***
— Я видел взрывчатку… Они нас всех взорвут, — произносит сходу запыхавшийся Артуро, вынуждая Изабеллу едва не зарычать от бессилия. Этот парень начинает создавать проблемы ещё раньше, чем она предполагала. Девушка вслушивается в его разговор с Моникой — в этот раз начальник оказался предусмотрительней и подсел прямиком к ней, и когда речь заходит о втором телефоне, то глаза Изабеллы расширяются в страхе за отчаянную девушку, которая решила поиграть в Джеймса Бонда. — Моника, не над… — Я подумала над твоими словами, — обрывает её секретарша и сжимает руку. — Я хочу этого ребёнка. Но для того, чтобы дать ему жизнь, я должна быть жива… Изабелла смотрит на неё со смесью ужаса и отчаяния, однако, когда казалось, что ситуацию уже никак не усугубить, всегда случается, что-то что забивает последний гвоздь в крышку гроба. В холл входит до ужаса злой Берлин. Этой злости не заметить невооружённым взглядом, но Изабелла знает его уже два года, поэтому безошибочно определяет все оттенки его настроения. — Всегда есть герой, который думает, что он может всех спасти… — медленно и тягуче начинает он, а девушка подавляет в себе малодушное желание перекреститься самой и перекрестить того, на кого направлен гнев мужчины. — Кто-то из вас передал определённую информацию полиции и у этого кого-то был при себе телефон. Так что я попрошу нашего героя сделать шаг вперёд, а мы все дружно ему поаплодируем. Берлин сейчас сама доброжелательность, но девушка видит, что у всех заложников от затаенной в этом голосе угрозы по спине пробегает холодок. Сама же девушка чувствует лишь раздражение. «Ты вообще чем там занимаешься, родной?! Как?! Вот как можно было проворонить телефон?!»— яростно думает девушка и начинает нервно тереть шею — их условный знак, что нужно поговорить. — «Надеюсь, ваше царское величество соизволит обратить на меня свои светлые очи, потому что если нет, то в скором времени неучтенных телефонов будет два.» — Нет? — спрашивает Берлин и оглядывает зал, обиженно поджав губы, словно оставшийся без сладкого ребёнок. — Очень жаль. Он слегка щурится, выискивая жертву, а потом хватает одного мужчину из первого ряда, заставляя выйти вперёд. — Ты. Раздевайся, — бросает он зло и передаёт напуганного заложника Хельсинки, который грозно направляет на него автомат. Это превращается в настоящее безумие — уже второй раз их заставляют раздеваться, поэтому Изабелла трёт шею сильнее, прожигая спину Берлина взглядом, в надежде, что он почувствует это. Полуголая Моника в руках Денвера начинает задыхаться, и Изабелла на секунду даже восхищается её актерскими способностями. Девушка смотрит, как молодой грабитель уводит паникующую секретаршу, напряжённо соображая что же ей теперь делать, но тут её внимание переключается на Рио, который нервно зовет Берлина и начинает ему что-то шептать. — Кажется, нам с тобой пора поговорить, — едва услышав эту фразу Изабелла жмурится. «Всё, Рио, ты прожил недолгую и, возможно, не самую счастливую жизнь. Постарайся протянуть подольше, потому что этот псих вести с тобой светские беседы явно не собирается», — мысленно провожает парня в последний путь девушка, когда видит, что Берлин положил руку на загривок бедного мальчишки. — «Так, я не поняла, это что за игнор, Берлин? У меня уже шея болит, а ты на меня даже мельком не взглянул! Все, считай ты сам напросился. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.» Изабелла глубоко вдыхает и падает в обморок. Видит Бог, она пыталась по-хорошему. Услышав звук упавшего тела и испуганные вскрики, Берлин оборачивается и, подойдя к Изабелле, кладёт ей руку на шею, якобы прощупывая пульс. — Просто обморок, — успокаивает он заложников, а потом поднимает её с пола и закидывает к себе на плечо. — Очень впечатлительная девушка. Когда он уносит её достаточно далеко от посторонних глаз, Изабелла щипает его за бок. — А ты не мог взять меня как-то культурней, а? Все таки не мешок с картошкой та… Ай! — она вскрикивает, когда Берлин с размаха шлепает её по заднице, прежде чем поставить на пол. — Что за сцену ты там устроила?! — недовольно шипит он, встряхивая девушку. — На себя бы посмотрел! Тоже мне, актёр погорелого театра! Если бы не моя импровизация, то по Монетному двору гулял ещё один неучтенный телефон. — Что значит «ещё один»? — напряжённо спрашивает мужчина, сканируя взглядом её лицо. — Мы в двадцать первом веке, ау! У людей может быть больше одного телефона! — раздражённо ворчит Изабелла, но потом поясняет: — Моника. Приёмная. Второй телефон. Денвер повел её туда, когда та сымитировала приступ паники. — Я разберусь, — кивает Берлин и заталкивает девушку в один из кабинетов. — А ты сиди тихо.***
Изабелла может быть послушной, когда того требует ситуация, но когда эта ситуация выходит из-под контроля, то и она может выйти из берегов. Девушка резко вскакивает на ноги, услышав оглушающий звук выстрела, эхом прокатившегося по коридору. Её изнутри царапает нехорошее предчувствие, но она старается убедить себя, что это просто Берлин решил попугать Рио, и они обошлись без жертв. Когда раздаётся второй выстрел нехорошее предчувствие превращается в настоящий страх, поэтому, едва Берлин успевает закрыть за собой дверь, как Изабелла тут же накидывается на него с расспросами: — Что это были за выстрелы, Берлин? Надеюсь, ты не прикончил бедного мальчика за его оплошность? — Нет, что ты, Рио живее всех живых, пускай и слегка потрепан, — в его голосе сквозит какая-то странная весёлость. — Чего нельзя сказать о твоей подружке. — Что?.. — неверяще смотрит на него девушка, словно видит впервые. — Ты же не… — Да, я приказал казнить заложницу, — будничным тоном говорит Андрес, будто они говорят о погоде, и делает шаг по направлению к Изабелле, но девушка тут же отступает назад. — Только, пожалуйста, не делай из этого драмы. Я действовал исключительно в интересах нашей безопасности. Девушка странно смотрит на него и едва уловимо морщится, так что кажется, будто по её лицу проходит рябь. — Да я и не собиралась, в принципе, — она безразлично пожимает плечами. — Ты все правильно сделал, такие риски нам ни к чему. Мужчина вскидывает брови, удивлённый такой покладистостью девушки, но последующие её слова ставят все на свои места. — То есть ты думал, я так отреагирую, да?! — в бешенстве шипит Белла, прожигая его яростным взглядом. — Скажи, у тебя ку-ку совсем не варит?! Крыша окончательно потекла?! — Уймись, Ватикан, — с усмешкой говорит он, отмахиваясь от неё, как от назойливой букашки. — Без страха не будет уважения. Они должны знать, что мы не собираемся с ними миндальничать. К тому же, у неё был телефон, что мне ещё оставалось делать? В его взгляде явственно читается предупреждение, что день и так паршивее некуда и лучше бы ей притихнуть и не оспаривать его решения, но Белле как-то наплевать. — Ну, даже не знаю… — зло говорит она, сверкнув глазами. — Можно было долбануть её башкой о стену, сломать запястье! Засунуть ей пистолет в промежность и пригрозить, что ты лично проведёшь ей кустарный аборт, если она не застегнет рот на все пуговки! Да есть дохреналлион вариантов помимо убийства! — Какая у тебя бурная фантазия… — восхищенно тянет Берлин, поглаживая подбородок. — Теперь я понимаю, чем ты смогла заинтересовать Профессора — его всегда привлекали экстровагантные личности. — Да, соглашусь. Профессор питает особую слабость ко всяким психам. Но ему не стоит ставить своих любимчиков руководить налетом. В который раз убеждаюсь, что «кумовство», — она изображает в воздухе кавычки, — не приводит ни к чему хорошему в любой сфере деятельности. — Намекаешь, что я не справляюсь с должностью лидера? — взгляд Берлина темнеет и он опасно щурится. — Думаешь, что справилась бы лучше? — Я? — девушка удивлённо вскидывает брови и указывает на себя пальцем, будто хочет удостовериться, что он имеет в виду именно её. — Не-е-ет, я предпочитаю стоять за троном — там, знаешь ли, легче развернуться. Но если бы мы поставили этот вопрос на голосование, как в любой нормальной демократической стране, то я не задумываясь отдала бы свой голос за Найроби. — Мне кажется, что твой выбор тоже несколько необъективен, — он подходит к ней вплотную, вынуждая задрать голову, чтобы не разорвать зрительного контакта. — В тебе сейчас говорит женская солидарность, не более. — Отнюдь, — хмыкает Изабелла, искривив губы в злорадной усмешке. — Найроби рациональна, умна и отлично поднимает боевой дух. К тому же, как показывает история, у мужчин отлично получается убивать, но выживание — исключительно женская прерогатива. — Что ж, тогда очень жаль, что у нас патриархат, — Берлин хватает её за отворот комбинезона, и его лицо искажается гримасой ярости. — Что ты хочешь этим сказать? — напряжённо спрашивает девушка, опасливо косясь на его руку. — То что здесь командую я! — рычит мужчина и откидывает Беллу от себя, так что она ударяется об угол стола бедром. — И тебе придётся с этим примириться! — Если все-таки решил устроить здесь концлагерь, то помни, что диктаторы всегда плохо заканчивали, — спокойно говорит девушка, откидывая волосы с лица. — А что если я не примирюсь? Может и меня тогда пристрелишь, раз я тебе перечить посмела? — О, нет, моя дорогая… — Берлин зажимает её между собой и столом, облакотившись на столешницу по обе стороны от Изабеллы. — С тобой у нас всегда были особые отношения… — Ты серьёзно собираешься идти в этом? — Андрес выразительно приполнимает бровь, оглядывая девушку с головы до ног. Сегодня они планировали вылазку в город, и мужчина выглядел как всегда великолепно: на нем была безупречно выглаженная рубашка и серая жилетка с замысловатым узором, которая идеально подчеркивала атлетичность его фигуры, но Изабелла его энтузиазма в выборе одежды не разделяла. — А что не так? — она непонимающе смотрит на него. — Ты же сам сказал одеться по классике. А чёрный низ и белый верх чем тебе не классика? Девушка демонстративно оглядывается себя и стряхивает невидимые пылинки с короткой белой толстовки с надписью AC/ DC, а затем неловко переводит взгляд на ноги, облаченные в чёрные спортивные штаны. Андрес раздражённо выдыхает и возводит глаза к потолку, мысленно спрашивая у Бога, за что ему это наказание. — Так, а ну пошли, — мужчина разворачивает Беллу и полкает в спину по направлению к её комнате. — Твой образ бунтующего подростка безусловно очарователен, но я ни за что не поверю, что у работника Монетного двора нет приличной одежды! Изабелла отчаянно пытается затормозить пятками, но Андресу упорства тоже не занимать, поэтому с горем пополам, но ему все же удаётся дотолкать упрямую девушку до её комнаты. Оказавшись внутри, мужчина, явно не желая терять времени, распахивает её шкаф. — Слушай, ты не наглей, а? Это между прочим злостное нарушение личного пространства! Вдруг я там любовника прячу?! — возмущается девушка и осторожно отступает к двери, потому что прячет она там далеко не любовника. Берлин только фыркает, не удостоив её и взглядом, как вдруг замирает. Изабелла мысленно прощается с жизнью и корит себя за глупость, потому что только ей в голову могло прийти прятать улику у себя под боком. Девушка не шевелится, даже дышать старается через раз, потому что эта сцена до ужаса напоминает момент из её прошлого, где Гандия точно так же стоял спиной к ней в дверном проёме перед тем, как наброситься. Но отличие в том, что с Цезарем они были на равных и ему можно было — хотелось! — отвечать. Андрес же на порядок выше в её списке приоритетов и сейчас бить в ответ девушка не намерена. Когда Андрес впервые ударил её, то поражённый наркотиком мозг заставил тело работать на рефлексах и она рассекла ему скулу. Она била Андреса, но видела Цезаря. Сейчас же она абсолютно трезвая и отчетливо понимает, что чаша терпения только что переполнилась, потому что он наконец разворачивается к ней, держа треклятый бархатный пиджак на двух пальцах. Они смотрят друг другу в глаза и Изабелла прикладывает все усилия, чтобы ни один мускул на лице не дрогнул, образуя нервную идиотскую улыбку. — Андрес, я могу объяснить… — Непременно объяснишь, — обрывает он её на полуслове, выдвигая стул и аккуратно вешая темно-зеленый пиджак на его спинку. Поразительно, с каким пиететом он относится даже к безнадёжно испорченной вещи, но Изабелла знает, что к людям он не испытывает ни толики подобного трепета. Она покойница. — Кажется, нам с тобой определённо пора поговорить, — Андрес подходит вплотную к ней, заставляя зажмурится и сглотнуть. Белла чувствует, как его рука ложится ей на загривок, и она ждёт, что мужчина сейчас приложит её головой о каменную стену. Однако то, что происходит дальше, не вписывается даже в её сюрреалистические наркотические видения. Андрес тянет её на себя, взяв за воротник и тем самым вынуждая сделать несколько шагов вперёд, а потом резко дёргает на себя, наклоняя. Изабелла удивленно распахивает глаза и смотрит на каменный пол перед своим лицом. По инерции она упирается в него руками и чувствует, как мелкие песчинки впиваются в ладони. — Устраивайся поудобнее, — хмыкает Андрес и кладёт руку ей на поясницу, придавливая к своим ногам. — Ты здесь надолго. Девушка ничего не отвечает, она лежит перекинутая через колени мужчины и тупо смотрит на пол перед собой, медленно осознавая, что убивать её похоже не собираются, однако то, что взбрело в голову Андресу, тоже выходит за рамки адекватности. Нет, он правда собирается?.. Ответом ей становится звонкий шлепок, и Изабелла вскрикивает скорее от неожиданности, чем от боли. Девушка поворачивает голову, ошеломленно глядя на Андреса, и старается вывернуться из крепкого захвата. Мужчина ее попытки безжалостно пересекает. — Мой сердобольный брат излишне мягок к тебе, Белла, — говорит он строгим голосом, припечатывая каждое слово сильным шлепком. — Чувство безнаказанности может вскружить голову, но все хорошее рано или поздно заканчивается. И будет лучше, если ты усвоишь это прежде, чем мы пойдём на ограбление. Изабелла вертится ужом на его коленях и закусывает губу в попытке сдержать пузырящийся в глотке смех. Это больно, но несравнимо со сломанными рёбрами, простреленным бедром или выбитыми зубами. Однако девушка привыкла плясать под чужую дудку, поэтому решает подыграть — кот будет забавляться с мышью, только пока она трепыхается в его когтистых лапах. — Ауч! Я все поняла! Можешь прекратить этот ликбез, — Изабелла снова пытается сползти с его колен, но добивается лишь того, что Андрес перехватывает её поудобнее и шлепки теперь жалят только сильнее. — Нет, так легко ты не отделаешься. Ты изрядно подпортила мне нервы, дорогая, — девушка замирает на мгновение, не слыша в голосе привычной издевки. — Мне порядком надоели твои незрелые детские выходки и постоянное вранье. Андрес бьёт сильно, с оттягом, действительно наказывая её, и Изабелла понимает, что дело тут вовсе не в этом треклятом пиджаке. Этот кусок дорогой ткани просто предлог, просто повод выместить копившееся долгие месяцы раздражение. Это даже немного забавно. Она действительно ужасна и успела наворотить дел на три смертные казни, и знай о всех её пригрешениях Андрес, то ему было бы противно к ней не то что прикасаться, а просто смотреть в её сторону, но… Это наказание слишком личное, слишком интимное и слишком несоизмеримо с её преступлениям, что от этого сносит крышу. И если Андрес решил на ней оторваться, то она тоже не будет сдерживаться. Изабелла скребет носками своих излюбленных кед по полу, мстительно сжимает в кулаке штанину мужчины и жалобно скулит, периодически срываясь на крик. Внутри неё разливается блаженство от осознания, что она наконец может расслабиться и отдать себя в руки правосудия. Она впервые чувствует себя… Защищённой? Это абсолютное безумие, но именно с Андресом, с этим законченным нарциссом и эгоцентриком, не способным на сочувствие, Белла чувствует себя правильно, словно все в её жизни встало на свои места. Сейчас он все контролирует, он ведёт в этом танце, а она охотно поддаётся. Бессилие, в конце концов, не такое уж и плохое чувство, если его правильно преподнести. — Ай! Андрес, пусти! — Изабелла жалобно пищит и изворачивается так, чтобы глянуть на мужчину через плечо, состроив умоляющее лицо. — Мне больно! — Не пытайся меня разжалобить, — хмыкает Андрес, однако все же останавливается и убирает руку с её поясницы, но только лишь для того, чтобы закатать рукав рубашки. И по-хорошему надо бы вскочить с его колен, воспользовавшись моментом, но Изабелла этого делать не собирается. Девушка только делает вид, что хочет ретироваться, пока её ничего не удерживает, однако послушно замирает, услышав его грозное «лежать». — Я с тобой ещё не закончил, — от его строго голоса и бескомпромиссного тона перехватывает дыхание и мутится сознание, но эти чувства не имеют никакого отношения к возбуждению. В Изабелле нет ни похоти, ни желания. Первому просто нет места рядом с этой девушкой, а второе запрятано слишком глубоко в подсознании, чтобы проявиться в такой ситуации. То, что чувствует девушка, странно, иррационально и отдаёт каким-то совершенно безумным флером. — Андрес, я больше не буду! — взвизгивает она совершенно по-детски, когда мужчина начинает шлепать по одному и тому же месту несколько раз подряд, не давая боли утихнуть. — Что «не буду»? — передразнивает он её, не прерывая наказания. — Будь добра, выражайся яснее. — Да ничего не буду! — отчаянно вскрикивает девушка, внутренне упиваясь своим беспомощным положением. — Буду сидеть… Ай!.. Тише воды, ниже травы. — На счёт «сидеть» я очень сильно сомневаюсь, — Белла не видит его лица, но по тону чувствует, что он ухмыляется. Наконец-то они оба получили, что хотели. Люди в большинстве своём законченные эгоисты, и Белла не исключение. Когда вся власть сосредоточена в руках другого человека, то можно снять с себя ответственность. В конце концов, она всего лишь пуля, а на курок нажимает совсем другой чел… Нет. Изабелла машет головой из стороны в сторону. Именно с этой мысли её падение в пропасть и начало набирать чудовищную скорость. Она виновата. Это она одна во всем этом виновата. Изабелла сама не замечает, как по её щекам начинают течь слезы, а вскрики становятся какими-то слишком уж надрывными. Мысли путаются и в голове сами по себе начинают всплывать воспоминания того, что она натворила в далёком прошлом и что творит сейчас, как безжалостно играет с чувствами человека, который испытывает к ней если не любовь, то привязанность и симпатию. Это напоминает ей о том, кем она становится не хочет. О том, что даже у такой лицемерной дряни как она есть граница, за которую лучше не заступать, потому что тогда никакое наказание не сможет дать ей право простить себя и жить дальше. И она ходит вдоль этой черты пьяной походкой, то и дело норовя шагнуть за грань. Андрес этого всего не заслуживает. И если бы он приставил к её голове пистолет, то она бы с радостью приняла пулю, потому что то, что сейчас делает Андрес — слишком мягкое наказание за её грехи. Однако никакое наказание несправедливо, потому что сам человек необъективен и несправедлив, когда дело касается тех, кого он любит. Всё любят грешников, хоть и ненавидят сам факт греха. Мужчина внезапно останавливается, видимо, решив, что с неё достаточно, и устало проводит ладонью по лицу, а затем осторожно приподнимает Изабеллу за плечи, заставляя сесть к себе на колени. Девушка сразу же обнимает его руками за шею и прячет лицо у него на плече, вжимаясь в мужчину всем телом, будто хочет слиться с ним и стать единым целым. Берлин обнимает её в ответ с секундной заминкой, зарываясь пальцами в волосы на затылке и едва ощутимо прикасаясь губами к виску. Безусловно, он удивлён такой бурной реакции. Он не ожидал такого, и Изабелла чувствует его неловкость. Нормальная девушка непременно бы возбудилась от подобного обращения, но Белла — больная. Берлин дал ей нечто, что несравнимо ни с каким оргазмом. Катарсис. Полное и бесповоротное ментальное очищение. Постепенно её рыдания сходят на нет и она неуверенно отрывает лицо от его плеча, заглядывая в глаза. Зрительный контакт важен при любом общении, потому что истинный смысл скрывается во взгляде и его разглядеть не сложно, если знаешь, куда смотреть. — Я… Я больше не буду трогать твои вещи. Обещаю. Я люблю тебя. — Очень на это надеюсь. В противном случае мы всегда сможем повторить. Я всегда буду рядом. Их носы почти соприкасаются, но все же они недостаточно близко, чтобы считать это предложением поцелуя. Изабелла глубоко вздыхает и стучит указательным пальцем в грудь мужчины. — Соглашусь, наши отношения выходят за рамки общепринятых. Но если ты хочешь, чтобы они такими и оставались, то не превращай каждый разговор в битву за превосходство. Девушка осторожно приподнимает его руку и выскальзывает из этой импровизированной ловушки, но продолжает смотреть Берлину в глаза. — Я пойду пройдусь, освежу голову. Не могу сейчас на тебя смотреть. Дай мне время. — Смотри не попадись никому на глаза. Я расстроюсь, если тебя пристрелят без моего ведома. Будь осторожнее. Я не хочу, чтобы ты пострадала. Когда за Изабеллой закрывается дверь, Берлин устало трёт лицо и присаживается на край стола. Девушка ушла, поджав хвост, принимая свое поражение и невозможность изменить ситуацию, но отчего-то после её уязвленого и затравленного взгляда именно Андрес чувствует себя наказанным сполна.