Сквозь самую черную ночь

"Я переплавила пули из твоих ран В слезы из серебра. Я отгоняла сиянием тех, Кто пришел за тобой в темноте. На рубежах расставлены псы – Только дай сигнал и отправятся рвать, И не прощаясь в самый последний раз - Не говори о беде." © Екатерина Гопенко, группа "Немного Нервно" цитата взята из песни "С тобой ничего не случится", как и название главы.

…Алисия немного опаздывает на начало вечеринки в честь дня рождения мужа: в последний момент обнаруживается, что бокалы для Мартини разбились при переезде. Алисия любит Мартини, а Херман любит, когда напитки разливаются в соответствующие бокалы, так что он целует ее в нос и говорит не возвращаться без новых бокалов и не переживать, если она немного задержится: "Обещаю не напиваться в твое отсутствие". Она смеётся ему в губы - Херман выпивает два бокала вина по праздникам и берет на посиделки с друзьями безалкогольное пиво. Когда она входит в квартиру с большой коробкой в руках, нажимая локтем на дверную ручку, там уже много людей и довольно шумно.       - Это подарок Херману? - удивлённо приподнимает брови его коллега Марта, разглядывая картинку с бокалом.       - Ага, бокалы для коктейлей, которые он не пьет. Разумеется, это ему. Марта улыбается и протягивает руки:       - Давай отнесу на кухню, чтобы ты смогла разуться. Она успевает снять только один ботинок, когда замечает кого-то из сослуживцев, с кем Херман едва знаком. Это кажется странным, но она замечает второго и третьего… Она рада их видеть, но в то же время удивлена.       - Рада? - он возникает сбоку неожиданно, и стоит ей открыть рот для ответа, целует в губы. Алисия возвращает ему поцелуй.       - Удивлена.       - Я просто подумал, что ты можешь заскучать с моими друзьями и что тебе будет комфортнее и веселее, если тут будут и твои знакомые. Или ты не хотела видеть их вне работы? - его брови обеспокоенно сходятся на переносице и она разглаживает пальцами эту морщинку.       - Все чудесно. Ты самый заботливый на свете, любовь моя. И я чувствую себя так, как будто это моя вечеринка-сюрприз, а не твой день рождения. - Она благодарно целует его, когда кто-то обращает на это внимание, и через пару мгновений гости шутливо скандируют "Горько!". Муж обнимает ее за талию и углубляет поцелуй, как бы принимая вызов. Алисия чувствует себя немного неловко, стоя босиком на мысочках в двух шагах от ковра, и ощущая одновременно разрастающиеся возбуждение и стрелку на новых колготках. Она не успевает дойти до комнаты, чтобы сменить их, когда встречает среди гостей Фредерико Васкеса, с которым работала ещё в Мадриде.       - Сколько лет, сколько зим… Я не видела тебя… года четыре? Он гортанно смеётся:       - Не поверишь, меня впервые отправили в Барсу в командировку и первым же человеком, которого я здесь встретил на улице, был твой муж. Я видел его только на вашей свадьбе, - честно говоря, с трудом вспомнил, на ком он женился, на тебе или на Лиле. Хорошо хоть не спросил - было бы крайне неловко, учитывая, что он меня узнал и даже, как видишь, пригласил на свой день рождения. Сказал, что ты будешь рада меня видеть… - Фредерико разводит руками и Алисия толкает его кулаком в плечо.       - Сколько лет… Она улыбается и поворачивается к Херману, чтобы одними губами прошептать ему через всю гостиную "люблю тебя" и он ловит ее взгляд, волшебным образом чувствуя, когда нужно обернуться. Ко второму часу, гости как-то сами собой разбиваются на группки "людей искусства" и "людей закона", как выразился кто-то из них. Так или иначе, речь заходит про старых знакомых и Мадридские новости, на которые Фредерико щедр.       - ...А ещё, Боже, у нас там сейчас такой скандал...Слышали про Ракель Мурильо? Вы с ней вроде на одном курсе учились, да? Алисия автоматически кивает в ответ на вопрос, чувствуя как холод сжимает сердце.       - Что стряслось то? - спрашивает Поло.       - Она была женой Альберто Викунья...       - Была? - переспрашивает Сьерра чувствуя, как тошнота подступает к горлу.       - Ну, они развелись несколько месяцев назад. - Небрежно бросает Васкес и худшие опасения отступают, - Так вот, - можете представить? - спустя четыре, четыре месяца, она начинает обвинять его в домашнем насилии!       - Да ладно... Альберто? - Ана крайне удивлена, - Я его знаю, он приезжал - лучший криминалист, с которым я работала.       - Вот-вот. И у нее нет ни одного заключения судмедэксперта о снятии побоев, и никто из сослуживцев ни разу не видел у нее синяков! То есть, буквально: ни одного доказательства! Ничего, кроме ее слов. И при этом суд выносит Альберто запрет на приближение! Который распространяется и на их дочь тоже. То есть понимаете, да? Они мирно разводятся, а когда он начинает встречаться с другой женщиной, на что имеет полное право, она выдвигает необоснованные обвинения и запрещает ему видеться с дочерью! Она конечно настаивает, что все что она говорит, правда…       - Да ладно... - снова тянет Ана, - Альберто? Он же супер-спокойный и уравновешенный... Не представляю, что нужно сделать, чтобы вывести его из себя... Поло пожимает плечами:       - Я конечно с Мурильо не знаком, но помимо того, что она хорошая переговорщица, слышал, что характер у нее не сахар... Алисия молча выскальзывает из круга, оставляя бокал на столике, и уходит в ванну; в ушах шумит так сильно, что остаток фразы она не слышит. Она сжимает руками край раковины до белеющих костяшек и смотрит в зеркало. Алисия всегда знала, что применить к Ракель насилие не так уж сложно. Всегда боялась, что она не распознает если что-то будет не так, а когда поймет что происходит - окажется поздно. Не так уж сложно ударить девушку, которая любит, когда к ней применяют силу в сексе. Не так сложно начать ограничивать жизнь той, которая заводится от контроля и проявления власти. Она опускает взгляд на свои руки и видит тот же оттенок лака… всегда любила вишневый. Ракель красит ей ногти. Они сидят на кровати, среди разбросанной одежды и палеток с тенями - сборы на новогоднюю вечеринку это не так то уж просто, - и Ракель красит ей ногти вишнёвым лаком, параллельно рассказывая о сексе с Альберто. Она смущается и хихикает, - впечатления свежие и яркие - они встречаются не так давно и накануне впервые провели ночь вместе. Алисии любопытно: он нравится многим знакомым(и теперь все они завидуют Ракель), а она никогда не понимала, что же такого притягательного в этом человеке, вызывающем в ней необъяснимое отторжение. Ракель рассказывает и на ее щеках появляется такой очаровательный румянец смущения, что Сьерра на мгновение засматривается, теряя нить истории. Мурильо доходит до сильных шлепков и того, как он схватил ее за волосы, чтобы опустить на колени, когда подруга останавливает ее.       - Ты просила его об этом?       - Что?       - Я имею в виду, ты уже рассказала ему, что тебе это нравится? Просто мне ты сказала не сразу и…- Алисия боится, что это прозвучит похоже на ревность и поспешно добавляет - То есть, если да, то здорово. Я хочу сказать, это круто, если ты научилась говорить о своих предпочтениях сразу…       - Нет. - Ракель смеётся, - Я не говорила ему ничего, ни единого слова… Сьерра дёргается и лак попадает на пальцы, но ее подруга не придавая этому значения протягивает ватку и ацетон, а затем встаёт и начинает ходить по комнате, возбуждённо жестикулируя:       - ...ни единого слова, но он как будто знал! Знал, что мне нужно и что сделает мне хорошо в каждый конкретный момент, и это было насто-о-о-олько круто! Посмотри, - она сдвигает резинку домашних штанов, показывая синяки от пальцев на бедрах, - он как будто без всяких подсказок знает, чего я хочу, и не боится сжать посильнее! И это охуенно! Ни в какое сравнение с Энрике, который боялся шлёпнуть меня лишний раз и каждые три секунды спрашивал в порядке ли я! - она снова смеётся - Это, знаешь ли, отбивало всякое желание продолжать. Эй, ты в порядке? - Мурильо наконец замечает странное выражение ее лица.       - Он сделал тебе больно, хотя ты не просила его об этом, - Алисия говорит очень медленно словно боится… на самом деле боится быть непонятой, - У тебя синяки. Это ты не в порядке, Ракель. Та смотрит на нее совершенно непонимающим взглядом.       - Никто не умеет читать мысли. Он не мог знать о чем ты думаешь, не имея опыта секса с тобой, не зная твоих фантазий, он не мог знать, пока ты сама не сказала бы ему об этом. И если ты не попросила причинить тебе боль прямым текстом, но кто-то - кто угодно! - сделал это, это насилие, Ракель. Это насилие. Алисия поднимает голову и снова смотрит на себя в зеркало. Она не помнит, как подруге удалось увести ее от этой темы. Не помнит, что она говорила, кроме того, что не собирается жаловаться на восхитительный секс и несколько оргазмов за ночь. И в груди чертовски больно от мысли, что когда Альберто впервые что-то ей запретил, ему было достаточно сказать "я хочу, чтобы ты была моей и только моей", чтобы разговор закончился не скандалом, а жарким сексом.       - Черт! Черт! Черт! - она в иступлении бьет и бьёт ладонью по стене справа от зеркала, когда в отражении появляется обеспокоенное лицо Хермана. Он молча смотрит, ни о чем не спрашивая, зная, что если она захочет, то скажет сама. И она выпаливает: - Он бил ее! Этот подонок Викунья бил Ракель! Черт! Херман успокаивающе кладет руки ей на плечи и целует в рыжие волосы.       - Я здесь.       - Он бил ее! А когда она подала на него в суд, все стали обвинять ее в ревности! И теперь они стоят там и говорят, о его профессионализме… в рот я ебала его профессионализм!       - Тише. - Голос мужа все ещё тихий и твердый, но молчать и быть спокойной - последнее, чего она хочет в этот момент. И Алисия выворачивается из его рук и стремительно выходит в гостиную. Она останавливается на мгновение, оглядывая жужжащую голосами комнату, а затем размахивается и сбивает с комода вазу. Звон осколков похож на взорвавшуюся бомбу и все гости затихают и оборачиваются на шум.       - Черт возьми! Я не для того пошла в полицию, чтобы слушать о жертвах насилия это дерьмо! Друзья мужа, обсуждавшие какую-то выставку смотрят обеспокоенно и недоуменно. Марта привычно поднимает брови в вопросительном выражении. Ана опускает глаза. Когда тишина становится не такой звенящей, а гнев Алисии не таким физически ощутимым, Херман кладет руку ей на плечо и предлагает всем вместе послушать подаренную Мартой пластинку. Он говорит что-то ещё, и ему невероятным образом удается разрядить обстановку. Она смотрит под ноги и понимает, что это была ваза подаренная им на новоселье мамой Хермана. Становится стыдно. Когда вечером Херман выходит из ванной, Алисия лежит на краю кровати, с головой накрывшись одеялом и подтянув к себе ноги, но стоит ему забраться в постель, как на свет прикроватной лампы выныривает рыжая макушка и он раскрывает объятия. Она подвигается ближе и обхватывая его руками и ногами шепчет куда-то в ключицу "Прости". Он целует ее волосы и нежно шепчет:       - Ну чего ты?       - Я испортила тебе день рождения. Ты хотел как лучше для меня, а я устроила скандал. И разбила мамину вазу. Прости.       - Ну, если бы ты разбила вазу своей мамы, мне правда было бы грустно. А моя купит нам новую хоть завтра, если ты ей позвонишь.       - Я склею.       - Милая, ваза это пустяк. И ты ничего не испортила. Я тоже против того, чтобы в нашем доме кто-то обвинял жертв насилия. Извини что пригласил его - я помнил, что вы хорошо общались, и не думал, что за четыре года можно превратиться в мудака. Она молчит. Она молчит так долго, что Херман понимает, о чем она думает.       - Эй. - его голос становится строгим, - Ты не виновата. И они оба знают, что речь уже не о вазе.       - Я предупреждала ее об Альберто… Я знала… - она шепчет ему в шею так тихо, что он едва угадывает слова.       - Вот именно. Ты предупреждала ее. Ты сделала все, что могла. Ты не виновата. Лисёнок, это не твоя ответственность.       - Меня не было рядом. У нее даже нет ни одного свидетеля!       - Ты не виновата. - Херман нежно перебирает волосы жены, - Ты приглашала ее на нашу свадьбу, но она сама выбрала не прийти. Прекратить общение было ее выбором.       - Боюсь, что это был выбор Альберто… Херман отклоняется, пытаясь разглядеть в темноте ее лицо:       - Хочешь поехать к ней? У меня достаточный гонорар в этом месяце, чтобы ты могла взять на работе пару дней за свой счёт. Алисия утыкается носом ему в ключицы и мотает головой.       - Мне не кажется, что она захочет меня сейчас видеть, - голос звучит приглушенно, - Она уходит от мужа-абьюзера и тут, спустя семь лет молчания, появляюсь я в белом пальто, этаким немым упрёком "я тебе говорила, а ты не послушала". Нет, по моим ощущениям это совсем не то, что ей сейчас нужно.       - Ну ладно. Если ты так чувствуешь, значит так правильно, Лисёнок. - Он снова целует ее в макушку, продолжая поглаживать по спине, - Верю твоим чувствам. Несколько мгновений она молчит.       - Почему со всеми, кого я люблю всегда происходит какое-то дерьмо?! Он вздыхает.       - Мне тоже очень жаль, что быть любимым тобой, не гарантирует, что ничего не случится. О, я бы тогда был неуязвимым! - он улыбается и она слышит это в его голосе. Ее дыхание становится ровнее и она чуть сонно выдыхает слова на его обнаженную кожу:       - Обещай, что ты никогда не умрешь. Он мягко смеётся. И она чувствует прилив любви к нему, от того, что он не высмеивает ее детскую просьбу, а отвечает серьезно:       - Любимая, но если я буду бессмертным, то наступит момент, когда я переживу всех своих друзей и даже тебя. И тогда всю следующую бесконечность я буду очень сильно грустить без вас.       - Ладно. - Сонно бормочет Алисия, поудобнее устраивая голову у него на груди, - Тогда обещай, что если ты умрешь раньше меня, то мы будем о-о-о-очень старыми и мне не придется долго ждать, чтобы присоединиться к тебе. И ты скажешь мне напоследок что-нибудь такое глупо-обычное...       - Что-то вроде "выгуляй собаку"?       - У нас будет собака?- она хмурится, - Я не люблю собак…       - Значит будет кот. Рыжий, как ты. - Херман прижимается щекой к ее гладким волосам и прикрывает глаза.       - Хорошо. И ты скажешь мне "не забудь покормить кота", как будто собираешься лечь спать пораньше, а не уйти насовсем.       - Нет, я скажу тебе, что люблю тебя больше всего на свете, мое солнышко. И чтобы ты больше опиралась на свои чувства, а не только на свою блистательную головку. Ох… лучше бы он сказал ей это. Лучше бы он сказал ей это!       - "Включи новости..." - шепчет она себе под нос, размазывая тушь по щекам в кабинке общественного туалета в ближайшем парке от Банка Испании. Алисия закрывает глаза и прислоняется лбом к хлипкой серой дверце. Нестерпимо хочется прислониться так к чьему-то плечу, к кому-то тёплому и живому, а не к куску крашеной фанеры, прислониться и спросить с нескрываемым детским отчаянием: "Ты меня любишь? Скажи мне, что ты меня любишь". Но нет ни одного человека, к которому она могла бы прийти, или хотя бы позвонить с этим вопросом. Родители разбились в аварии много лет назад, мужа больше нет, с коллегами она никогда не поддерживала слишком близкие отношения, да и все они в Барселоне… не к Прието же ей идти с этим, в самом деле. Ракель. Из родных и теплых, в живых осталась только Ракель, но она имеет все причины и полное право послать свою допросчицу ко всем чертям. Сьерра открывает глаза, смотрит на выцарапанное на двери кабинки слово "хуй" и достает телефон, чтобы до рези в глазах всмотреться в смску со списком покупок, ради первых двух слов: "Лисёнок, милая…".       - Я люблю тебя… - шепчет она зажмурившись, прежде чем убрать телефон, и изо всех сил надеется, что ее послание дойдет, где бы он ни был. Когда она выходит из кабинки, молодая блондинка, держащая на одной руке, вцепившуюся в нее обезьянкой двухлетнюю дочку, подкрашивает губы, наклонившись над раковиной к узкому зеркалу. Алисия умывается, смывая темные разводы с щек, а потом поднимает голову и чувствуя себя школьницей впервые "стреляющей" сигарету, спрашивает:       - Можно? - указывая на тушь в расстёгнутой косметичке.       - Да, да, конечно, - улыбается девушка, поудобнее устраивая на руке ребенка, а потом вдруг округляет глаза: - Ой. А я вас узнала! Это же вы руководите ограблением Банка Испании! То есть… Всмысле… Ну вы меня поняли. - Она неловко машет рукой с открытой помадой, а потом смущённо уточняет: - Ну поняли же? Инспектор Сьерра кивает, не отрывая взгляда от кончика туши в своей руке.       - Вы наверное почти совсем не спите…- сочувственно тянет блондинка, глядя на ее заплаканные глаза в зеркале, - Столько нервов…Мне даже когда думаю об этом - дурно! А ещё и гормоны пляшут… Уж я-то знаю, проходила с этой красоткой, - она улыбается и целует дочку в светленькую макушку.       - Спасибо. - Алисия возвращает тушь обратно.       - А вообще, дело-то как-то двигается? - и замечая, как напрягается лицо инспектора, девушка поспешно добавляет, - Вы не подумайте, я не журналистка. Но около банка их полно. Так что лучше возьмите. - Она снимает с ворота своей футболки и протягивает солнечные очки - Заметно.       - Спасибо. Но я не уверена, что смогу отдать…       - Это не нужно, - блондинка кладет руку ей на предплечье, - примите это как благодарность за то, что вы делаете. Страшно подумать, об этих бедных людях, заложниках, внутри. Уверена, что вы делаете всё, чтобы как можно скорее их вытащить. Вы такая умница… Алисия знает, что делает для заложников далеко не все, и что она скорее "та ещё сволочь", чем "умница", но когда она слышит это, к горлу вновь подступает ком, и вцепившись в прикоснувшуюся к ней руку она говорит, словно выпивает ледяную воду залпом:       - У меня умер муж. - и понимает, что впервые произнесла это вслух.