Музыка преступника

Если бы Глеба спросили, что стало ему самым дорогим, он бы не сомневаясь ответил, что вечера, когда он лежал под теплым боком Мирона. Большое пуховое одеяло, приковывающие своей тяжестью не только к чужому горячему телу, но и к кровати. Приоткрытая форточка и тихий шепот, рассказывающий что-то несомненно интересное. Так теперь выглядели для него самый счастливые моменты жизни. - … да и в Совок я приехал, когда мне лет семнадцать уже было. Как-то так получилось, что я тут совсем один оказался. – проговорил совсем тихий размеренный голос. - А я ничего такого из своей подростковой жизни не помню. Все было такое… - обводя комнату рукой, парень пытался передать ту обстановку, которую не мог объяснить. - А что так? - Детей воспитывать не ее конек. – смеясь проговорил парень, поворачиваясь, чтобы уткнуться носом в чужое плечо – Солдат – может быть, но точно не детей. - Ну, она же женщина, и не просто женщина, а искалеченная душой. Вообще, женщины – это универсальные солдаты. Они боль меньше воспринимают, более выносливы и в сложных ситуациях менее поддаются эмоциям, а когда им нежности не дают и предают, они черствеют – остаются такими же внешне, но совершенно меняют себя внутренне, причем чаще всего специально – проговорил мужчина, пробираясь рукой к белесым, с недавних пор, коротким, волосам. - Ого какую ты философию о женщинах развел – смеясь заметил парень, немного приподнимаясь на локтях. - Так мне ж уж не двадцать лет, у меня многое было – в такой же интонации отвечает ему мужчина, принимая зеркальную позу. - Эй – парень легонько бьет своего собеседника в плечо, и падает лицом в подушку. - Да ладно тебе – наваливаясь сверху, проговаривает Мирон, целуя куда-то в район шеи. - Я из детства только помню лето в деревне. Тогда еще родители живы были, мне лет шесть и меня на лето к бабушке в деревню… - еще немного покрутившись для того, чтобы найти удобную позу, Глеб начинает свой рассказ совсем сонным голосом. – Приеду вечером, а бабушка только от соседки идет. Она из скота только кур держала, а у соседки покупала молоко из под коровы. Корову доили часов в семь, и молоко такое теплое и пряное – вкусное – немного протягивая первый слог у последнего слова, зеленоглазый углублялся в свои воспоминания – выпьешь целый стакан залпом и спать в кровать уляжешься, а она рядом с печкой стоит и греет так, прям вся душа огнем горит. – с закрытыми глазами, парень касается своей груди там, где должно быть сердце. Улыбка сама по себе всплывает на губы, как бы показывая, что там – за закрытыми глазами, правда рассыпаются цветы на своем зеленом полотне, правда поют свою вечернюю песню кузнечики, правда молоко теплое и правда вкусное. - Утром бабушка с оставшегося молока сливки сольет в банку поменьше, а из самого молока кашу варит. Почему-то она всегда была вкусной. Вот теперь вообще кашу редко ем, потому что такой вкусной больше нигде и никогда не пробовал. – чувствуя, что тело стали ближе к себе прижимать, зеленоглазый только в чужую грудь носом уткнулся, и совсем тихо продолжил. – А как они собирались с соседями никогда не забуду. Кто-нибудь на деревне поросенка зарежет, да продает, а бабушке всегда почти даром отдавали, потому что она всех огурцами угощала. – смеется совсем тихо, но так честно, что кажется озаряется все вокруг. - Она возьмет шею, да народ начинает собирать. Всегда говорила к кому сбегать - позвать надо. Картошки наварит, а люди, что помоложе, придут да мяса нажарят, самовар заварят и сидит человек пятнадцать, разговаривают, смеются, а я один такой маленький. – снова тянет первый слог - Почему-то в деревне у нас всегда детей мало было, ну или я не с кем не общался. И вот все они выпьют, мужчины самогон мутный такой, а женщины какие-то настойки на водке, и петь начинают. – Парень затих, и Мирон уж подумал, что парень уснул, как тот продолжил - Ты знаешь, они так пели… Это даже не описать. У них голоса совсем разные, но они так гармонировали, что даже дышать страшно, вдруг перебьешь. И вот так сидят они с семи вечера до пяти утра, и во всех углах деревни их слышно. У них песни такие тоскливые были почему-то. Как будто они их не пели, а несли через всю жизнь, пропитывали грустью и тяжестью, но такой искренней красотой… А я засыпаю уже к одиннадцати, меня отнесет кто-нибудь и снова теплая кровать рядом с печкой – звучит уже на грани слышимости, и тело совсем расслабляется, становясь тяжелее. Мирон отчего-то улыбается. Сам не понимает отчего, но в голове так и поплыли картинки. Он смотрел на стриженную голову и видел колосья, которые танцевали свой нежный танец под музыку ветра, видел радостное утро с криком петуха, видел старые сморщенные руки, которые протягивают конфетку… Ему так сильно захотелось уехать, но он только крепче прижал к себе своего ночного собеседника, зарываясь носом в светлые колосья волос. *** Белый снег, серый лед… Не, не то… Серый день, белый снег окутывают все пространство вокруг. На улице уже по привычному холодно и пусто. Так пусто, словно в один момент там перестало существовать что-либо. Улица своими трупно-синими руками тянет душу к себе, заставляя погрузится в это состояние пустоты. Страшно и плохо, но ничего сделать с этим не можешь. Такое состояние, что его даже не выплакать, не выстрадать никакими моментами. Обычно случится что-нибудь плохое, и эмоции наружу так и бьют ключем, а тут, кажется, даже если тело вскрыть, ничего кроме крови не вытечет, ничем не поможет. Будет все также умирать, только теперь и физически. Глеба это утро хватает за голову своими жестяными руками, не позволяя даже подумать о чем-то светлом и приятном. Душа неприятно скручивается, уходя куда-то в желудок, заставляя болезненно скрутиться на кровати. Тревога. Это называется тревога. На кровати уже пусто, впрочем, как и в голове, но это пугает не так сильно, как то, что простынь еще теплая. Этот факт и тянет парня встать с кровати, подойти к окну, и наблюдать как взрослый мужчина садится в машину. Глаза сами по себе заполняются слезами, но не роняют ни одну капельку. Странно это все, так не хочется смотреть на удаляющуюся фигуру, ощущая отвратительное волнение. А Мирон же проснулся с полным ощущением счастья. В голове летали мелодии, в руках лежала родная душа, а мир сегодня принадлежал только одному человеку – Мирону, который в свою очередь был готов отдать его человеку рядом с собой. Наверное, если бы он мог он отдал бы еще больше… В голову влетают образы рассвета на лугу, где солнце восходит особенно красиво, где трава становится оранжевой, а тишина живой, и вставать становится совершенно просто. Одежда практически сама садится на мужчину, ему остается только поцеловать сопящего парня в лоб, и улыбнувшись закрыть за собой дверь. Да, сегодня он точно король жизни. *** - Привет – говорит мужчина, продолжая улыбаться - Доброе утро – отвечает строгий голос Желание хоть как-то проявлять эмоции резко пропадает, снова принося самоощущение камня, и лица всех окружающих равняются в тяжелую, непроницаемую гримасу. -Ну так, каков план? – спрашивает Мирон, поглядывая на собеседника - Он посчитает меня девочкой на побегушках. – Ответила женщина, фокусируя свой взгляд на чужом лице - Как это? - Он не знает кто глава. А я знакома с ним, и он захочет со мной переспать, чтобы еще больше насолить главе. И нет, у меня не было возможности в прошлый раз его устранить. - Ты думаешь он захочет с тобой переспать? – удивляется мужчина - А ты что-то имеешь против меня? – улыбнувшись спросила Пиковая - Нет, я имел в виду … - Да я поняла. У меня с ним назначена встреча, и она очень важна для меня – немного приостановившись, женщина продолжила. – ведь он такой сильный и мужественный – фраза пронеслась с влюбленным голосом. Таким, каким девочки рассказывают своим подругам о понравившемся парне. Лицо Мирона на секунду скривилось в омерзении, а потом бровь изогнулась в вопросе. Громкий смех дал понять, что это не взаправду. - Видел бы ты свое лицо. - Моя задача в чем? – деловой тон, всегда главенствующий в их разговорах - Мы будем в его заведении, естественно там будет много его людей, но нам надо сделать все тихо. Если все пойдет по плану, мы поднимемся на третий этаж в этом же здании, а там я перережу его горло. Кажется, ничего сложного: просто зарезать и уйти, как ни в чем не бывало. Но есть одно но… Ему звонят каждые двадцать минут, а он всегда берет телефон. Такая вот мера предосторожности. Твоя задача вывезти меня сегодня живой. У меня не будет с собой оружия. Нож я возьму в заведении. На здании рядом один человек, и обзор у него только на одну сторону. А еще его не очень хочется использовать – выбраться ему будет почти невозможно. - А эти? – кивая головой вперед, спросил Мирон - Водила будет ждать в машине, и как только мы сядем повезет нас домой, а он будет недалеко от главного входа. Не забывай, что там меня знаю немногие, и самое главное, не встретить тех, кто знает. - Пиздец у тебя задачи. - Другого выбора нет. Важно не привлечь много внимания. *** Есть не хотелось, но чай был кстати, поэтому Глеб уже пол часа глотал остывший напиток, уходя в свои мысли. Что-то не давало ему покоя, он из всех сил пытался понять, что не так. Почему он чувствует наступление чего-то плохого, какого-то пиздеца... Рядом сидел Кирилл. Его исхудавшее лицо в последнее время стало казаться Фараону олицетворением… Олицетворением России сейчас. Голод, грусть, страдание и полное отсутствие любви к жизни. В гостиной сидел Адиль, листающий плотные страницы какой-то книги, а Даня был где-то наверху. Остальные уехали, оставляя за собой только тишину. В такие моменты самое громкое - это мысли, постоянно летающие в голове. Они начинают не просто напевать тебе о своем существовании, а прямо кричат свою суть, вбиваясь в мозг железными гвоздями. За окном падали белые хлопья, но ничего с собой не приносили. Раньше настроение как-то подстраивалось под погоду – под солнцем хотелось улыбаться, под дождем было приятно погрустить, а под снегом постоять, размышляя о предстоящем лете. Сейчас погода не играла ровно никакой роли. И казалось, теперь всегда и всем плохо, и под дождем, и под солнцем, и под снегом… Резкий звук становится самым неожиданным гостем. Он просто в один миг рушит все, что происходило, превращая в полнейший хаус. Входная дверь, ложится на пол, становясь дорожкой для пришедших людей, а потолок оказывается шокированным, получив пару пуль в свое существо. - Ну что, суки, думали уложили Славу, и теперь спокойно жить будете? – спросил какой-то парень, первым врываясь в дом. Но не успел он разразиться еще одной тирадой, как взвизгнул, падая на пол и хватаясь за бок. «Всегда держи оружие под рукой» одно из первых и самых важный правил этого дома. Правило, которому подчиняются все жители. В дверь проникают еще двое, сразу целясь в сторону дивана, из-за которого был произведен первый выстрел. Они что-то громко говорят, но понять, что именно - не получается. Разные звуки смешиваются в один большой твердый ком, не позволяющий разобраться в чем-либо. После острой тишины, царившей здесь буквально пару мгновений назад, уши отказываются воспринимать этот звуковой булыжник. Глеб стаскивает онемевшего Кирилла со стула, толкая его к уже лежавшему на полу столу. Сам же прицеливается и выстреливает в второго, вторгнувшегося на чужую территорию, человека. Выстрел приходится прямо в голову, мгновенно кладя тело на пол. Все вокруг: стены, мебель, пол, получает свой новый цвет. По мнению Глеба самый красивый и самый страшный цвет в это мире. Последний «гость», оборачиваясь на белобрысого, получает свинцовый подарок прямо ухо, тут же падая на своего остывающего товарища. И снова тишина, теперь украшенная еще и страшным видом. Вокруг царит бардак и уж точно нет никакой идиллии. Все происходящее создает ощущение сюрреалистичности, как страшный фильм плохого режиссера, раскрывающий гниль этого мира через подобные сцены. Только это не кино, к сожалению. Адиль поднимается, и смотрит туда, где только что были неизвестные, все так же видя летящий белый снег, и не успевает еще раз занести руку для выстрела, как плечо отдает раздирающей болью. - Ах ты мудак– звучит с лестницы. И вот, в комнате появляется третий труп, щедро одаренный второй пулей в лоб. - Твою мать – проговаривает Даня, быстро направляясь в гостиную. Глеб следует его примеру, стараясь сдержать дрожь в руках. Он впервые убил человека сам. Не просто смотрел как чужое тело касается земли, а сам заставил чужие ноги подкоситься. Кирилл подрывается с места, как-то незаметно быстро оказываясь возле истекающего кровью любимого человека. По щекам текут слезы, а ничего внятного сказать не получается, получается только издавать звуки, чтобы хоть как-то обозначить свою просьбу не покидать его. - Кирилл – зовет строгий голос, заставляя голубые глаза уткнутся в чужие – отойди. Отходит. Сам не понимает, как может, но отходит. Позволяет двум людям взять, и нести. До мозга все доходит быстро, и стол снова твердо стоит на своих ногах. - Тащи все, что есть – командует Глеб Дане – Кирилл, водку из холодильника тащи и полотенце откуда-нибудь. – продолжает раздавать указания парень - Сильно? – спрашивает пришедший, кудрявый мальчуган, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь среди бардовой жидкости. - Жить будет. Кость не задета, но пулю надо вытащить. – проговаривает парень, уже осматривая богатое содержимое коробки. - Так давай – выхватывая из чужих рук бутылку, и поднося ее к стонущему человеку, произносит взволнованный голос. Глотки большие, и торопливые. - Держи – прикладывает полотенце к зубам, намекая действия. - Ну что ж, крепись – произносит парень, поливая сначала руки и пинцет, а потом отправляя немного прозрачной жидкость на рану. Заглушенный, но громкий крик зарезает воздух, больно проникая в барабанные перепонки. Кирилл был бы рад не слушать, да не может. Сердце, кажется, сделало последний удар еще две минуты назад, а паника накатывает с головой, так и хочется прижаться к чужому телу, в попытке забрать боль. Только нельзя терять самообладание. Руки тянутся закрыть уши, а ноги больше не могут держать, и он садиться на пол. Рядом падает пуля… - Да, что, блять, происходит? – спрашивает ошарашенный, пришедший Ваня. Пиздец… Самый настоящий пиздец.