сейчас она чувствует себя более чем хреново. Раньше у них с Берлином все работало по чёткому, спланированному ей же лично сценарию: большую часть времени они в шутку переругивались, стараясь уесть своего оппонента и, как правило, — подсчёты Мартина не дадут соврать — они завершали словестную баталию ничьей; однако когда на Изабеллу находили особые приступы хандры и рефлексии, то она могла позволить выкинуть что-то из ряда вон, чтобы разозлить мужчину и затем получить такое необходимое наказание в виде оттянутой щеки, несильного подзатыльника или же многозначительно закатанного рукава, который после одного переломного момента с пиджаком вызывал более чем красноречивые ассоциации с тем, что её ждёт, если она сейчас же не прекратит свои глупости. Но в этот раз глупость сделал Андрес. Изабелла обхватывает голову руками в отчаянии. Она не знает, как реагировать на случившееся, как правильно себя вести. Её сердце судорожно сжимается каждый раз, когда мозг намеренно подкидывает сцены возможного развития событий этого внезапного убийства. Девушка буквально влазит в шкуру Моники, смотрит на все её глазами, и она готова завыть в голос от бессилия. И отвращения к самой себе. Потому что больше смерти Моники её выводит из душевного равновесия факт того, что она расстроена, потому что девушку убил не Берлин. Он приказал казнить заложницу. Спусти он курок лично и это хоть немного, но поставило бы их на одну ступень. Если бы на его руках была кровь этой несчастной женщины, то Изабелле, возможно, не пришлось вновь отталкивать мужчину. В их отношениях всегда так: шаг вперёд и два назад. Стоит только Изабелле ослабить бдительность и подпустить Берлина к себе больше, чем того позволяют границы, как она тут же, будто опомнившись, грубо отпихивает его от себя, чтобы он не успел откинуть вуаль, скрывающую её истинное лицо. …Их лица находятся в непозволительной близости, но все же они недостаточно близки, чтобы считать эти предложением поцелуя. Изабелла моргает и неловко сдувает упавшую на лицо прядь, а затем неловко ерзает, устраиваясь поудобнее, и снова кладет голову на плечо Андреса, обиженно засопев ему куда-то в район шеи. Её тёплое дыхание щекочет кожу и мужчина не может сдержать смешка. — Смешно тебе, изверг? — возмущённо восклицает она и несильно толкает в плечо в отместку. — Довёл девушку до слез и рад? — Ты сама виновата, что оказалась в подобном положении, не находишь? — ласково спрашивает он, зарывась носом в её волосы, но у Изабеллы от этой ласки мороз по коже. Андрес медленно водит рукой по её спине вверх и вниз, пересчитывая пальцами позвонки. Скользит второй рукой по бедру, и девушка закусывает губу от напряжения и нервозности. — Возможно, меня иногда заносит, но надеюсь, что ты не собираешься решать наши конфликты таким образом на постоянной основе? — она поднимает голову и опасаливо смотрит на мужчину. — Посмотрим на твоё поведение, — уклончиво отвечает он, слегка приподнимая уголки губ в ухмылке, а потом неожиданно спрашивает: — Так кого ты там убила? — В смысле? — недоуменно спрашивает девушка, всеми силами стараясь не выдать своего напряжения. — Кровь на моем пиджаке, — поясняет он. — Кто та безвинная жертва, что пала от твоей безжалостной руки? — Вот такого ты обо мнения, да? — Белла чудом сдерживает вздох облегчения. — Это, между прочим, была операция по спасению!.. Кхм... Хорька. — Хорька? — Ага, хорька, — воодушевленно отвечает Изабелла с готовностью заболтать мужчину до смерти и отвлечь от изучения её тела. — Ты бы её видел, такая милашка! Я бы её даже себе оставила, но тут Мартин с его треклятой аллергией! Представляешь, он поставил вопрос ребром: или он, или «это блохастое животное»! И честно, я была уже готова сказать ему, что оставляю хорька, но потом поняла, что хорёк мозги использует по назначению и выживет, а твой инженер совсем без меня загнется… Так что пришлось подкинуть её одному твоему старому другу. — А во всей этой Вакханалии обязательно должен был участвовать мой любимый пиджак? — Андрес приполнимает бровь и недовольно смотрит на девушку, от чего та начинает неловко ерзать. — Твоё не жалко… — саркастично тянет Белла, но тут же вскрикивает, когда мужчина снова шлепает её, недовольный таким ответом. — Эй, мне вообще-то все ещё больно! — Бедная девочка, — хмыкает он, но в его голосе нет и намёка на сочувствие, и то, что сквозит в этой фразе девушке не нравится от слова совсем. — Так, значит, мне нужно тебя пожалеть? Белла хочет немедленно вскочить с колен мужчины, но тот, прекрасно зная её способности, обвивает её руками, крепко прижимая к себе. Девушка замирает, как кролик в кольцах удава, не в силах даже вдохнуть. Её сердце начинает биться как бешеное, и ей кажется, что с каждым поцелуем Андреса, который он оставляет на её лице — на удивление не касаясь губ — приближает её к сердечному приступу. Изабелла жмурится, но вовсе не от удовольствия, а от медленно зарождающейся паники, однако мужчина интерпретирует это по-своему и медленно проводит носом по её щеке, опускаясь к шее и слегка прикусывая нежную кожу. Он путает страх и возбуждение. — Андрес, — произносит она на выдохе, пытаясь отстраниться, и с ужасом понимает, что руки плохо её слушаются, а в носу начинает предательски щипать. — Андрес, стой! Пусти меня! Изабелле все же удаётся вырваться и отпрыгнуть на несколько шагов, но Андрес сегодня тоже не намерен сдаваться так просто. Девушка пытается выскользнуть из комнаты, но чужая сильная рука перехватывает её поперёк талии, удерживая на месте. — Как долго ты планируешь от меня бегать? — раздражённо спрашивает он и притягивает строптивую девушку ближе. — Я знаю, что ты тоже этого хочешь, вижу, каким взглядом ты смотришь на меня, когда думаешь, что я тебя не замечаю. Так зачем ломать комедию и строить из себя непонятно что? Андрес рывком разворачивает её лицом к себе и заглядывает в широко распахнутые карие глаза. — Мы решим это здесь и сейчас, — решительно припечатывает мужчина. — Да или нет? — Андрес, ты же знаешь, я люблю тебя как… — Не смей, — обрывает он её на полуслове. — Не смей заканчивать это предложение. В глазах Андреса бушует настоящее пожарище, Изабелла смотрит на его исказившиеся черты и в её голове сплетаются тысячы мыслей, формируя одну единственную — ты ему ничего не расскажешь, даже у тебя есть граница, через которую тебе не перешагнуть, а смысл в отношениях, если они построены на вранье? — Нет, — тихо говорит она, опуская взгляд на свои дрожащие руки. — Прости, у нас ничего не получится. Хватка Андреса тут же слабеет, и он сразу становится каким-то чужим, будто из камня высеченным, а девушка быстро выбегает из комнаты, не в силах взглянуть на его лицо. Серхио нет в монастыре, поэтому она отправляется к единственному человеку, который помимо него знает о её прошлом. Добирается она к нему глубоким вечером. Марсель не задает вопросов, он просто кладёт ей на руки хорька, которого девушка начинает машинально гладить, и садится рядом. — Можно я у тебя переконтуюсь пару дней? — А у меня есть выбор? Ты всегда имела привычку вламываться в мой дом устанавливать свои порядки, — хмыкает Марсель, вспоминая то роковое недоубийство. — Зря, ты тогда отказался со мной играть. Сейчас бы не было всего этого дерьма, — девушка приваливается к его плечу и вздыхает, понимая, что ей страшно возвращаться обратно и снова смотреть в глаза мужчине, которого она оттолкнула по собственной глупости. И только когда в его жизни появляется Татьяна, Белла может вздохнуть с облегчением. Изабелла машет головой, прогоняя дурные мысли. И что Андрес в ней только нашёл? Она вся насквозь фальшивая от дежурной улыбки до кончиков ногтей. Она уже давно окончательно и бесповоротно разбита, Андреса тоже потрепала жизнь, и Изабелла уверена, что двум сломленным людям друг друга никак не починить. Девушка поднимается на ноги, разминая затекшие из-за долгого сидения в неудобной позе мышцы, как вдруг её взгляд цепляется за небольшое пятно на полу возле плинтуса. Изабелла подходит ближе и с удивлением понимает, что это кровь. Красный след тянется вдоль коридора и заворачивает за угол, так что, недолго думая, девушка идёт вперёд, про себя надеясь, что не найдёт там ничего, что может стать проблемой в дальнейшем. Однако она как всегда ошибается. С каждым шагом крови становится все больше, и в одном из хранилищ Белла находит бессознательную Монику с простреленной ногой. Изабелла на секунду прикрывает глаза. — Дура… Ебаная идиотка! — в бешенстве рычит Гандия, поудобнее перехватывая руку Изабеллы на своем плече, и практически взваливает девушку на себя. — Я… Я сейчас… Сдохну… — стонет девушка заплетающимся языком и сжимает челюсть так сильно, что кажется, будто её зубы сейчас треснут от давления, чтобы не закричать в голос от дикой боли в простреленной ноге. Цезарь с ноги открывает дверь в заброшенное здание, из которого они вели наблюдение за объектом и где оставили свое снаряжение. Подойдя к лежащей у стены сумке, мужчина сбрасывает с себя девушку, и та оседает на пол мертвым грузом. Когда искалеченная нога соприкасается с твёрдой поверхностью, Изабелла не может сдержать вскрика, но тут же закусывает руку и заваливается на бок. Гандия раздражённо цыкает и грубо поднимает неё за плечи, встряхивая. — Чем ты думала? — гневно шипит он прямо ей в лицо, испепеляя взглядом. — Мы должны были действовать строго по плану! Мужчина взбешен и явно хочет высказать все, что он думает о выкрутасах напарницы, но она напоминает о своем состоянии болезненным стоном, поэтому, выплеснув на девушку лишь малую толику своего раздражения, мужчина все же начинает заниматься кровоточащей раной. Изабелле повезло — пуля прошла на вылет, не задев артерию, но боли от этого меньше не становится, да и Гандия особо с ней церемониться не намерен. Цезарь грубо разрывает её чёрные джинсы и впивается пальцами в ногу с чисто садистским удовольствием. Белла только протестующе мычит в ответ и пытается оттолкнуть его, чтобы он прекратил эти пытки, но добивается только того, что её грубо ударяют по рукам, чтобы она не мешала накладывать повязку. — Русские не планируют… Мы… Мы страшны своей импровизацией, — сил практически нет из-за болевого шока, но она не упускает момента, чтобы вернуть очередную шутку в своём стиле, потому что зловещая тишина, повисшая в воздухе, её очень напрягает. — Кто же знал, что у него будет ещё один пистолет… Я не успела среагировать. — Не успела среагировать, говоришь? — мужчина поднимает на неё взгляд, опасно сощурившись, так что Изабелла невольно ежится. — Интересно почему? — Да там все так… Быстро произошло… — девушка уже жалеет, что вообще открыла рот, потому что судя по выражению лица напарника её сейчас просто-напросто добьют. — Да? А может все потому, что ты обдолбанная в хлам?! — Цезарь ударяет ладонью по стене рядом с ее головой, от чего Белла вздрагивает всем телом. — Какого хрена ты накидалась?! Изабелла не отвечает, она просто смотрит куда-то сквозь мужчину расфокусированным взглядом. В голове сейчас ни одной внятной мысли, на секунду девушке даже кажется, что она стала сторонним наблюдателем и это все происходит не с ней. Она чувствует, как Гандия буквально сверлит её взглядом, слышит, как он тихо чертыхается себе под нос, когда повязка начинает съезжать, и затягивает бинт черезчур сильно, передавливая все что можно и нельзя. Но мужчине же не объяснишь, что она не он. Что она не может хладнокровно выполнять работу с четкостью робота, хотя на первый взгляд все кажется совсем наоборот. Что наркотик — это её единственное спасение, чудодейственное средство, которое претупляет её эмпатию и позволяет лишать людей жизни без колебаний. Поэтому вместо объяснений причины своего поведения она говорит самое глупое, что можно сказать в подобной ситуации: — Извини. — Дома поговорим, — цыкает он, не преминув угрожающе зыркнуть на источник его проблем. Цезарь фиксирует её ногу и, порывшись в сумке, достаёт из её недр бутылку с химикатом, а затем направляется к выходу. — Ты куда? — Убирать следы твоего присутствия, — коротко отвечает он, а потом добавляет: — Я быстро, постарайся не сдохнуть тут без меня. — Твою налево мать, — выдыхает Изабелла и стремглав бросается к бледной девушке без сознания. Опустившись рядом с ней на колени, первым делом она оттягивает ей веки, проверяя чувствительность зрачка, и нащупывает пульс. Затем, убедившись, что Моника относительно в порядке, Белла осторожно осматривать поврежденную ногу. — Какой идиот останавливал кровь? — раздражённо спрашивает девушка у самой себя и обхватывает бедро секретарши двумя руками, стараясь прижать артериальные стволы большими пальцами. Всё очень-очень плохо. Моника потеряла много крови, пуля прочно засела в бедре и скорее всего задела артерию. Вытащить подручными средствами её не удастся, поскольку она рискует только больше разворошить рану и тогда девушка истечет кровью за считанные минуты. К тому же, делать это без анастезии — дело гиблое. Последние, чего она хочет добиться — это смерть от болевого шока. Когда она с дуру закинулась наркотиками перед тем заданием и ей прострелили ногу, Гандия был серьёзно настроен донести до неё, что так подставляться самой и подставлять напарника, мягко говоря, не очень хорошо. Поэтому зашивал рану наживую, давая ей в полной мере прочувствовать последствия своего поступка. Но эти две ситуации нельзя сравнивать, потому что тогда она сама была абсолютно спокойна и уверена, что никакого опасности её жизни не угрожает, у Цезаря руки росли из нужного места и у неё очень высокий болевой порог. А Моника помимо отсутствия этих трех факторов, ко всему прочему ещё и беременна. — Что за нахер?! Как ты?.. — поток ее мыслей прерывает ошарашенный Денвер, который явно не ожидал, что его секрет раскроют так быстро, да ещё один из заложников. — Очень добрый день, — поприветствовала его Изабелла, не отрывая взгляда от раны. — Ты вовремя, мне как раз пригодится твоя помощь. Белла слегка меняет сидячее положение и протягивает парню свою ногу. — Мне нужны шнурки. Расшнуруешь? А то у меня руки немного заняты. — Какого хера ты здесь делаешь?! — в панике спрашивает Денвер, не зная, что ему делать дальше. — Спасаю твою недожертву, — раздражённо поясняет она. — Мне срочно нужен жгут, и если ты сейчас же не дашь мне хреновы шнурки, то все-таки станешь убийцей… Ну, чего замер?! Её выкрик немного отрезвляет парня и он послушно начинает вытаскивать шнурки из ботинка подрагивающими от нервов руками. — Так хорошо… Теперь второй… Умница. Теперь свяжи их вместе и сложи в несколько раз, чтобы увеличить площадь повязки… — координирует она действия Денвера, не отрывая взгляда от бьющейся венки на шее Моники. — Почему нельзя было просто одним шнурком это сделать? — наконец подает голос парень, когда они с горем пополам наложили жгут и Белла зафиксировала ногу, чтобы она была выше уровня тела. — Тебя чему Профессор учил, а? Слишком тонкий жгут повредит ткани, и это может привести к… Денвер, ты сейчас серьёзно? Изабелла устало смотрит на него, когда он направляет на неё пистолет. — Откуда ты знаешь Профессора?! — Денвер, опусти пистолет, — говорит девушка и проводит ладонью по лицу, наплевав на то, что она перепачкана в чужой крови. — И ты и я знаем, что ты не выстрелишь, потому что рядом лежит прямое доказательство того, что ты не способен на убийство. — Но плечо-то я прострелить тебе смогу, — тянет он, пытаясь звучать угрожающе, но это плохо получается, когда человек на прицеле совсем тебя не боится. — Давай, вперёд, — парирует она. — И тогда Берлин прострелит тебе голову. Серьёзно, не испытывай судьбу. Грабитель, поколебавшись, все же убирает пистолет, но все ещё напряжённо смотрит на равнодушную девушку перед собой. — Не смотрит на меня так, — отмахивается от парня Белла и приваливается к стене рядом с Моникой. — Если вкратце, то я с вами. Профессор решил подстраховаться, потому что был уверен на семьдесят восемь процентов, что план пойдет лесом. — Но почему мы ни о чем не знали? — Денвер ей по-прежнему не доверяет, но уже готов для диалога. — Потому что у Профессора в голове свои тараканы, — фыркает она. — И лучше тебе помалкивать о том, что ты сейчас услышал, если не хочешь разборок с Берлином. — То есть этот псих в курсе?! — Конечно, он в курсе, — терпеливо отвечает Изабелла, а потом в ней вдруг поднимается волна совершенно несвойственного ситуации веселья, и она с каким-то шкодливым удовлетворением добавляет: — Он же мой брат. Лицо Денвера после этой фразы достойно кисти любого художника, а сама девушка улыбается во все тридцать два, всеми силами сдеживая смех. — В смысле?! Это как? Ты сейчас не шутишь? — Не-а, с удовольствие бы вычеркнула факт нашего родства из своей биографии, но семью не выбирают, — трагично тянет она и прикрывает глаза рукой, чтобы не видеть офигевающего парня. Боже, Берлин точно убьёт её, когда узнает, но шок Денвера того стоит. — Но Профессор же сказал… — Никаких личных отношений? Да, сказал. Но не тебе меня в этом упрекать. И вообще, что за двойные стандарты?! То есть тебе с Москвой можно, а мне с Берлином нельзя? Денвер только поводит плечом на её упрек и смотрит прямо перед собой. — А я ещё когда у тебя телефон забирал, подумал, что с тобой что-то не так. — Будем считать это корявым комплиментом, — ухмыляется Изабелла. — Так, я не поняла, а чего это ты тут расселся?! А ну быстро тряпку в зубы и погнал убирать следы преступления! — Да иду я, иду, — фыркает парень. — Чего раскомандовалась? — Гены дают о себе знать. — Как тебя зовут хоть? — Изабелла, но можешь Беллой называть, так короче. — А город?.. — А зачем? Тут меня и так каждая собака знает, — беззаботно отвечает девушка. Если все будет настолько плохо, что дело дойдёт до плана Ватикан, то лучше он остаётся в неведении, как и планировалось. — Давай-давай, двигай. Денвер уходит, что-то бормоча себе под нос о безумных планах, чокнутых Профессорах и их не менее больных друзьях. Изабелла провожает его взглядом и вздыхает. Денвер — хороший парень, пускай и немного вспыльчивый, и он ей определённо нравится. Потому что смог остановиться раньше, чем сделал непоправимое, в отличие от неё. — Как же я заебалась. Изабелла сама не знает, зачем это говорит. В ее голове сейчас пугающая пустота и ничего больше, словно где-то рядом с ней раздался оглушающий взрыв и её контузило, напрочь отбив мозги и способность здраво оценивать ситуацию. Это всего лишь её работа. Кто-то занимается уничтожением насекомых, кто-то отлавливает крыс, а ей просто досталась другая юрисдикция и с этим уже ничего не поделаешь. Она должна просто нажать на курок, а потом убраться из этого чертового дома, прихватив с собой спящего пса, но с каждой секундой промедления Изабелла понимает, что не сможет этого сделать. У каждого человека есть свой предел, и Белла чувствует, что она сейчас балансирует на грани. Ей отчего-то кажется, что после этого дела она достигнет точки невозврата, полностью уничтожит в себе последние крохи человечности и превратится в что-то по-настоящему жуткое. Девушка не знает, откуда у неё такие мысли — она абсолютно трезвая, в её крови нет ни капли наркотика. Они просто возникли сами по себе, словно чёртовы гусеницы в её извилинах, изгрызя мозг в крупное решето, свили себе там коконы и долго дремали, не беспокоя повреждённое сознание своими телодвижениями и позволяя творить ужасные вещи без зазрения совести. Однако сейчас им пришло время пробуждаться от спячки, поэтому они вновь зашевелились, вызывая этот диссонанс и помутнение в рассудке трепыханием своих чёрных крылышек. Забавно, она настолько увязла в паутине собственного вранья, что начинает лгать даже самой себе, ведь на самом деле ответ на все вопросы кроется на заставке её телефона, стоит только снять блокировку. Но отрицание и побег от проблемы всегда были её коронными приёмами, поэтому она просто продолжит делать то, в чем она хороша. — Я заебалась, но это я так, в целом про ситуацию. Это не было ответом на твой вопрос, — девушка наконец принимает нормальное сидячее положение и начинает разминать шею, от чего позвонки тихо похрустывают. — О чем же я думаю, совершая убийство? Хммм… — Изабелла картинно прикладывает палец к подбородку и смотрит в потолок, всем своим видом выражая глубокую задумчивость. — Знаешь, мне кажется, что ты неправильно подобрал слово. Я не «думаю», я «продумываю», а это, чтобы ты знал, диаметрально противоположные вещи. Когда ты просто думаешь об убийстве, то велик шанс того, что все лучшее, что осталось в тебе от человека, возьмёт верх над примитивной животной жаждой крови, и ты осознаешь, как же это все на самом деле глупо. Изабелла сцепляет пальцы в замок и заводит руки за голову, потягиваясь. Марсель смотрит на неё со смесью удивления и снисхождения, но пока не предпринимает никаких действий. Девушка в чёрном, фривольно сидящая на диване, вовсе не похожа на матерого киллера, за плечами которого не один десяток трупов, но и на простую жертву обстоятельств она тоже не похожа. То, что стоит в нескольких метрах от него, представляет собой сумасшедший коктейль из детской непосредственности, хладнокровной чёткости в движениях и жуткого взгляда, на дне которого плещется плохо скрываемая опасность, застарелое безумие и едва различимое отчаяние. — И как же ты дошла до жизни такой? — усмехается Марсель. — Просто в один момент свернула не туда, — она зеркалит его усмешку, но ее взгляд становится изучающим, словно она взвешивает все его вопросы и определяет, достойны ли они ответов или вообще ее внимания. — Сколько тебе лет? — Больше, чем может показаться. — Ты так и продолжишь говорить загадками? — Пока я здесь главная имею право говорить, как хочу. Смысла в этом разговоре едва ли больше, чем в беседе Безумного Шляпника и Мартовского Зайца на чаепитии у королевы, и Марсель все больше убеждается в том, что она намеренно тянет время. А причин у киллера оттягивать момент убийства немного, и самая глупая и одновременно самая логичная из них — это личные отношения. Подобного рода связи всегда снижают продуктивность работы и тормозят процесс. Мужчина смотрит на нее в упор, насколько это позволят его скованное положение, и силится вспомнить, успел ли он уже где-то перейти дорогу этой девушке или нет. Да, он следил за Гандией и видел ее вместе с ним, но совершенно ничего о ней не знает. Тогда его главной целью был отмороженный глава безопасности банка, а на этого ребенка он даже не обратил внимания, хотя сам факт такого тесного знакомства этих двоих уже должен был его насторожить. Да, именно ребенка. Марсель не может видеть в ней угрозы, хотя его положение и то, что она вообще смогла его оглушить буквально кричат об обратном. У этой девушки мягкие черты, миниатюрная фигурка и изящные руки. Ей бы в самый раз бегать на свидания с молодыми парнями, часами трещать с подружками по телефону и ходить по ночным клубам, отжигая там до утра, а не убивать людей на заказ. Мужчина сидит в тишине, никто из них не пытается больше заговорить, и с каждым неловким пожиманием плеч и потиранием шеи он все больше понимает, что начинает испытывать то, что зарекся проявлять к людям, исключая разве что самых близких друзей. Он начинает испытывать к ней сочувствие, поразительно близко граничащее с жалостью. Изабелла улавливает перемену в его настроении практически мгновенно. Ей достаточно малейшего изменения в мимике, чтобы понять, что этот человек только что совершил ужасную ошибку. Он должен ее ненавидеть, презирать, испытывать безразличие на худой конец, но никак не сопереживать. Люди удивительные в своей глупости существа — они зачастую видят в других то, что хотят видеть, напрочь игнорируя все намеки и сигналы, и иногда даже если сказать человеку что-то прямо в лоб, то он и тогда ничего не поймет. Какие же все они дураки. И она тоже дура набитая не лучше остальных. Однако ей жизнь уже отвесила мощный удар под дых с такой силой, что она до сих пор отхаркивается, поэтому раз этот мужчина настолько глуп, что не хочет смотреть дальше миленького фасада, то она с удовольствием преподаст ему урок, если жизнь еще не научила. Она заставит его себя ненавидеть. Потому что так проще. Изабелла запрокидывает голову и низко гортанно смеется, выбивая остатки воздуха из легких, а затем садится боком, будто собирается вести диалог с невидимым собеседником: — Ах, старая, но как же мне добиться, чтоб принц вдруг пожелал на мне жениться? Помилуй, боже, в толк я не возьму, как я могу понравиться ему? — ее голос ломается и становится похожим на пищащую запись внутри говорящей куклы, а лицо капризно кривится. — Чуток поулыбайся для затравки, потом вверни чего-нибудь из Кафки, потом поплачься над своей судьбой и все произойдет само собой, — девушка меняет свое положение и отвечает самой себе совершенно чужим голосом, глубоким и уставшим. Закончив это импровизированное представление одного актера, Изабелла смотрит на него, чуть склонив голову на бок, и презрительно улыбается. — Какие же вы мужчины в большинстве своем законченные идиоты, — издевательски тянет она и цокает языком. — Я всего лишь вколола твоей псине транквилизатор, немного потрепалась о высоких материях и состроила лицо бесконечно уставшего от всего этого дерьма человека, а ты мне уже симпатизируешь… Неплохой сюжет для одноразового фильма, но это жизнь и она гораздо грязнее и отвратительнее, чем показывают в кино, поэтому… Она стягивает перчатки, обнажая руки с выкрашенными в черный цвет острыми ногтями, а затем медленно подходит к жертве, слегка прихрамывая из-за боли в прокушенной ноге, и ласково проводит ладонью по волосам мужчины. Изабелла седлает его колени и обнимает за шею, холодно смотря прямо в глаза Марселя, от чего тот поднимает бровь, без слов спрашивая, что она творит. — Я расскажу тебе, почему я такая ярая противница огнестрельного оружия, — девушка слегка царапает ногтями его кожу на загривке, оставляя белые полосы от содранного эпителия, а затем тянется к его лицу, слегка мазнув своей щекой о его, и шепчет на ухо: — В нем нет никакой интимности. Изабелла ухмыляется, почувствовав, как мужчина слегка вздрагивает от такого злостного нарушения личного пространства, а затем отстраняется, кладет руки ему на плечи и впивается в тело ногтями, раня сквозь тонкую рубашку, будто это не пальцы, а когти крохотной хищной птички. А Изабелла действительно на эту самую птичку похожа до безобразия. Маленький опасный сорокопут, накалывающий свои жертвы на острые ветки. — Серьезно, выстрелить в человека это все равно, что поставить штамп на квитанции — нудная, неинтересная рутина. Всего секунда и чужое сердце перестаёт биться, а ты переходишь к новой цели. Я прямо-таки чувствую себя офисным работником, не иначе. Девушка запрокидывает голову и смеётся своей циничной шутке, а потом неожиданно хватает мужчину за лицо, резко замолчав. — Конечно, у убийц есть свои понятия о профессиональной этике, но и эстетика тоже очень важна, — назидательно тянет она, словно рассказывает тему урока своему ученику. — Убийство — это своего рода ответвление от общепринятых видов искусства, а искусством принято восторгаться. Я хочу чувствовать, как твои мышцы судорожно сжимаются от страха, я хочу видеть, как ты нервно моргаешь и твои зрачки расширяются в ужасе. Я просто прихожу в экстаз от вида сломленного человека, который больше уже ни на что не способен и буквально умоляет его убить… Умоляет взглядом, разумеется, язык обычно отрезается в самом начале. Я не выношу криков — от них начинает жутко болеть голова, но вот сдавленное мычание мне по душе. Немного напоминает предоргазменные стоны… — Ты говоришь об этом так, словно тебя это возбуждает, — Марсель дёргает головой, избавляясь от сдавившей его лицо руки, и равнодушно смотрит на девушку. — Ну, всегда приятно, когда твоя работа доставляет тебе удовольствие, — со смешком тянет Изабелла и щёлкает мужчину по носу. — Ты отвратительна, — холодно припечатывает Марсель. — Ты умудрилась извратить до безобразия даже такое аморальное дело, как убийство. Неужели, они не могли послать, кого-то поадекватнее по мою душу? Если мне и суждено умереть, то я предпочёл, чтобы это была смерть от руки нормального киллера, а не от чокнутой извращенки. — В «Поэтике» Аристотель говорит, что вещи отталкивающие сами по себе в реальной жизни, например трупы, способны восхищать зрителя, когда они запечатлены в произведениях искусства, — говорит Изабелла все так же непринужденно, словно и не заметила оскорбления. — Поэтому, раз уж ты не разделяешь мои вкусы и против надругательств над своим телом, то давай превратим твоё убийство в театральное представление! Она резво вскакивает с его колен и начинает усиленно рыться в карманах плаща, а затем, видимо, найдя то, что искала, Изабелла отходит к шкафу, попутно включая торшер. Девушка находится за спиной Марселя, поэтому он не видит, что она делает, но даже затылком чувствует, что добром это не кончится. Спустя пару секунд слышится тихий шелест, а затем приглушенный звон, словно кто-то трясёт кости в стакане. Девушка вновь возвращается в его поле зрения, но уже со стаканом в руках, накрыв его сверху ладонью и встряхивая время от времени. Она придвигает стул и садится вплотную к мужчине, так что их колени практически соприкасаются. — Ладно, хрен с ним, с Основным инстинктом, — хмыкает она и выкладывает содержимое сосуда себе в руку. — Но Матрицу ты точно должен был смотреть. Девушка отставляет стакан на столик и протягивает Марселю две абсолютно одинаковые белые таблетки на раскрытых ладонях. — Одна из этих таблеток — это Валиум, мощное успокоительное. Если тебе попадётся она, то ты просто крепко уснёшь. Вторая — Дигиталис… И даже не пытайся спрашивать откуда у меня это добро и зачем я таскаю его с собой! Примешь её — и умрёшь от инфаркта. Режущая боль в сердце, резкий скачок давления… Через несколько минут начнёт пропадать зрение, а за ним и чувствительность, так что умирать ты будешь плюс-минус минут десять. Вот это накал страстей! Что же выберет наш герой? Поддастся ли он азарту? Будет ли судьба к нему благосклонна или же он падёт от собственного неверного выбора? — восторженно шепчет Изабелла. — Ну, так что, Нео? Какую таблетку ты выбираешь? — Ты адекватная? Я не собираюсь играть в твои игры. Если все ещё намерена меня прикончить, то сделай это по-человечески. — Ты не понял меня, милый. Как я и говорила убийство — это вещь интимная. А что может быть интимнее, чем полностью довериться другому человеку и позволить ему решать твою судьбу? — снисходительно отвечает девушка на его презрительным взгляд. — Так что, какую бы таблетку ты не выбрал… Вторую приму я. Марсель пристально смотрит в глаза Изабеллы, силясь уловить хотя-бы крошечный намёк на издевку, но она абсолютно серьёзна. В ней нет абсолютно никакого страха перед смертью, и на секунду ему даже кажется, что она хочет умереть. — Это безумие, — мужчина качает головой в неверии. — Н-да? Какая жалость, а я-то думала, что ты оценишь, — хмыкает девушка и её лицо искажает злая ухмылка. — Ведь надо быть законченный психом, чтобы решиться ограбить Национальный банк. И как только Изабелла произносит последние слова, из соседней комнаты раздаётся хруст, словно кто-то неосторожно наступил на осколок стекла. — Ждёшь гостей? — девушка мгновенно возвращает таблетки обратно и, схватив пистолет, медленно подходит к тёмному дверному проему. Моника открывает глаза со слабым стоном, но как только Изабелла кидается к ней, та испуганно отшатывается, как черт от ладана. — Ты… Ты правда его сестра? — спрашивает девушка обречённо, а Белла только слегка ухмыляется, понимая, что эта секретарша не так проста. Она просто делала вид, что все ещё в отключке, и слушала их разговор. — Ага, близняшка... Моника, ну ладно Денвер, но ты-то куда, а? — снисходительно поднимает бровь Изабелла. — Я это просто сказала, чтобы посмотреть на его лицо, когда он узнает, что его развели. — Но ты все равно с ними, да? — в глазах Моники читается неверие и страх от того, что человек, котрого она знала несколько месяцев, на самом деле планировал их ограбить и взять в заложники. — Да. — Тогда почему? Почему ты это делаешь? — отчаянно шепчет она. — Вы же нас все равно всех убьете. — С чего ты взяла? — удивлённо спрашивает Белла. — Мы же видели ваши лица и… — И ты думаешь, что как только мы соберёмся бежать, то прикончим вас всех, чтобы вы ничего не рассказали полиции, так что ли? Моника, ну мы же не рядовой банк грабим, в конце концов! Тут счет идёт на миллиарды евро! А с такими деньгами можно не то, что сделать себе пластику и поддельные документы, можно купить себе искусственно выращенную личность. — Как это? — Когда вся эта кутерьма с документацией ещё не была такой напряжной и мир не потонул в болоте бюрократии, нашлись одни продуманные личности, которые сделали свидетельства о рождении на несуществующих людей, а затем планомерно, год за годом растили их, словно это их родные дети, так что никто даже не заподозрит, что что-то с тобой не так, — поясняет Изабелла, а потом горько усмехается. — Жалко, что я узнала об этом слишком поздно.