Пьяница балет

Им было по восемь лет. Уже тогда ничего желаннее смены приевшейся повседневности они не могли и вообразить. Каждый раз, когда задумывались о будущем, далеком или скором, ощущали себя вне стен с нарисованной радугой с отшелушевающейся штукатуркой по краям. Хотелось окунуться в мир гомонящий и разнообразный, чем оставаться в здании посредственном и мертвенно затишным. Кто-то спрашивал, как в детском доме может быть тихо, когда крики, плачь и обиженные подвывания переливались из комнаты в комнату, не заканчиваясь и ночью. Но Агата, смаху научившаяся воспроизводить белый шум, заглушающий все остальное, и не думала жаловаться; Озаки с пеленок слилась с унылым музыкальным сопровождением, но не присоединилась к всеобщему хору, став самым тихим существом на свете; Элис создавала шумы сама, не слыша никого больше, а Гин так замкнулась, что часто различала голос только свой и брата. На их примере живут многие: ничего не слышат, кроме слов о возможном излечении от глухоты. *** Гин и Элис, сколько себя помнили, не расставались. Когда ходили парами в столовую или в класс, держались за руки. Спали на соседних кроватях, игнорируя воспитателей, вечно пытающихся их рассоединить из-за ночных разговоров, и имели общие секреты. Только у Элис они были не смертельные и сводились к симпатии к мальчику, а Гин только неважные и выдавала, все самое сокровенное доверяя брату. На Рюноске Элис реагировала всегда однозначно: странный и похож на злую псину. Гин на это злилась и обижалась, пока подруга через несколько дней не возобновляла общение хитрой фразой вроде «а мне тетя заколки принесла. Хочешь, несколько подарю?» Тогда Гин скрепя сердцем соглашалась, думая, что Рю не обидится на такое: ведь она совершенно не думает о нем плохо. Просто Элис грубая и не знает, что говорит. И на такую обижаться? Только зря нервы тратить. Их дружба, если и комментировалась, то ничем больше, кроме смеха и пожимания плеч. Их связь была из тех, какой прочили скорейшее расхождение во вкусах в одежде, мальчиках и жизни. Одна будет покровительствовать над другой, и если уж, называя все своими именами, Гин вовремя не заартачится, Элис захлопнет перед ней невидимую клетку и будет упиваться властью. Гин может это не нравится, но выберется она с большим трудом, ибо Элис стала ее органами чувств, руками и ногами, а, главное, мозгом. Но они еще не выросли. Прутья западни для Гин только взращивались, а количество заколок Элис, не считая тех, которые она щедро раздарила, даже не перевалило за пятьдесят. Они проводили свободное время в затемненной из-за темных жалюзи столовой, сидя у окна и раскладывая карты из набора журналов про человека паука. — У меня плюс три силы, — довольно ухмыльнулась Элис, шлепнув ладонью по столу и привстав на стуле. — Я победила! — Почему это? — Гин кинула на нее возмущенный взгляд и сгребла к себе фальшивые купюры. — Ты опять врешь. Тебе штрафное очко. — Чего?! В этой игре не было таких правил. Ты сама их придумала! Такая умная! — Также, как и ты, — пробурчала Гин и опустила голову, не желая вступать с ней в перепалку. Все равно она стушуется первая, и извинится тоже, так что и смысла не видела. — Я отдам половину денег, только не жульничай. Элис фыркнула, закидывая голову назад, чтобы убрать пряди со лба. — Посмотрим. Операция ≪прогулять логопеда Элис≫ проходила успешно и даже спокойно, пока вдоль застекленных дверей не проходил кто-то из знакомых лиц, прищуренно разглядывая их. Тогда девочки принимали как можно более невинный вид и посматривали на часы, словно кого-то верно дожидались. Человек, на удивление, уходил. Элис оставалась довольна идее, а Гин спрашивала у себя, выглядывая в окно: почему все ведут себя странно в этот день? С той минуты, как они проснулись, (как отметил один наблюдательный сосед по кровати, их разбудили на полчаса раньше) и вплоть до этого времени воспитатели выглядели взбалмошно и нервно. Отказывались отвечать на вопросы, быстро отмахиваясь, критично осматривали с головы до ног, обреченно мотая головой и прикладывая ладонь ко лбу, и окрикивали бегущих куда-либо громче обычного. Сначала Гин уверилась, что у кого-то день рождения. Даже юбилей. У важной персоны: директора или воспитательницы, прикрепленной к ним. Она даже почти успела умерить любопытство, подергав за пиджак угрюмого заместителя, но тот только похлопал ее по плечам и быстро удалился. Воистину жуткое поведение. Стать свидетельницей такого показалось неистовым везением. Происходящее отзывалось быстрым сердцебиением. Ведь впервые с Гин случилось осознанно удивительное происшествие. Хоть один день люди вели себя странно. — И все же не понимаю, почему нас еще не… — А ты думай меньше, — Элис сморщила нос и почесала его. — Глядишь и легче станет. Гин вздохнула. Вот, кто не меняется. Глянула на настенные часы уже на самом деле и выпучила глаза. Они сидят здесь уже… полтора часа. Пол-четвертого. Обычно в это время в микрофон громогласно объявляют о дополнительном уроке, если сегодня, конечно, понедельник. Гин спросила об этом у Элис, та подтвердила. Все становилось сюрреалистично до радостной дрожи. — Может, выйдем и посмотрим, что там? — не удержалась она, подпрыгивая на стуле. — Рю не зашел за мной. — Он заходит, если тебя нигде не могут обыскаться. Понимаешь? — Да, я знаю. Но, мне кажется… меня и не должны искать. Как будто это незачем. Все так заняты… Элис раздраженно выдохнула и бросила карты, до этого усердно скрываемые, на стол. Перед тем, как начать говорить, отогнула в свою сторону карты Гин и довольно усмехнулась. — Я бы выиграла. Так вот, хочешь — иди, не хочешь — нет. Но я останусь здесь. Гин с готовностью кивнула и выбежала из столовой. Она не помнила, сколько неслась, ничего не видя перед собой, в попытке услышать гул, указывающий на масштабность происходящего. Не думала, что большая часть могла ей просто показаться — она хотела звуков, хотела эмоций, и ничто теперь не смело остановить ее. Гин бежала и не оглядывалась, как будто ее мог кто-то поймать и не позволить продолжить путь. Перепрыгивала через преграды в лице горшков с цветами и брошенных мимо мусорки стаканчиков, опиралась руками на подоконниками и чувствовала себя очень счастливой. Прилив сил не сходил, пока она не завернула на угол и со всей силы не столкнулась с кем-то. Все смешалось перед глазами. Она упала, проехавшись по полу, и зажмурилась от боли, уткнув нос в изгиб локтя. Бесшумно напряженно вздыхая, она боялась открыть глаза и посмотреть, в кого врезалась. Сверху заохали, заизвинялись — не перед ней, конечно, — и у Гин начала верить в оберегающие высшие силы, пока ее с злобным шипением не позвали. — Ты, Акутагава? Она вздохнула и сразу выдохнула, как будто все внутри нее устремилось в самый низ, пригвождая ее к полу. Директор. Монотонность голоса не позволяла ошибиться. — Извините еще раз, Чуя. Понимаете, сложная семья. — Так у нее есть родственники? — весело спросил он совершенно нетипичным голосом, как неожиданно подумала Гин. Как у какого-нибудь известного певца. — Да, да, — она могла бы поклясться, что директор привычно кивнул раз пять. — Рюноске. Их нашли в криминальном районе, обоих. — А она ничего, — проигнорировав его, задумчиво проговорил Чуя. — Детка, покажись. Неинтересно видеть твою голову. А ты, верно, не слониха? Гин вздрогнула, но запуганной себя не ощущала. Было скорее впечатление, что этот Чуя спас ее от праведного гнева. Она подняла взгляд и несколько раз поморгала, фокусируя его на лице перед ней. Чуя присел и внимательно осмотрел ее со слегка подбадривающей улыбкой. Гин нахмурилась, почувствовал себя зверьком в цирке. Ощущение не из приятных. Она с силой потянула полы брюк и поравнялась с незнакомцем в коричневой шляпе. — А вы кем будете? — Акутагава… — зашипел директор, протягивая к ней руку через плечо Чуи, но тот без тени сомнения отхлестнул ее, не сводя с Гин цепляющего взгляда. Директор опешил. А может, он еще и раздуется вширь, как в космосе без скафандра, и наконец лопнет? Хотелось бы верить. Чуя просто ответил: — Артист театра, балерун. Но на последнем слове зажмурился и раздраженно выплюнул: — Бывший. Что ж, — он хлопнул себя по ногам и встал. — Запишите в кандидатуры. — Записать? Но мы же закончили… А как же… — Тогда зачеркните прошлого счастливчика и эту впишите, что понятнее? Иногда искусство — несправедливая штука и чертовски безосновательно жалит. И тогда Гин, набравшись храбрости, собрала руки в кулаки и выпалила: — Тогда и Элис посмотрите. Она тоже не слониха, может, даже меньше. Чуя рассмеялся. ** Агате было тяжело обвыкнуться, когда она снова попала в стены детдома, несмотря на то, что покинула их в возрасте трех лет. Памятные моменты всплывали даже не ассоциативно. Она вновь проходилась пальцами по стенам и ощущала небольшие выпуклости подушечками пальцев. Немного подумав, назвала их слезами, градом стекающими, но неосязаемыми. Нахмурилась. Проводить параллели с собственным плачем — не лучшее продолжение дня, потому что плакала она часто, но чтобы со слезами — никогда. Решившись, села на пол вопреки воспитанию и сложившимся привычкам. Потому что это больше не имело никакого значения. Агата пребывала в полной уверенности, что только по ее вине родители решили избавиться от дочери. Она проиграла по всем фронтам и не преуспела нигде: даже в неправдоподобно истеричном желании быть похожей на них провалилась без возможности переместиться во время, когда еще можно было ударить себя по голове и прийти в себя. — Чеерт… — она провела запястьем вверх по щеке. Где твои манеры, Агата? Где твоя гордость? Агата встала и одернула юбку. Ей тошно было даже думать об этом месте. Но чтобы стоять на давно зарытом в памяти полу, опираться на широкие подоконники и все глубже вникать в происходящее, о котором ты мог только мельком подумать и сразу сплюнуть? Она это заслужила. В чем-то она была не права. Если Агата в восемь лет и могла наложить табу на сводившие с ума мысли, она бы запретила словосочетание ≪отдадут обратно≫. Потому что это страшно — знать, что в теории такое может произойти. А знать, что это уже произошло, и потихоньку шагать вдоль кишащих ненавистью к тебе стенам — пытка. Почему-то она не сомневалась, что нет тех, кто ее ненавидит здесь, кто насмешливо не шепчет в спину ≪лишняя≫. Но нельзя же быть ненужной сразу в нескольких местах. Ведь так? И даже если упущенного не воротишь: как ей теперь жить с тем знанием, что попросту существовать стало не для кого? Хорошо учиться, быть со всеми вежливой и даже просыпаться по утрам. Все это было кому-то посвящено. Сделано ради кого-то без длительных нравоучений на тему, почему так нужно. Поселившийся страх очутиться вне комфортной привычности отбивал желание поваляться дольше в постели и не до конца доучить заданный параграф. Потому что в любой момент мама могла устало вздохнуть и спросить у отца: и почему мы ее там не оставили? В носу засвербило. Агата автоматически прикрыла рот ладошкой и сразу после чиха исказила в плаче лицо. ≪- Милая, — у ее матери была особая манера так жеманно проговаривать слова, что лицо невзначай хотелось скривить: в особенности тогда, когда она говорила по телефону. Агата думала: может, зажать уши? Но она, конечно, держала все в себе и усердно сдавливала мысли. Внутренности одни за другими стягивались в мельчайшие узлы, развязать которых стоило титанических усилий. — Моя дорогая, выслушай внимательно, не отвлекайся, не верти головой. Сегодня твой отец решил… ≪Почему тогда _отец_ не скажет мне об этом? ≫ — Решил, что тебе премного лучше, комфортнее будет жить не у нас, а в ином заведении. Агата сидела. Слушала. Рассматривала рядком висящие картины в позолоченных рамах. Думала о том, настоящие ли они. Есть документы хоть на одно полотно и не сплошная ли это фальсификация? Такое, конечно, сложно представить, если исходить из родительского заработка и значению, предаваемому дорогим оригиналам. Агате все равно. Она отвлекалась. На неясного качества картины, на персидские ковры, платяные шкафы, столы и стулья. Изображала из себя немого ценителя. Через некоторое время решила включиться в разговор: — Повтори, пожалуйста, я прослушала. Мама прикрыла глаза, как всегда, когда подергивала губами в беззвучном упреке. В особых случаях, когда Агата переходила все границы, она начинала неспешно проявлять мысли вслух: девочка во вред неспешна, в девочке, кажется, капля аутизма: а то почему она так долго не отвечает? Агата предпочитала лишний раз рта не раскрывать. Ей приходилось напрягаться слишком сильно, чтобы допустимо связывать слова и верно подбирать их, чтобы не выглядеть в родительских глазах предосудительно. С незнакомцами было много проще: они не знают о ее возможностях, не могут указать, что сегодня она совершенно явно не старается проговаривать некоторые буквы, не могут просить вычленить крайние фразы из ее лексикона. Агата предпочитала вести с родителями односторонний диалог, особенно не вклиниваясь. Но это часто не представлялось возможным. — Прошу прощения, я отвлеклась. Если вы так считаете, оба, я… я могу поговорить с отцом?≫ Она его так не увидела. Ее главная бабайка на тему ≪мы отдадим тебя обратно≫ сбылась. Интересно, а слова о мечте тоже материализуются? Даже если на это потребуется множество лет, хотелось бы верить. Агата подслушала разговор учительницы по телефону случайно. И давно бы ушла, если бы слух не резануло знакомое имя — Чуя Накахара. Она подорвалась к двери и притаилась, прикладывая к ней ухо и держа руку у сердца, словно пытаясь его удержать. Не слышать про него в их доме было настолько же сложно, насколько забыть, какую ложку первой брать в руки в обед. Но разве это важно, когда ей приходилось его еще и видеть? Несколько раз он приходил к ним в гости, куда приглашались довольно известные люди. Сильно хромающий и с костылем подмышкой, он широко улыбался и жал всем руки, охотно отвечая на вопросы о реабилитации и кривясь, когда тема заходила о еде в больнице. Агата тогда не выстроила впечатление о нем, но осадок он оставил странный. В основном по той причине, что он постоянно на нее смотрел. Не тогда, когда родители специально обращали внимание гостей, Агата замечала его взгляды даже за столом, хотя сидела отдельно от взрослых с другими детьми. Он никогда не оказывался поблизости. Только его глаза Агата, казалось, видела везде — потому и запомнила, что они голубые. — Да, я тоже подумала, — учительница, судя по звукам шагов, ходила из угла в угол. — Что он тут забыл? Мы не самое убогое место, если он подался в благотворительность. Не буду я с ним фотографироваться! Агата чуть рот не раскрыла. Значит, он здесь? Или приедет? Она еле удержалась, чтобы не вбежать и не спросить напрямую, но вовремя припомнила, что тут не сработает упоминание о ее родителях, чуть что пойдет не так. Но дать себе отчаяться не в ее характере, пусть многое в последнее время этому способствовало. Если Чуя не найдет ее — а она была уверена, что ни за чем другим он не пришел бы — значит она хоть все здание прочешет, но наткнется. Не такое уж оно и огромное. Агата уже хотела уйти, как дверь открылась и учительница ее окликнула:  — Всех более менее гибких в спортивный зал зовут. Слушай, ты не видела Озаки? Понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, о ком речь. Надеясь, что память ей не изменяет, Агата ответила: — Боюсь, что нет. В последний раз на уроке изобразительного искусст- — Ясно. Если увидишь в коридоре — скажи. И ушла, оставив в замешательстве. Не могло же дурацкое распоряжение учительницы помешать ее поискам. Но, с другой стороны, не повиниться казалось в той же мере глупо. Разве она не обещала себе стать лучше во всех отношениях? Ладно. Пара минут в зале — не худшее, что могло приключится. Но как же невовремя. Прямо сведущий злой рок, увязавшийся за ней без достойной причины. В миг порушив представления Агаты, помещение не было заполнено людьми. На скамейке, подогнув ноги, сидел знакомый мальчик, старше ее на год. Он заметно нервничал и то и дело заправлял мешающие пряди за уши, привставая и разглядывая что-то впереди. Ей потребовалось немного времени, чтобы признать: имени не помнила. Оно вертелось на языке, но с завидной упорностью продвигалось глубже в глотку, нежели наружу. Что-то схожее с суши… — Извините, — Агата улыбнулась. — А где все? Мальчик вздрогнул и уставился на нее. — Ааа, это ты… прости… я жду, когда мистер… когда посмотрят девочек. — Прости? — не поняла она. — Каких девочек? — Из моего класса и помладше. Просто… Он не успел договорить, как из двери раздевалки, ловко переставляя костыль, вышел мужчина в сером костюме. Он пожал плечами, выражением лица демонстрируя взгрустнувшим девочкам, что всякое бывает, и обернулся. И тогда Агата узнала его. Рыжие отпущенные волосы, характерный заостренный нос — все мигом прояснилось в голове, как будто перед ней щелкнули телефоном со вспышкой. В горле сдавило, внутри хаотично заполошилось. Она не знала, адекватно ли радоваться едва знакомому человеку, но связывала его с отцом, пожимающим ему руку. Значит, Чуя Накахара — ее спасение. Ее путеводитель. Агата улыбнулась от уха до уха, подпрыгнула и захохотала, согнувшись пополам. Было до абсурда хорошо. Хорошо и просто. — Агата! — Чуя отбросил костыль и проковылял к ней, раскинув руки и смеясь. — Моя ты красавица! — и обнял ее, размашисто оглаживая спину. — Мне тут птичка нашептала, что ты сменила место жительства. Он взял ее за плечи и посмотрел в глаза. — А что так? Плохо себя вела? И усмехнулся, чуть откинув голову. Агата не могла поверить. Он, он! Совершенно точно! И голос тот же! Только теперь, вблизи, она заметила в его глазах мутные дорожки, отходящие от зрачка расплывшимися красками. А может, ей и показалось. Мальчик заинтересовался происходящим и подкрался ближе, склонив голову. Тогда, когда он приоткрыл рот и приподнял указательный палец, из раздевалки высунулись несколько голов, обращенных на Чую — и мальчик взвизгнул, отбежав в крайнем смущении. Чуя непонимающе завертел головой в поисках источника звука. А когда понял, что случилось, шутливо замахнулся на девочек, стоящих в одном белье, и захлопнул дверь раздевалки. — Нечего несозревшим перед пацаном щеголять! Агата не переставала улыбаться, сжимая кулаки у груди. — Ацуши, подожди пару минут в коридоре, ладно? Так вот, как его зовут! — Только один вопрос. Девочки вам не понравились? Почему? Чуя махнул рукой. — Балет педантичен. Одна перекаченная какого-то хрена, другая, наоборот, тощая, а у третьей ни изящности, ни подъема стоп. Ацуши испуганно моргнул, кивнул и убежал. Чуя подобрал забытый костыль и подмигнул Агате, неустойчиво опираясь на него локтем. — Как ты? — Не думаю, что это удачный вопрос, — осторожно признала Агата. — Не слишком хорошо. — Да? — Чуя удивленно поднял брови. Раздосадованно цокнул и ударил воздух кулаком. — Неужели с такой принцессой могло приключиться что-то страшное? Ноrreur! * — Можете представить… вы не знаете, что случилось? Чуя втянул губы и отрицательно замычал. Агата не стала рассказывать, чтобы не проявить лишнюю эмоциональность. Да и, казалось, он понимал всю тяжесть и без мучительных расспросов. — Да… бедная… — он поводил тростью по прорезиненным покрытиям и не удосужился на тактичную паузу, перед тем как начать: — Ты же знаешь школу балета господина Рэмбо? — Знаю, — кивнула Агата. — Конечно. Родители думали отдать меня туда на следующий год. Но… и отдадут! Чуя хмыкнул, но Агата не предала этому большого значения. Фильтруя терзающие мысли о родных, она выуживала воспоминания, заваленные кучей свежих ощущений. Кажется, родители так благосклонно относились к нему, потому что он был… точно! Балерун! Мама как-то обмолвилась, что Агата могла бы многому у него понабраться. Она тоже занималась балетом, правда, не профессионально, в качестве хобби. Отец этого очень хотел и никто не стал спорить. — Ты слушаешь? — уточнил Чуя. Когда Агата кивнула, заговорил: — Теперь я педагог. Собираю талантливых учеников. Надеюсь, я могу на тебя надеяться? — Можете, только не совсем понимаю. — Ты… будешь учиться у меня, чтобы стать чем-то большим? У Агаты забилось сердце. Возможно, если она хорошо проявит себя, они заберут ее назад. Заурядность помешала? Точно! И есть же шанс все исправить. Она соображала так лихорадочно, что появилась одышка и мелкая дрожь по телу. Так или иначе, решалась ее дальнейшая жизнь. Мягкая кровать с пологом или пружинящая и похожая на раскладушку. Уроки манер или учителя, которым они бы не помешали. Нет, сплошные бредни. Ей не сдалось что-то материальное — премного дороже состояние полной отлученности от повседневных забот, когда сидишь на подлокотнике кресла и подносишь к губам отца трубку, истертую по краям. Он ее очень любил. Не сдавал полировать. Агата уверенно кивнула. — Я всей душой ваша.