Наше чёрное небо

      Мэзэхико совсем скоро должен был отправиться в то блёклое место, освещаемое лишь чудесным круглым личиком ребёнка. Ему немного объяснил папа, в чём вообще заключается суть перемещения и всего этого в целом.       Оказалось, что Винсент обладал какой-то особенной силой, во что принц, кстати, мало верил, позволяющей переместить человека с одного места, так называемой вселенной, в другое с помощью зеркала и драгоценного камня на его кромке, в котором была частица силы печального омеги. В принципе, это было можно понять, если размышлять с точки зрения существования магии и подобного, а Мэзэхико, беззаветно верующему, совсем не нравилось принимать какую-то там силу у простого человека. В общем, альфа смирился, тем более, он видел все эти фокусы своими глазами.       Ещё папа рассказал о том, что Винсенту он по крови никем не приходится, но участвовал в воспитании будущего господина, хорошо знал его мужа и даже нянчил малютку-Натаниэля, когда тот был ещё совсем крохой.       На вопросы папа не отвечал, поэтому Мэзэхико пришлось закрыть рот и терпеливо ждать, когда его снова отправят туда, где есть маленький сероглазый мальчик.       — И да, — добавил папа, когда уже взял старое зеркало в свою тонкую ладонь. — С этим малышом никаких отношений иметь не стоит. Даже руки его целовать не следовало. У него другая судьба. Это создание не для тебя и твоим, скорее всего, никогда не станет. Я привёл тебя к ним, чтобы ты оказал внимание Винсенту. Он взрослый и сам уже полностью способен контролировать чувства, но, если в маленьком Натаниэле зародятся какие-то детские чувства к тебе, будет ужасно больно и тяжело это разрушать.       Папа, не дожидаясь реакции Мэзэхико, дёрнул подбородком и повернул зеркало мутной стороной к себе.       Принц задумался. Детская милая привязанность никогда не была чем-то серьёзным и ужасным. Обычно такое дело оборачивалось смехом, когда ребёнок вырастал, и ему рассказывали о былом. «Почему же мне нельзя? Даже Винсент попросил меня подружиться с малышом. У меня ведь тоже есть голова, и я понимаю, что Натаниэль ещё совсем ребёнок», — Мэзэхико никак не мог придумать, почему ещё нужно будет разрушать эту привязанность. Ему было бы не в тягость навещать такого хорошенького мальчика, пока он не станет взрослым и ужасно красивым омегой.       Когда принц оказался не в тёплом саду, а в мрачной зале замка, он нетерпеливо вздрогнул и осмотрелся. Стены огромной комнаты были янтарные, причём, не просто имели такой цвет, а на самом деле были из оранжевато-золотистого камня; с потолка свисала огромная люстра, но не с электрическими лампочками, а со свечами; на тёмном полу спали огромные пушистые ковры; почти в середине стоял массивный диван с обивкой цвета хорошего вина; в камине потрескивали дрова. Хозяина не было. Папа настороженно оглядел комнату.       — Побудь здесь пока, — сказал он и быстро двинулся к двери, но, прямо перед его носом, она открылась; в проёме показалось бледное лицо Винсента.       — Извините, заставил Вас беспокоится, — сказал черноволосый омега и сделал тот же поклон, какой Мэзэхико запомнил у маленького Натаниэля — с ручкой, прижатой к сердцу.       Голубые, будто усталые, глаза Винсента лениво и не спеша поднялись с туфель принца до его глаз, моргнули и, оставшись прикрытыми, переместились на лицо папы.       — Рад вас видеть у нас, — так же монотонно произнёс Винсент, и уголки его губ дёрнулись вверх. — Нана сейчас занимается, но Вы можете пойти к нему, — обратился омега к Мэзэхико. — Вас проводят.       Бесшумными и лёгкими шагами Винсент пошёл к дверям; его чёрное бесформенное одеяние совсем на секунду прильнуло к телу, но принцу и с этим удалось увидеть фигуру омеги. Он не был слишком полон, но и не сказать, чтобы худ, очень сильно выделялись широкая грудь и плечи, но бёдра не были узкими и не терялись на фоне верхней части тела, талия была не «осиной», но имела красивый круглый изгиб.       Тонкая белая ладонь сложилась в кулачок и стукнула пару раз в дверь. Мгновенно на пороге показался слуга: низенький красивый юноша со светлыми пушистыми волосами и голубыми глазами.       — Дитя, проводи, пожалуйста, гостя к Нане, — сказал Винсент и погладил щёку юноши.       Мэзэхико пошёл вслед за молчаливым подростком, который дёргался от любого немного быстрого и неловкого шага принца. Парень шёл всю дорогу с опущенной головой и руками, лежащими спереди одна на другой. Его одежда была самой обыкновенной, непохожей на, например, наряд Винсента или классический костюм Натаниэля. Юноша был одет в лёгкий вязаный джемпер синего цвета и зауженные брюки; на ногах были кеды. Около нужной двери он остановился, коротко постучал и, дождавшись короткого и громкого «Да?», ответил ещё чередой постукиваний.       Через минуту дверь открыл Натаниэль. Он держал в руках тетрадь и маленькую коробочку из красного картона.       — Здравствуйте, — сказал Мэзэхико.       — Добрый вечер, — ответил омега и отступил в бок, открывая проход в светлую комнату. — Проходите. Подождёте меня одну минутку, пожалуйста?       Не дожидаясь ответа, мальчик выскользнул из покоев в коридор и слегка прикрыл дверь. Мэзэхико не отошёл далеко, поэтому мог слышать всё, что говорилось.       — Передайте это папе, пожалуйста, — сказал Натаниэль. — И, Анри, это Вам… — наверное, Анри начал отнекиваться, хотя Мэзэхико не слышал его голоса. — Возьмите, прошу Вас… — раздался уже умоляющий детский шёпот. — Когда я увидел это, то подумал сразу о Вас, Анри, поэтому возьмите… Ради меня, — последняя же фраза прозвучала настолько серьёзно, будто ребёнок начинал раздражаться после отказов и пользоваться привилегией молодого господина — отдавать приказы.       Видно, подарок был принят, потому что Натаниэль вернулся в покои с тихой счастливой улыбкой, освещающей его круглое личико. Он прикрыл за собой дверь.       — Вы слышали? — только спросил он. — Анри не очень долго живёт у нас. Он немой, поэтому и стучал в дверь — это азбука. Анри очень стеснительный и робкий, чуть что — сразу плачет… Мне немного жаль его. Вы знаете, ему недавно исполнилось шестнадцать. Думаю, скоро папа вышлет Анри. Мне будет грустно, конечно, но я буду рад, если он будет счастлив. Я его так люблю, Вы не представляете.       Мальчик мечтательно и сладко закрыл глаза и отвернулся от Мэзэхико. Принц подумал на секунду, а что, если малыш когда-нибудь с такой же улыбкой, с такими же тихо мерцающими глазами скажет подобное о нём? Сколько счастья принесла только мысль об этом! Недавно Мэзэхико думал, что это просто дитя, и спрашивать с него нечего, но как же сейчас этот ребёнок стал прекрасен. И альфа был готов ждать, и много ждать, чтобы только быть с Натаниэлем, иметь право называть его Наной или как-нибудь по-другому, но ласково и нежно. Маленького омегу хотелось поднять на руки, прижать к себе, посадить на плечо и катать по саду или дворцу, тискать без конца и любить. Любить, задыхаясь, выдерживая головокружение и боль в области сердца, любить, каждый раз рождаясь и умирая, карабкаясь и падая, ради вожделенной вершины, где будут ждать светлые серые глаза под тенью густых ресниц и добрая улыбка хорошеньких вишнёвых губ.       Сейчас омега стоял спиной к Мэзэхико и сосредоточенно разглядывал картинки на стене. Принц подошёл ближе и встал сбоку.       — Вы задумались, я не хотел Вас прерывать, — сказал мальчик.       Его чёрные кудрявые волосы сегодня были собраны в красивую замысловатую косу с нитями жемчуга, ярко выделяющимися своей молочной белизной. На ребёнке была белая рубашка с рюшами на рукавах и воротнике; высокий воротничок с голубой лентой, завязанной в пышный бант, выгодно обрамлял беленький подбородок; чёрные прямые брюки и классические туфли на плоской подошве дополняли образ серьёзного омеги.       — Что Вы разглядываете? — спросил альфа. — Цветы?       На стене со светлым золотистым покрытием была развешана, по меньшей мере, тысяча рамок с рисунками цветов и растений, их названиями на двух языках и засушенной версией корня и побега.       — Мне нравится собирать коллекцию. Это что-то в роде гербария, но немного интереснее. Подойдите ближе, — попросил мальчик и поманил альфу рукой. — Видите, — произнёс ребёнок, указывая на надпись в одной из рамок. — Написано: «Я тебя никогда не забуду». Этот цветок — лаванда — имеет такое значение.       Мэзэхико перевёл непонимающий взгляд с фразы на Натаниэля.       Мальчик снисходительно улыбнулся.       — Это пока непонятно, но… Хотите сыграть со мной? То, что я Вам показал, называется языком цветов. Если давать какому-то человеку определённый цветок, то можно будет донести до него что-то тайное, что не может быть известно другим, — омега слегка опустил подбородок и взглянул на Мэзэхико исподлобья, делая обстановку и их разговор интригующими и загадочными. — Понимаете? — добавил с улыбкой он, схватившись за рукав рубашки принца.       — В чём заключается суть игры? — с интересом ответил Мэзэхико, в ответ зажав между указательным и средним пальцем волан рукава омеги.       — Всё просто: если Вы или я захотим друг другу сказать что-то секретное, то пошлём цветок. И да, засушенные цветы не стоит посылать. Это значит: «Ваша привязанность меня раздражает» или «Мне не нужна Ваша любовь». Можно и без секретов посылать цветы.       Мэзэхико улыбнулся этому последнему отвлечённому замечанию мальчика.       — Позволите мне тогда изучать Вашу коллекцию?       — Да, можете даже записывать, — улыбнулся ничуть не смущенный омега.       Мэзэхико прочитал несколько названий цветов и фраз, но быстро стал отвлекаться на Натаниэля. Ребёнок сел за огромный письменный стол, пододвинул к себе толстую потрёпанную книгу, развернул её где-то ближе к концу, достал тетрадь в линейку, ручку и принялся что-то списывать с книги. Альфа почти мгновенно потерял интерес к картинкам и подошёл к столу.       — Это Ваше задание? — спросил он, узнавая в книге знакомые иероглифы.       — Да. Я хорошо разговариваю на Вашем языке, благодаря Джину, но пишу и читаю всё ещё плохо. Это сложно для меня, — мальчик поднял глаза и смущённо улыбнулся. — Папа учит меня, но, честно сказать, слишком больших успехов я не делаю.       Мэзэхико подошёл к креслу Натаниэля. Тонкие длинные пальцы мужчины скользнули по странице книги. Чёрные, слегка близорукие, глаза прищурились и прочли несколько строк. Произведение было узнано, но его выбор удивил принца. Это был знакомый труд одного весьма спорного философа. Мэзэхико изучал его на курсе втором университета. Признаться честно, мужчине стало слегка неловко, ведь сейчас одиннадцатилетний мальчик учится по книге, которую он не очень-то понял в двадцать лет.       — Если Вы поможете найти мне стул, я смогу немного помочь Вам, — поспешно произнёс он, заметив долгую паузу.       Глаза мальчика тут же заблестели восторгом и радостью. Он весело хлопнул в ладоши и, судя по тому, что всё его тело начало подрагивать, стал возбуждённо размахивать ногами под столом.       — Возьмите стул в лаборатории, это та белая дверь, — ребёнок указал своей маленькой ручкой направление.       Мэзэхико, несомненно довольный тем, что ему удалось порадовать такого чудесного малыша, отправился в лабораторию. Вообще, когда мальчик сказал слово «лаборатория», альфа не очень-то задумывался над тем, что это такое. Но, оказавшись в просторной комнате, он вынужден был прислонить ладонь к челюсти и захлопнуть её. Это была комната со столами в центре, на которых стояло различное оборудование, и царила идеальная чистота, со шкафами по бокам, через прозрачные дверцы которых можно было видеть стеклянную и керамическую лабораторную посуду и, так называемые в учёных кругах, реактивы.       «Чем же ещё, интересно, этот ребёнок занимается на досуге?», — думал альфа, оборачиваясь на дверь в кабинет.       Мужчина, сказав себе, что лучше об этом не думать, схватил первый попавшийся стул и вышел. Он присел рядом с всё ещё ужасно активным Натаниэлем.       — Давайте попробуем сначала прочесть пару строк…

***

      Мэзэхико всё больше времени проводил с мальчиком. Натаниэль всегда был рад приходу принца, его новым сказкам, которые альфа тайно перечитывал дома, чтобы потом рассказать ему, новым изученным словам и каждому присланному мужчиной цветку. В глазах маленького омеги каждый раз зажигалось нечто волшебное, когда он, совершенно случайно, дотрагивался до принца, чтобы обратить его внимание на что-то. Мэзэхико, прекрасно видя эти серые светлые глаза с искрой детской привязанности, так хотел открыть мальчику свою такую же, только тщательно скрываемую, искринку. Для мужчины было ужасно осознание того, что он испытывает эту привязанность, но, видно, никого более это не волновало. Натаниэль был слишком юн, слишком красив и невинен, чтобы кто-либо вообще смел смотреть хоть на чудесную чёрную родинку под глазом. Однако, Мэзэхико — взрослому альфе — вполне, оказывается, уместно было оказывать внимание подобное тому, которое сейчас получал от него мальчик. Никто не был против.       Альфа редко получал цветы от Натаниэля. Сначала малыш присылал ему цветки дружбы, мало что означающие, но и с ними принц чувствовал, как приторная сладость растекалась в его груди и шее. Но, когда папа передал Мэзэхико маленькие лиловые анютины глазки, значением которых было: «Думайте обо мне», сердце принца в первую секунду чуть не взорвалось. Он выхватил из рук папы цветки и бережно поставил три лиловые головки в небольшой стаканчик с водой на своём столе. Альфа часа полтора просто смотрел на эти цветы, но в голове его были чудесные маленькие ручки Натаниэля, которые аккуратно разрезали слабенькие, как и он сам, стебли в саду, нежная улыбка пухлых губок, ознаменовывающая мысль о том, чтобы послать именно эти цветы, слегка розовые щёки, которые сейчас наверно украшают его кругленькое лицо. Когда Мэзэхико очнулся от этого сладостного сна, в глазах его стояли слёзы.       На самом деле, близился уже двенадцатый день рождения Натаниэля. Папа рассказал своему младшему принцу, что по традиции в тех местах омегам на двенадцатый день рождения дарят какой-нибудь взрослый подарок, например, туфельки на «взрослом» каблучке, дорогие и роскошные украшения и тому подобное. Мэзэхико долго думал над подарком малышу. Альфе хотелось подарить Натаниэлю что-то такое, что бы и было взрослым, но сохраняло невинность и чистоту мальчика. Хоть ребёнок был невозможно красивым, его красота не была роковой — она была ангельской и неземной.       Одним из любимых занятий принца была прогулка по музею династии во дворце. Там было множество реликвий от прежних правителей Элиодора: мечей, кимоно, заколок, гребней и даже палочек для еды. Самым главным кумиром Мэзэхико был его прапрадед — сильный, мудрый правитель, чьё время было бриллиантовым для государства. Этот человек, казалось, был хорош во всём: войне, политике, экономике, образовании, но самое главное, о чём рассказывают на уроках классической литературы и просто маленьким деткам, любови. Исао Ай, так его звали, был настолько предан своему мужу, что ни одна печаль не смогла разлучить их. К сожалению, смерть раньше настигла его супруга. Исао тогда воздвиг для своего «бога» огромный мавзолей, куда не разрешал входить никому, кроме себя самого. Каждый день старый король молил о том, чтобы его муж был счастлив в загробном мире, зажигал благовония рядом с его портретом, и понемногу умирали в его теле и душе клеточки живого. За несколько месяцев до смерти Исао приказал сделать заколки. Золотые, с огромными жемчужинами из ожерелья его мужа — одну для него, другую для его покойного любимого. Украшения были изготовлены, и тогда король позвал к себе старшего сына и сказал: «Это олицетворяет нашу с ним любовь. Пусть каждый будущий король династии Ай передаёт одно украшение тому, кто захватит его сердце. Но пусть выбирает с умом — пусть не посмеет очернить моего дорогого мужа». С тех самых пор украшение передавалось из поколения в поколение, означая глубокую преданность и доверие между супругами.       Мэзэхико скосил глаза на две прекрасные заколки, принадлежащие уже ему. «Изящество, любовь, преданность, невинность», — закрутилось у него в голове. Больше ни секунды не думая, он поднял одно украшение с белой бархатной подушки и быстро ушёл к себе.       Праздник пришёл скоро. Двадцать восьмого октября Мэзэхико нарядился, как заметили все, кто ему помогал, даже лучше папы. Всё в этот день было идеально в нём: тёмно-синие строгие брюки, белая рубаха, выглядывающая воланами на воротнике и рукавах из чёрного корсета с чёрной еле заметной вышивкой, тёмно-синий сюртук, расшитый серебром, выпрямленные волосы были зачёсаны назад и, не без сопротивления, нанесён тонкий слой макияжа.       Сейчас Мэзэхико придирчиво разглядывал себя в зеркале. Он покрутил украшение в брови, высунул язык со штангой в нём. «Снять сегодня что ли?», — думал он. Принц вынул украшение из языка и уложил его к другим. «Если вытащу из брови, то останется след», — рассудился альфа и решил, что сегодня не будет только щёлкать железкой о зубы во время разговора.       Мужчина резко развернулся на пятках к своему письменному столу, подошёл быстрыми широкими шагами к нему и уставился на синюю бархатную коробку. Он бережно открыл крышку и осмотрел в тысячный раз содержимое: на подушке из цветов апельсина лежала та самая золотая заколка для волос с жемчужинами — две на основной части украшения и одна на кончике тонкой спицы; ниже заколки лежал один полевой василёк. Мэзэхико быстро закрыл коробку и взял её в руки.       Дрожь в его пальцах не унималась до самого того момента, когда ему нужно было войти в празднично убранный замок, уставленный свечами и канделябрами. Всё было ново: свет, роскошь, золото, драгоценные камни и, что совсем поразило Мэзэхико, огромное количество людей, бесспорно богатых, разодетых и разукрашенных на все масти.       Папа, казалось, знал всех и ненавидел столько же.       Люди улыбались, кланялись, смеялись, ели, танцевали, но принцу, привыкшему ко всей этой гадости, было не до этого. Ни красивые, ни богатые, ни весёлые — никакие его не интересовали. Ему нужно было только посмотреть в чудесные светло-серые глаза.       Вдруг весь народ остановился.                  Движение замерло. И толпой все повалили к трону, возвышавшемуся над залой. Мэзэхико, вытолкнутый каким-то полным мужчиной, стоял почти в самом конце.       Вдруг боковые огромные двери распахнулись, и быстрой, по истине властной, походкой вошёл Винсент. Он даже краем глаза не посмотрел на людей в зале. Омега, громко стуча каблучками на туфлях, прошёл к трону и, в изящном жесте вздёрнув мантию, присел. Говоря об его одежде, можно заметить, что в этот день она была абсолютно другой. Вместо чёрного глухого и бесформенного плаща, на омеге был великолепный красный костюм, расшитый серебром и драгоценными камнями; появились массивные серьги, перстни на прекрасных пальчиках; волосы сегодня были уложены в такую причёску, которая позволила надеть на чудесную головку чёрную корону с такими же чёрными розами, лепестки которых были выложены из чёрных камней, а серединки из рубинов; за Винсентом волочилась длинная кровавая мантия, которая начиналась меховой накидкой на плечах; лицо, чью бледность и безжизненность умело перекрыли косметикой, теперь стало невыносимо привлекательным.       Толпа восторженно заахала и благоговейно, будто перед чудотворной святыней, склонила головы. Винсент, с полным безразличием оглядел людей. Голубые глаза смотрели вскользь, не останавливаясь ни на ком. Вдруг красивая белая ручка махнула в сторону, и отворились другие огромные двери.       Мэзэхико, благодаря своему росту, видящему, что происходило, показалось на секунду, что в огромной зале внезапно появилось крошечное, но до невозможного прекрасное и идеальное существо. Хотя, даже через секунду, через минуту, даже в конце жизни, ему бы не показалось это чем-то иным. Вошёл маленький Натаниэль. Его костюм тоже отличался от обычного — ребёнок был в полностью белом наряде. Нежный, почти невесомый, украшенный кружевами и жемчугом Натаниэль. Прекрасная детская улыбка осветила личико, и Мэзэхико был сражён окончательно и бесповоротно.       Мальчик проплыл к Винсенту, поклонился ему. Старший омега в свою очередь поднялся, заставив всех людей снова склониться. Винсент взял за плечо своего сына.       — Придворные королевства! — начал он громогласно. — Сегодня — День Рождения моего сына, Натаниэля. С этого дня, он получает все права молодого господина и может распоряжаться ими на своё усмотрение. Знайте, что он — наследник ваших тел, разумов и душ; преемник повелителя каждого уголка в нашем мире и в бесконечности других. Поэтому, никто не смеет осквернить ни его право на трон, ни его честь, ни его разум. Склоните же головы перед будущим великим господином!       Мэзэхико продолжал смотреть на маленького омегу. Мальчик совсем не выглядел таким, каким его только что описывал Винсент — Натаниэль своими большими глазами немного удивлённо разглядывал всех в зале, а когда люди склонились, вообще отступил на крохотный шажок к своему папе и сжал кружево своей одежды.       Сбоку альфу кто-то тыкнул локтем под рёбра, намекая, что нужно поклониться.      Мужчина спохватился и опустил голову.       Дальше всё закружилось, запрыгало под звуки скрипок и фортепьяно, замелькало желто-оранжевыми огоньками свеч, поплыло цветными пятнами нарядов, запахом вина и различных блюд; закружилась голова, и все расплавилось от духоты.       Мэзэхико чувствовал себя сальной свечой, растёкшейся по чьей-то руке блестящим вонючим жиром. Весь костюм принца был уже не в самом лучшем состоянии, да и он сам весь помялся, вспотел и растрепался. А самое печальное было то, что с маленьким Натаниэлем ему не удалось провести ни минуты. Альфа смотрел во все глаза на омегу, кружившегося в танце с другими людьми, и его съедала чёрная зависть.              Бал пролетел мгновенно. Мэзэхико оставили на ночь в замке.       Принц пришёл в отведённую ему комнату и улёгся на кровать. Синяя коробка лежала на столе. Сегодня она так и не добралась до маленького омеги. «Он уже спит, наверное», — подумал альфа, живо представив перед собой Натаниэля в милой белой сорочке. Улыбка тихо скользнула на лицо принца и осталась там.       Из приятных мыслей Мэзэхико вывел скрип открывающейся двери.       Мужчина насторожено вскочил.       — Принц, — раздался приглушённый голос. — Вы спите?       — Нет, — тут же ответил Мэзэхико и стал разглаживать на себе одежду.       — Я могу войти?       — Конечно.       В темноту шагнула маленькая ножка с туфелькой без задника на низеньком каблучке. Через секунду в комнате уже был весь невысокий силуэт.       Мэзэхико торопливо принялся зажигать свечи и, когда с десяток горели, он смог увидеть бледное и взволнованное лицо Натаниэля. Мальчик стоял перед ним в белой сорочке, доходившей ему до середины икр, белых плотных чулочках с «юбочками» и красивых комнатных туфлях на каблучке. Чёрные кудрявые волосы были собраны сзади белой лентой.       — Господин, — прошептал Мэзэхико, взял маленькие ручки в свои и поцеловал их.       Натаниэль будто только сейчас понял, что сделал. Его лицо покрылось румянцем, глазки стыдливо съехали вниз.       Мэзэхико заметил эту небольшую перемену, но подвёл омегу к постели и усадил его. Синяя коробка быстро оказалась в руках альфы.       — Ваш день рождения уже прошёл, но все же примите мой подарок, — произнёс мужчина и поставил на колени Натаниэлю коробку.       Мальчик сразу, забыв поблагодарить, дрожащими руками открыл крышку и замер. Две фразы, которые так ярко были сказаны цветами — «Ваша непорочность рвана Вашему очарованию» и «Мои чувства сильнее меня» — отрывисто промелькнули в глазах Натаниэля. Омега взял в руки заколку.       — Я знаю её историю, — затрепетавшим голосом сказал он.       Мальчик молча уставился в глаза Мэзэхико. Долгое молчание заставило воздух звенеть. В глазах Натаниэля понемногу собирались слёзы. Принц смотрел в красивые блестящие глазки и не мог оторваться. Сердце сжималось от увиденных слёз, от отчаяния этого положения и от душевной муки, терзавшей сейчас уже не одного Мэзэхико.       Когда нижняя губка Натаниэля слегка прикрыла верхнюю, альфа не выдержал и обхватил лицо мальчика ладонями. Его губы потянулись к беленькому лбу и прикоснулись сухо и нежно к тёплой коже.       Натаниэль молчал. Его тело слегка подрагивало, то ли от слёз, то ли от волнения. Тонкие маленькие ручки несмело пришли в движение, а потом, медленно наращивая скорость и решимость, неумело обвились вокруг талии Мэзэхико. До альфы дошёл лёгкий, еле ощутимый запах сладких яблок и пряной корицы.       Принц, с лёгкой улыбкой, отстранился от тёплого лба и положил руки на затылок и плечи Натаниэля. Альфа чувствовал содрогающееся дыхание на своей груди, маленькие ручки на талии, мягкость кудрявых чёрных волос под своими ладонями, приятные прикосновения белого щёлка сорочки, и всё это казалось ему чем-то далёким, несбыточным, абсолютно невозможным, и не верилось, что именно сейчас это происходит с ним, да ладно с ним, с Натаниэлем. С Натаниэлем, у которого самые ясные глаза, самый светлый ум, самый точный выстрел из лука, самая чистая и откровенная душа. С Натаниэлем, чьё слово — закон в душе, сердце и разуме Мэзэхико, чей взгляд — это лавровая ветвь, чьи чувства — сладость.       Омега вдруг отстранился. Принц с досадой ослабил объятия и заглянул в лицо омеге.       — Вы умеете заплетать волосы для этой заколки? — спросил Натаниэль ещё дрожащим голосом.       — Да, — ответил мужчина. — Я могу сделать Вам с утра.       — Да, пожалуйста, приходите к семи. Вам будет удобно к семи? — засуетился омега.       Мальчик вскочил с постели, стал подтягивать свои чулочки, расправлять сорочку, собирать волосы.       — Мне будет удобно.       Мэзэхико встал вслед за ним. Он взял белую ленту из рук Натаниэля и сам завязал его волосы.       — Вам не страшно будет идти по коридору? Уже погасили все свечи. Вы могли бы остаться у меня. Я посплю на диване у камина, а Вы в постели.       Глаза полные страха обратились к Мэзэхико. Мальчик будто только взглядом хотел показать всю невозможность такого события.       — Папа не знает, что я у Вас. Что же будет, если утром он обнаружит меня здесь?       Принц кивнул в ответ.       — Тогда я Вас провожу…       — Нет-нет-нет! Разгуливать по коридорам ночью с мужчиной! Что за стыд?! — возмущённо вскрикнул омега и отвернулся от Мэзэхико.       — О ангелы, — пробормотал принц. Он взял подсвечник с большой горящей свечой и протянул Натаниэлю. — Возьмите хоть свечу. Это не опорочит Вас?       — Да что Вы… — омега покрылся румянцем, в глазах его снова появились слезы, только уже полного негодования. Он выхватил подсвечник из рук Мэзэхико, чуть не уронив огонёк, и пошёл к выходу. — К семи утра, — серьёзно сказал он и вышел.       Принц, раззадоренный этой последней сценой, снова плюхнулся на кровать. Улыбка какое-то время не сходила с его лица, но вдруг в памяти всплыла ещё одна недавняя сцена. Слёзы, отчаяние, слепая надежда… Уголки губ принца поползли вниз. Он поворачивался на бок, на другой, на спину, вставал, ходил по комнате, снова ложился, ворочался, но так перед его глазами и стояли эти молящие о пощаде глаза.

***

      Винсент сидел у туалетного столика на резном старинном кресле. Одна красивая ручка омеги была равнодушно опущена на золотой, с завитушками, подлокотник, другая — подпирала голову, закрывая высокий лоб маленькой ладонью. Странной красоты лицо приняло одновременно выражение досады, вины и отчаянья. Глаза, в обрамлении слёз ставшие необычайно голубыми, направлены были в какую-то точку на бордовой стене. Омега, кстати, предпочитал длинной шелковой сорочке сына спальные чёрные брюки и рубаху из тонкого льна, поверх которой надевал весьма нежный халат с широкими кружевными рукавами, а изящным туфелькам на каблучке — войлочные сапожки. Это всё прямо сейчас очень пригодилось ему, так как широко расставленные мускулистые ноги вряд ли бы более прилично смотрелись в сорочке, нежели в брюках. Волосы Винсента были собраны в слабую косу, свисавшую со спинки кресла и лежавшую частью на полу.       Мэзэхико стоял напротив, чувствуя себя хулиганом, которого вызвали к директору школы, хотя его здесь не отчитывали.       Папа, словно надменный ленивый кот, полулежал на софе с тоненькими позолоченными ножками и рассеянно наблюдал за каждым движением сцены.       — Вы меня пригласили, чтобы помолчать? — нетерпеливо спросил мужчина.       Винсент оглянулся на Джина, но тот тихо сказал: «Сам, Винсент», поэтому омега снизу вверх посмотрел на Мэзэхико, тяжело вздохнул и приготовился говорить.       — Дело в том, что у нас в семье есть некоторая традиция… хотя она считается, скорее, за необходимость. Первый родившийся омега наследует способности к магии, некоторый дар, который и позволяет возвышаться над другими, — омега ненадолго замолчал, снова собирая свои мысли. — Этот дар раскрывается после созревания, и всё бы ничего, но эти силы имеют не одного хозяина. Эта магия умеет мыслить, и, что важнее, управлять человеком, который является её носителем. Но есть решение у этой проблемы. В первый период фертильности это нечто овладевает омегой, но, если наследника лишить невинности сразу же, то он останется в трезвом уме и будет свободно управлять своими силами.       Мэзэхико дослушал. Принц непонимающе поднял брови в конце речи, затем оглянулся на папу, спокойно лежащего в том же положении, снова посмотрел на Винсента: омега закрыл ладонью глаза и молчал.       — И что Вы… — альфа усмехнулся, надеясь, что все это — шутка, — И что Вы хотите этим сказать?       — Натаниэль попросил, чтобы человеком, который проведёт с ним первую течку, были Вы, — договорил Винсент.       Мэзэхико вздрогнул. Натаниэлю исполнилось двенадцать не так давно. Двенадцатилетний мальчик нуждается в… В чём?!       — Вы в своём уме? — громко начал принц. — У Вас ребёнок маленький, а Вы набрались смелости предлагать его взрослому мужчине?!       — Я его никому не предлагаю. Это традиция, ритуал, если хотите. Если бы я мог… если бы я мог, я бы отказался от этого! — отчаянно вскрикнул Винсент. Его голубые глаза обратились к альфе, тонкие губы сжались, уголки их опустились. — Ничего хорошего это не принесло ни одному омеге в нашей династии, но мы не можем просто так отбросить эту церемонию, и я уже объяснил, почему.       — Мне мало верится, что всё именно так, как Вы сказали! — снова громко и зло сказал Мэзэхико.       Винсент сокрушённо опустил голову и, кажется, заплакал.       Сзади зашевелился папа. Он подошёл к принцу со спины и отвесил сильную оплеуху.       — Что за наглый ребёнок, я не пойму! Конечно, мы тут собрались, чтобы организовать изнасилование мальчика просто потому, что нам так захотелось! Ты это так видишь, а? — серьёзно начал Джин, заглядывая в опущенные глаза сына. — И не стыдно тебе так себя вести? Ты посмотри, — омега схватил лицо Винсента и повернул его к Мэзэхико. Заплаканные голубые глаза уставились жалобно в глаза альфы. — Он плачет сидит! Не стыдно омегу заставлять плакать?       Мэзэхико молчал. Он не понимал необходимости прикасаться к маленькому Натаниэлю, не понимал, зачем Винсент льёт слёзы раз за разом, почему его сейчас ругают. Это всё раздражало. Хотелось убежать.       — Выйди из покоев сейчас. Поговорим с тобой потом, — папа устало потёр лоб и оглянулся на Винсента. — Прежде, извинись перед ним.       Мэзэхико, хотевший уже быстрее уйти из этого места, быстро поклонился и пробурчал какое-то слово извинения. Он широкими шагами вышел и остался в коридоре.       Мужчина предпочёл не думать. Перед его глазами встало красивое лицо Натаниэля и ничего больше. Альфа прислонился спиной к стене и устало выдохнул.       Через пару минут вышел папа. Он, без предисловий, схватил принца за ухо и повёл дальше по коридору. Острая боль в ухе вывела Мэзэхико из мыслей. Его волочили по коридору без особых усилий. Видно было, что папа невыносимо зол.       Дойдя до нужного места, Джин отпустил сына, дёрнув его напоследок с особой силой.       — Иногда мне кажется, что ты действительно дурачок. Неужели не понимаешь, что, если этого не сделаешь ты, то сделает кто-то другой? Только вот это не будет для Натаниэля так желанно. Мальчик будет плакать и, я уверен, затаит обиду на тебя. Он такой впечатлительный. Представь, как он будет убиваться из-за этого. Неужели ты настолько ненавидишь этого ребёнка?       Мэзэхико смотрел на папу и не понимал, что такое он вообще говорит. Какой другой мужчина? С его малышом? Невозможно. Натаниэль… Сейчас принц наконец смог признаться хотя бы самому себе в том, что понял недавно. Натаниэль, этот чудесный малыш — его истинный омега, истинный смысл жизни.       — Будь умницей, Мэзэхико. Не доставляй никому проблем с этим, хорошо? — в конце произнёс папа и аккуратно чмокнул мужчину в пострадавшее красное ухо.       — Да, папа, — согласился принц.

***

      Этот день настал. Мэзэхико заканчивал все приготовления, когда вошёл папа и объявил, что им пора. Принц снова почувствовал сильную дрожь во всём теле. В нём боролась совесть, нежелание всего этого и любовь к Натаниэлю. Последняя, к сожалению, была сильнее остальных.       Когда принц встретил Винсента, они даже не обменялись приветствиями. Омега только ещё более виновато посмотрел на альфу и молча опустил глаза.       — Прошу Вас, — произнес он и пошёл по коридору первым.       Мэзэхико каждую секунду хотел повернуть назад, убежать и спрятаться куда-нибудь, где его не найдут, не заставят очернить маленького ангела. Перед глазами снова возник Натаниэль. Красивый, нежный, невесомый и прекрасный. Зачем Мэзэхико такая любовь? Любовь, обреченная на необратимую ошибку.       Ноги принца стали пружинистыми и ватными одновременно. Он не чувствовал их, но шёл вслед за молчаливым и печальным Винсентом, к которому испытывал с каждой секундой все большее отвращение.       Наконец омега остановился у дверей покоев. На удивление, там стояла стража, состоящая из двух человек.       — Откройте, — приказал Винсент тихим голосом.       — Приказано не входить, когда начнётся церемония, — ответил один из солдат, положив ладонь на рукоять меча.       Винсент вздрогнул.       — Что ты несёшь? Церемония ещё не началась.       — Как же, повелитель? У молодого господина уже был мужчина. Он вышел недавно…       Омега не дослушал всего. Он уже открыл дверь покоев.       Мэзэхико аккуратно заглянул внутрь, но дверь тут же захлопнулась, пропустив Винсента. Хорошо это или плохо, но принц всё же успел кое-что разглядеть.       Там, в комнате, в окружении каких-то красных пятен, наверное, роз, сидела на полу крошечная фигурка в белом. Чёрные кудри были взъерошены так, что возвышались шаром на маленькой головке.       Это зрелище взметнуло что-то в душе Мэзэхико. Перед его глазами всё поплыло. Он оглянулся на то место, где должен был стоять папа, но увидел лишь размытое пятно.       — Я не понимаю, — отчаянно пролепетал принц. — Что происходит?       Папа растерянно схватил за локоть своего принца и стал озираться по сторонам, будто надеясь кого-то найти. Дверь снова открылась. Показался Винсент с тёмными от злости глазами. На руках он нёс большой чёрный клубок ткани, из которого высовывалась головка Натаниэля. Мэзэхико, усиленно моргая, понял, что тканью был огромный плащ Винсента.       Малыш на руках своего папы спал. Под большими глазками пролегли тени, веки воспалились и покраснели, лицо побелело. Натаниэль был совсем недвижим.       Мэзэхико хотел дотронуться до чёрных запутанных волос, но Винсент, словно злая шипящая кошка, закрыл рукой голову ребёнка и отвернул его от принца.       Омега пошёл по коридору и исчез в других покоях.       Мэзэхико поплёлся следом.       — Милый, не надо, — попросил кто-то сзади и дёрнул за рукав.       Принц не останавливался. Любимый Натаниэль сейчас — самое важное в жизни. Любимый омега, что выглядел сейчас словно мертвец. Любимый малыш, чья жизнь казалась такой хрупкой, пострадал от чьих-то беспечных и злых рук!       Сердце альфы рвалось на всё более мелкие части каждую секунду. Мужчина остановился перед теми покоями, где должен быть Натаниэль. Он дёрнул ручку двери, но она оказалась заперта.       Через секунду вышел Винсент, и Мэзэхико снова увидел Натаниэля. Малыш лежал на кровати и спал, всё так же укутанный в плащ.       — Идите в главный зал и ждите там.       Кто-то снова схватил Мэзэхико за рукав и сильно потянул в сторону.       — Нет, — сначала слабо сказал он. — Нет! Я хочу с ним! Пожалуйста, я хочу с ним остаться! — закричал принц. — Умоляю, умоляю вас!       Мужчина хотел упасть на колени перед Винсентом, но дверь захлопнулась перед его носом. Он оглянулся назад. Там стоял папа: в слезах, с опущенными уголками красивых губ. Омега смотрел на сына спокойно, но в то же время умоляюще.       — Сынок, пойдём туда, куда нам сказали.       — Но, папа…       — Я понимаю, любимый, но нам нельзя. Мы ничего не можем сделать.       Принц ещё пару минут смотрел в глаза папы. Впервые Мэзэхико увидел его таким беспомощным. Только сейчас он понял, что вот и папа ничем не может ему помочь.       Альфа сам уже не помнил, как он оказался в тронном зале. В том, где недавно был бал, где маленький Натаниэль танцевал и наслаждался своей нескончаемой юностью. Сейчас в голове Мэзэхико всё перепуталось. Он ни о чем не мог думать.       Вдруг появился Винсент. Омега прошёл к трону и уселся на него. Он долго молчал с закрытыми глазами, прежде, чем начать говорить.       — Я не могу позволить Натаниэлю связываться с кем-либо теперь, — начал Винсент. — Я сожалею, но Вы, принц, больше его не увидите. Это слишком тяжело и для меня, и для Вас будет. Я не могу защищать ещё и Вас. К несчастью, мне придётся также забрать Ваши воспоминания о прошедшем.       Мэзэхико не слышал своего смертного приговора. Он смотрел тупо на Винсента, не видя его толком, и не понимал, почему здесь нет Натаниэля. Вдруг послышались какие-то крики, громкие рыдания. Кто-то маленький и тоненький резко обнял ничего не видящего Мэзэхико и горько-горько зарыдал. Горячие губы стали покрывать лицо принца скользкими и мокрыми, скорее от слёз, поцелуями, тоненькие руки обхватывали талию и сжимали сильно-сильно. От пушистых волос, касавшихся мокрого лица мужчины, пахло корицей и сладкими яблоками.