Наше чёрное небо

      На самом деле, ничего страшного с Натаниэлем не случилось. Наоборот, в его жизни совершилось, можно сказать, нечто неповторимое, но весьма, весьма неприятное для самого мальчика. Хотя, это с какой стороны посмотреть.       Маленький омега вошёл наконец в период течки, но она была настолько сильной, что мальчик даже не мог встать с постели — его сильно тошнило, болела голова, ступни сильно отекли, а икры и бёдра поминутно дёргали судороги. Честно сказать, такое мучило его не именно из-за ужасного течения созревания. Виной такому состоянию была истинность. Мэзэхико наотрез отказался избавить омегу от мучений, объясняя это тем, что не хочет, чтобы их первый раз был в течку, тем более, Натаниэль был ещё девственен. Пропитанный запахом истинного альфы мальчик не мог перенести всё в лёгкой форме, как обычно проходит это у маленьких омежек.       Присматривать за Натаниэлем оставили Тэкехико, который не сопротивлялся и счёл это приличным опытом для себя, так как у него самого подрастает сын-омега.       Длинноволосого омегу специально поместили в другие покои, подальше от комнат Мэзэхико, чтобы никоем образом до него не дошёл яркий запах апельсинов. Сам альфа и так старался не проходить даже мимо дверей — если бы он хоть немного почуял сладкий-сладкий запах яблок с корицей, то тут же бы сошёл с ума, а его благородство быстро улетучилось. Мэзэхико старался обходить стороной и Тэ с Джилианом, потому что они тоже уже пропахли Натаниэлем из-за того, что присматривали за ним практически круглые сутки.       Сейчас Тэкехико, пытаясь всеми силами не разжалобиться стонами и просьбами Натаниэля о том, чтобы принц позвал Мэзэхико, уселся в кресло, притянул к себе небольшой альбом для рисования и принялся делать карандашные наброски.       Маленький омежка мучился на постели: переворачивался туда-сюда, садился на колени, на корточки, вертелся.       — Тэкехико, пожалуйста, — взмолился он, устремив на старшего принца взгляд серых туманных глаз, наполненных слезами. — Пожалуйста…       Натаниэль, кажется, сам не знал, о чём попросить. Сейчас он только и мог повторять жалобное и мучительное «пожалуйста», от которого омеге будто бы становилось легче.       Тэкехико отложил альбом и карандаш, подошёл к замершему Натаниэлю, присел на кровать. Кругленькая белая рука скользнула на горячий лоб мальчика.       — Всё ещё жар, — сказал Тэ.       Принц внимательно осмотрел ступни Натаниэля — отёк понемногу спадал, но чёрные знаки тату всё ещё были расползшимися.       Мальчик лёг на живот, но всё равно не мог оставаться недвижимым.       — Сколько раз тебе говорить? Не трись, иначе течка растянется. И так уже почти двое суток прошло, — Натаниэль на этих словах пристыжено замер. — Судорогами ноги тянет?       Мальчик издал отрицательное мычание.       — Тэкехико, почему Мэзэхико ко мне не приходит? Я так хочу видеть его сейчас, — со слезами в голосе прошептал Натаниэль.       Принц поджал губы. Мэзэхико тоже дико хочет встретиться с Натаниэлем — этим младший уже все уши Тэ объездил.       — Ещё немножко, денёк-два, и вы встретитесь. Нужно немножко потерпеть и всё.       Мальчик измучено выдохнул, опустил приподнятые бёдра на постель, перевернулся на бок. Он прикрыл глаза и постарался успокоится.       — Давай я тебе песенку спою, хочешь? — предложил Тэ, которому уже до предела стало жаль этого маленького оленёнка. — Я не так хорошо пою, как брат, но колыбельную могу.       Натаниэль нашёл мягкую руку принца и сжал её в знак согласия.       Тэкехико затянул добрую и лёгкую песенку про медвежат и пингвинят. Натаниэль действительно расслаблялся, всё ещё держа ладонь старшего омеги. Маленькая слезинка покатилась по его прекрасному разгорячившемуся личику. Когда колыбельная подошла к концу, Тэ поцеловал тёплый лоб и вышел из покоев.       Старшего принца уже караулил Джилиан, который пришёл сменить его. Король выглядел слегка раздражённым. Тэкехико коротко рассказал ему о состоянии Натаниэля.       — …уже чуть лучше, — закончил он. — Скорее бы это закончилось, мне так его жаль; сердце разрывается, когда смотрю на его мучения, — признался принц, опустив глаза в пол.       Джин улыбнулся.       — Каждый омега проходит через это, — ответил король. — Иди к своему жениху — он весь извёлся уже. И Мэзэхико мне уже весь мозг проел со своим: «А вы даёте ему таблетки? А снотворное? А витамины?», «Как он? Всё ещё плохо или уже получше?», «А когда можно будет с ним увидеться?», «А передайте ему вот это…». Вон, — король указал на слугу рядом, руки которого были заняты огромным букетом полевых цветов, какими-то коробками и ещё чем-то. — Понадавал опять всякой ерунды.       Тэ тоже улыбнулся, поцеловал Джина в щёку.       — На смену завтра в девять, — шуточно предупредил Джилиан и отпустил сына.

***

      — И всё-таки ты дурно сделал. И сейчас продолжаешь, — проговорил Джин.       Красивые тонкие руки омеги были аккуратно сложены на бёдрах в каком-то наставительном жесте, вся длинная и изящная фигура собралась. Серые большие глаза внимательно и строго смотрели на другую фигуру в тёмном плаще, висящую над спящим Натаниэлем.       — Александр бы не одобрил такого, — снова надавил Джилиан.       В ярком белом свете луны отчётливо были видны контуры чёрной накидки.       — Александр пусть хоть сто раз перебесится — мне всё одно. Да и ему тоже, — прозвучал приглушённый, но всё ещё такой притягательный и будоражащий голос; лицо под серебристой маской с одной прорезью для глаза, кажется, осветилось улыбкой. — Даже родителю, когда он мёртв, уже без разницы, — соврал человек.       Джин сразу же не поверил в эту слабенькую и ненужную ложь. На прекрасном лице показалась улыбка, когда омега увидел, как тонкая рука высунулась из-под плаща и самыми кончиками пальцев прикоснулась к маленькой головке Натаниэля.       — Он скоро проснётся, — предупредил Джин. — Думаю, его течка завтра к утру закончится.       — Ребёнок не хотел пить снотворное, пока не увидит твоего сына… Их любовь сильная, — задумчиво сказал человек в чёрном, почти перебив Джина. — Мне жаль Мэзэхико.       Джин слегка вздрогнул, но тут же вернул себе спокойный вид.       — Только лишь Мэзэхико?       — Это дитя, — широкий рукав накидки качнулся в сторону постели. — Настолько окрепло и одичало, что уже ни одно волнение не сможет пошатнуть его.       Джилиан с жалостью посмотрел на милого мальчика, которому всегда так не доставало одного — любви. В серых глазах стали копиться слёзы.       — Иди, тебе пора теперь… — почти шёпотом произнёс он. — Мы позаботимся о нём.       Человек в маске неслышно подошёл к Джину, положил ему голову на плечо.       — Когда-нибудь всё встанет на свои места, — пообещал приятный и красивый голос.       Фигура отстранилась. Под маской снова будто расцвела прекрасная улыбка нежности и чувства. Чёрный плащ растворился в ночной тени, забрав с собой и человека. В комнате остался только Джин и спящий Натаниэль.       Король уселся назад в своё кресло. Было часа четыре утра, понемногу светало. Омега глядел то на Натаниэля, то взгляд его устремлялся в окно. В тёмно-сером свете морщинки на лице Джилиана стали заметнее, румянец с губ и щёк исчез. Король так и не сомкнул глаз. Маленький омежка проснулся только к тому времени, как король должен был идти.       — Пожалуйста, — снова без других слов начал мальчик. — Когда Мэзэхико придёт ко мне?       Джин умилённо посмотрел в слезливые детские глаза. Как бы он ни хотел ответить, что Мэзэхико войдёт к нему прямо сейчас, или сейчас Джин выйдет и позовёт его, это было не так.       — Ты так хочешь его увидеть? — с усталой улыбкой спросил старший омега.       — Больше всего, — ответил мальчик.       «Если б он только знал, кто совсем недавно был рядом с ним», — подумалось королю.       Джин погладил омегу по голове, достаточно успокоил и наконец поменялся с Тэ. Сын выглядел свеженьким, довольным и солнечным; всё его тело источало запах сладкой малины и горького шоколада.       Джилиана черт понёс на конюшню. Он ещё тогда знал, что лучше бы ему было идти к мужу, поспать в его объятиях и немного расслабиться, но всё же поход к лошадям неожиданно приманил его. Элиодорское яркое солнце уже палило. На улице поднялась невыносимая духота, парило. Закрытый костюм короля совсем не подходил для прогулки в такую погоду, но он всё же продолжал путь.       Подходя к стойлам, он услышал звук щётки, чешущей лошадь. Джин подошёл ближе — это Мэзэхико, с особенным усердием, намывал своего гнедого коня. Рядом скакал пятнистый гончий пёс принца. Джилиан хотел уже подойти к сыну, но из конюшни вывели серебристого коня с белыми яблоками на боку.       В этот момент принц стал утирать выступивший пот с лица и оглянулся. Его лицо разом осветилось, когда он увидел Джина. Мужчина помахал рукой папе, приглашая подойти.       — Доброе утро, — сказал Мэзэхико и оттащил от Джина пса, который радостно, с грязными лапами, запрыгнул на него. Лицо Джилиана уже сильно раскраснелось. Ему было душно.       — Наверное, завтра вы сможете увидеться с Натаниэлем, — выдал он сразу всю интересующую принца информацию.       Красивое лицо Мэзэхико засветилось сильнее. Чёрные глаза благодарно посмотрели на папу, но так это было плутовато, что этого никак нельзя было не заметить.       — Красивый конь, да? — спросил принц, кивая на белое животное. — Его подарили Натаниэлю.       — Наверное, какой-нибудь поклонник, — ответил король, чувствуя, что собственный сын затеял что-то против него.       И без того узкий разрез глаз Мэзэхико, сделался вообще лисьим. Джин вмиг посерьёзнел.       — Не буду юлить, — простодушно начал Мэзэхико, который и собирался как раз вертеть хвостом так, чтобы король точно попался в норку. — Я знаю, что это ты ему подарил.       Ровно такая же лиса очнулась и в Джине. Омега вопросительно посмотрел на сына.       — С чего бы мне одаривать твоего омегу? Это ты должен делать.       — Ты прав, — быстро согласился принц и стал тереть своего коня щёткой.       Джилиан уж было подумал, что весь запал альфы на этом закончен, и собирался уходить.       — Но вот, что интересно, — въедливо вставил Мэзэхико. — «Милый Нана, Элли, Натаниэль»… Прости, я люблю подслушивать, — улыбнулся принц.       Все чувства покинули лицо Джина — он свалился без сознания на руки сына.       Как только Джина принесли в покои и наконец оставили одного — а он слышал и чувствовал всё, ведь никакой потери сознания не было, а не сыграть на сыновьих чувствах в такой момент было бы преступлением — он вскочил с постели.       «Какой умник выискался! И воспитал, вырастил на свою голову!» — роптал он, пока быстро писал записку.