«В оконных рамах ее храма
Все витражи цвета лжи
В оконных рамах ее храма
Так хочется жить»
© Екатерина Гопенко, группа "Немного Нервно" цитата взята из песни "Витражи", как и название главы.
Когда отец Ракель умирает - она коротко говорит всем "Сердце" и люди не просят подробностей, - она как в тумане помогает с организацией похорон, потому что должна, а потом пропадает с радаров, потому что ей хочется исчезнуть как минимум с лица земли. Она знает, что Ката всю жизнь будет попрекать ее тем, что она "думала только о себе в такой сложный для мамы период!" и "опять скинула все на младшую сестру, которая, слава Богу, не прохлопала ушами часть о том, что дети должны быть опорой для своих родителей!!", но просто не может иначе. - Пожаришь колбаски? Ты же знаешь, я терпеть не могу их запах, но папа любил их, так что… Рэйч? Ракель так оглушает то, что это первые слова, которые она слышит после похорон отца, что она даже пропускает мимо ушей ненавистное американское сокращение. - Что? - она непонимающе смотрит на сестру. - Мы же вместе договорились приготовить все то, что он любит. Любил… - Ката поправляет себя и шмыгает носом, - На поминки. - А. Да. - Она вздыхает и смотрит на маму, - Я очень сильно устала, так что я хочу поехать домой прямо сейчас. - Конечно, доченька, - Мариви вытирает слезы и обнимает ее. Ракель чувствует как в горле комом стоит нерожденный крик ещё острее и отстраняется из теплых маминых объятий. - Спасибо. - она вытирает краем черного рукава уголки глаз и натыкается на гневный взгляд Каты. - Домой? - она приподнимает брови - Серьезно? Ты отказываешься быть на папиных поминках у нас дома, чтобы поехать… куда, прости? - Домой. К себе домой. В Мадрид. В нашу с Алисией квартиру. - Ракель чувствует всю тяжесть мира на своих плечах и у нее просто нет сил сейчас терпеть Кату и ее выходки, - Тебе адрес назвать? Она возмущённо ловит ртом воздух и Ракель уже готова развернуться и уйти, но следующая реплика сестры останавливает ее на полобороте: - Ни стыда, ни совести, ни малейшего уважения! - Что, прости? - Ракель возвращается на пару шагов. - Серьезно, Рэйч?! Черт, ты серьезно?! Ты сбегаешь с папиных поминок к Алисии?! - Ката. Хватит меня так называть. И я не сбегаю, а еду домой… - К Алисии??! - Да. - И тебе даже не стыдно говорить мне это в лицо… - она до сих пор помнит, как сестра наклоняет вбок голову, щурит глаза и понижает голос, - Гроб нашего отца не успели засыпать землёй, а ты уже бежишь трахаться со своей лесбийской подружкой! И вероятно ещё и считаешь, что тебе должна достаться медаль "дочь года", не так ли…?! Она осекается, не успев договорить, потому что Ракель заносит ладонь для пощёчины. Но Мариви перехватывает ее запястье: - Хватит, дочки, пожалуйста. Ката. Ракель. Ракель делает глубокий выдох и опускает ладонь. - Извини, мама. - она целует Мариви в лоб, разворачивается и уходит, чувствуя, как сестра прожигает взглядом дыры в ее спине. Она останавливается где-то на середине дороги в Мадрид, выходит из машины у какого-то поля и кричит до тех пор, пока не срывает голос. На работе она постоянно выпадает на долгие промежутки времени, и совершенно не может вспомнить, о чем думает в эти моменты, перед тем, как Анхель возвращает ее в реальность каким-то вопросом. В один из таких моментов, Мурильо трет глаза и просит повторить вопрос. А затем, вместо ответа задает свой: - Анхель? Я хотела спросить… Если тебе некомфортно, то можешь не отвечать, ладно? Я просто.. - Что у тебя, Ракель? Спрашивай. - Я помню, что твоя мама...прости, наверное мне не стоит… - Умерла? Да, когда я только пришел в управление. Ракель, прошло несколько лет, и я в состоянии говорить об этом. - Ладно. Спасибо. Я просто хотела спросить… Как ты справлялся тогда? - Ох.. - Он откидывается на спинку кресла и прислоняется затылком к стене, - Не знаю… Работал как проклятый? Все свободное время, чтобы не оставалось времени на мысли, чтобы было ощущение, что в моей жизни что-то продолжает происходить? А в выходные сидел в одном и том же баре со стаканом и таким же пустым взглядом, как сейчас у тебя, не замечая, как идет время. - Значит, работал как проклятый? - Да. И косячил как будто на мне было проклятие, - Он усмехается и впервые за день видит на ее лице тоже улыбку: - Это точно! Помнишь Марту? Она тогда говорила мне, что тебя точно прокляла Алисия. Из ревности. Или из вредности, что вероятнее. - пару секунд они вместе смеются, но потом она словно бы гаснет изнутри, - Не думаю, что мне это подходит… У нас уже не тот уровень ответственности, чтобы мы могли позволить себе косячить, и… - И ты всегда спрашиваешь, как лучше по моему мнению, чтобы сделать наоборот, нет? - он улыбается немного беспомощно и когда женщина обнимает его, крепко прижимает ее к себе. Когда они разжимают объятия, Ракель косится на прозрачную дверь кабинета их прямого начальника: - Думаю, я собираюсь украсть какое-то количество дней из своего пляжного отпуска в конце года. - Попроси больничный, Ракель. Тебе нужно время, чтобы прийти в себя. Все поймут это. - Как ты, mi sol? - Алисия целует ее в волосы и тоже садится на кровать, продолжая раздеваться. - Я ограбила наш "Большой отпуск" на полторы недели. Мне нужно побыть дома сейчас. Алисия не отвечает и Ракель поворачивает к ней голову: Сьерра сидит на кровати в белье и полурасстегнутой белой блузке и мягкие вечерние тени ложатся на ее обнаженную светлую кожу. Осознание что то, что раньше она нашла бы соблазнительным не вызывает в ней сейчас никаких эмоций немного пугает. Но ее беспокоит сейчас больше не это. - Ты злишься? Алисия все ещё смотрит на их фотографии, развешенные на стене, но теперь немного хмурится: - Что? - Ты злишься, что я укоротила наш совместный отпуск? - Что? - На этот раз рыжеволосая девушка поворачивается к ней, - Нет. С чего ты взяла? - Не знаю… - Ракель пожимает плечами, - Ты молчала, и не смотрела на меня… И… Папа всегда вел себя так, когда… Черт… - она закрывает лицо руками. - Эй. Ракель… - Алисия кладет ладонь ей на плечо, - Я не злюсь на тебя. И даже не собиралась злиться. Ты только что похоронила отца - это нормально, что тебе нужно время. Ты не обязана ходить на работу и тем более делать вид, что ничего не случилось. Случилось большое событие в твоей жизни и, тебе не должно быть стыдно за то, что ты не можешь справиться с этим сразу. Горевание - важный процесс и важная часть… - Ты же помнишь, что мы проходили курс по психологии вместе? - Мурильо сдвигает ладони к вискам, открывая лицо. - Я рада, что ты на меня посмотрела. - Алисия улыбается уголками губ, а потом заглядывает ей в глаза, - У тебя есть столько времени, сколько тебе потребуется. Я с тобой. Слышишь? Ракель кивает. Рыжеволосая девушка улыбается, замечая ее взгляд на своих губах и тянется поцеловать ее, но в последний миг Мурильо отшатывается. - Okay, girl. - Сьерра снова садится ровно и заканчивает с пуговицами на рубашке, чтобы скинуть ее на пол к остальной одежде. Она надевает длинную домашнюю кофту через голову и снимает под ней бюстгалтер - подчёркнуто не сексуально. Ракель морщит лоб, замечая это. - Тебе не нужно… - Ладно. Давай сделаем это немного проще. - Алисия ложится на спину и смотрит в потолок, - Сейчас ты говоришь мне, что я "не понимаю". Я говорю, что пытаюсь тебя понять. Ты настаиваешь. Я начинаю раздражаться. Ты продолжаешь настаивать. Я признаю, что правда не понимаю. Потому что твой отец был… Мы придерживаемся правила "о мертвых - хорошо, или ничего"? В любом случае, он относился к тебе… - О, ты правда хочешь рассказать мне о том, как мой покойный отец относился ко мне, Алисия?! - Извини. Я пытаюсь сказать, что между вами были… сложные отношения. И не очень близкие. И мне правда непонятно, что с тобой происходит сейчас, учитывая, что я помню что ты говорила о нем две недели назад… вещи, которые мы, видимо, больше не будем повторять. - Чего ты хочешь добиться всем этим? - Я хочу сказать, что даже если я не понимаю, я все равно готова дать тебе время и пространство справиться с этим. Но мне нужно знать. Мне нужно знать: тебе так тяжело от чувства вины за то, что ты не чувствуешь себя плохо от самого факта? - Нет. - Хорошо. - Алисия снова садится на кровати, - Ракель. Ты же понимаешь, что его смерть вне твоего влияния и ты не несёшь за это ответственности? Насколько бы ты не была далека от его образа "идеальной дочери" это никак не влияло на его проблемы со здоровьем и не могло быть их причиной. И если кто и должен чувствовать себя сейчас виноватой - это Ката, потому что это не она, а ты была с ним последние часы, и это ты была с мамой в этот момент, и… - Блять! Алисия!! - Мурильо вскакивает, - Ты правда не можешь представить вариант, в котором, после смерти моего отца мне может быть плохо не из-за чувства вины?! - Он извинился перед тобой? Зная, что видит тебя в последний раз, он перед тобой извинился? - Нет! - Тогда ты права. Не могу. Ракель подлетает к двери и уже распахнув ее оборачивается: - И да, из тебя херовый психолог, если вместо сочувствия и поддержки ты устраиваешь мне допрос! - Потому что я работаю не психологом, а переговорщиком и дознавателем, возможно? - Вот и занимайся этим на работе! Она помнит как хлопает дверью. И помнит, что это момент, когда то, что Алисия знает ее так хорошо, ощущается ужасно. Почти как теперь. Полторы недели проходят, но ей не становится лучше. И Ракель берет ещё одну неделю. И ещё две. И месяц за ними... «У тебя есть столько времени, сколько тебе потребуется». В моменте, Ракель казалось, что это единственная правильная фраза из всего, что Алисия сказала ей в тот вечер, но впоследствии эти слова вспоминались самой большой ошибкой. Когда лимит оплачиваемого отпуска кончился, она взяла дополнительное время за свой счёт. И это было ужасной идеей. Не потому, что почти любого бы человека уволили за такое долгое отсутствие на работе - она была достаточно ценным сотрудником и специалистом, чтобы ее ждали сколько потребуется, - а потому, что это не помогало. Говоря на чистоту, чем дольше она оставалась дома, тем хуже себя ощущала и тем невыносимые становилась мысль о том, чтобы "вернуться в большой мир", как называла это Алисия. Ракель прекрасно помнила момент, когда полностью потеряла контроль. Алисию срочно вызвали в недельную командировку в Бильбао, как одну из лучших специалистов по переговорам в экстренных ситуациях. Могли пострадать невинные люди, но прежде чем согласиться, Алисия позвонила... « - Скажи мне, если ты не хочешь оставаться одна, если я сейчас тебе необходима… скажи, и я откажусь. В Управлении есть и другие хорошие переговорщики. - Хорошие… Но ты лучшая. - Лучшая - ты. Скажи мне одно слово, если ты не хочешь, чтобы я уезжала, и я не поеду.» ...могли пострадать невинные люди, и именно поэтому Ракель настояла, чтобы она поехала. Мурильо не выходила из дома к тому моменту уже около месяца. Но это отсутствие Алисии, на котором она сама настояла, сломало ее окончательно. И ее депрессия зашла на глубину из которой выбраться самостоятельно уже сложно. Мысль о том, что увидела Алисия по возвращении, до сих пор вызывала неприятное чувство. Переполненный почтовый ящик, запах застоявшегося мусора в прихожей… и гари на кухне, куда она заглядывает из коридора: на плите стоит глубокая сковорода с толстым слоем полностью сгоревшего риса. С подпорченных фруктов, не убранных вовремя в холодильник, взлетает облако мушек, стоит ей подойти ближе… Ракель не знала этого наверняка, но эта сцена всегда рисовалась в ее голове такой. Зато она слишком подробно помнила… слишком подробно для того, что хочется вычеркнуть из памяти, помнила момент когда Алисия открыла дверь комнаты и зашла внутрь. - Боже… Ракель помнила, как сжалась от звука ее голоса и зажмурилась, не в силах повернуться к Сьерре лицом. Помнила как от одного этого слова, произнесенного с долгим выдохом, почувствовала себя омерзительной, жалкой и... В комнате был жуткий холод - она пыталась проветрить после сгоревшего два дня назад риса, и легла, оставив открытым балкон. Сил встать, чтобы закрыть дверь, у нее уже не нашлось. Жутко холодная темная комната, пол усыпанный занесенными ветром с улицы желтыми осенними листьями вперемешку со смятыми бумажными салфетками, разбитая фиолетовая чашка(Ракель не смогла ее удержать, а затем упала сама и долго лежала рядом с осколками) посреди белого ковра с большим пятном от черного чая… И сама Ракель, ничком лежащая на смятой постели под двумя одеялами - снаружи только грязные спутанные волосы и край простыни, явно использовавшийся как носовой платок. Алисия обошла кровать и опустилась на колени перед кроватью со стороны окна, отодвигая дрожащими пальцами одеяло. Мурильо убрала руку от лица и заставила себя посмотреть в глаза своей девушке. Выражение одновременно облегчения и ужаса на ее лице навсегда отпечаталось в памяти. Так же отчётливо, как и собственное отражение в расширившихся зрачках - лицо человека собравшего бинго из простуды, обезвоживания и депрессии никогда не выглядит хорошо. - Ракель… - ее голос сорвался и она до боли стиснула ледяными пальцами ее запястье. Мурильо с трудом разлепила обветренные пересохшие губы: - Зря ты сняла пальто. Это вспоминалось… да и в тот момент чувствовалось ужасно. Она не нашла, что ещё сказать в эту минуту, кроме как про пальто… Сьерра сдавленно всхлипнула в этот момент и с трудом поднялась, чтобы закрыть балкон. Затем она повернулась, прошла сквозь комнату к двери, чтобы включить свет и задела ногой осколок чашки, который со звоном отлетел под кровать. Ракель тихо застонала, закрывая глаза рукой от яркого света, и догадываясь по тихому звону, что Алисия собирает с ковра большие осколки, заставила себя пересилить уничтожающее чувство стыда и хрипло проговорила: - Ты молодец, что поехала. И ты отлично справилась – я смотрела новости. И… Алисия кричит, и резко поднимая голову, Мурильо видит, как куски чашки разлетаются мелкими фиолетовыми брызгами, сталкиваясь со светлой стеной. - Алисия… - Как давно ты здесь? С открытым балконом?! Когда сгорел рис? Как давно?! - Два дня… - Блять!!! - она снова кричит, выпрямляясь и пиная ворох листьев и смятых салфеток. - Я рада, что ты поехала. - хрипит Ракель, опуская голову на подушку, не в силах больше держать ее. - Какого хрена?! - она запускает пальцы в рыжие волосы и зажмуривает глаза, пытаясь успокоиться. - Ты хотя бы что-то ела за это время? Скажи, что у тебя хотя бы была вода… пожалуйста, Ракель… - Я не донесла… чашку. - у стоящей над ней женщины так меняетсялицо, что она закрывает глаза, чтобы не смотреть, и чувствует как по щекам вновь катятся слезы. У Сьерры снова вырывается сдавленный всхлип, слышатся удаляющиеся и вновь приближающиеся шаги… - Открой глаза. Пожалуйста. Открой глаза. Mi sol... - на последней фразе ее голос и губы дрожат. Она помогает Ракель снова приподнять голову и подносит к пересохшим губам полный стакан. По поверхности воды идёт рябь - тонкие бледные пальцы с идеальным маникюром трясутся - и несколько капель срывается на смятое одеяло. Мурильо делает пару глотков и откидывается на подушку, не пытаясь остановить продолжающие катиться по лицу слезы. Алисия, как всегда, пытается решить все логически, применить к происходящему какой-то алгоритм… Она двигается по квартире довольно быстро, но без спешки и ни капли не хаотично, явно следуя плану в своей голове. Алисия знает что делать со всем этим мраком, в который превратился их дом пока ее не было, но она понятия не имеет, что делать с тем мраком, который поглощает Ракель. И Ракель чувствует это в каждой ее фразе, произнесенной дрожащим голосом, в каждом комментарии к ее действиям: - Ты вся горишь… Держи градусник крепко, ладно? Я сейчас схожу за шваброй и уберу все эти листья… Голова болит? Знаешь, я хотела выкинуть рис из сковородки, а потом подумала и выкинула его вместе со сковородкой. Мы же можем позволить себе купить новую? Так, я принесла тебе пару таблеток. Их нужно проглотить потихоньку, по одной, справишься? Давай я подержу стакан. Вот так, ложись… Я сейчас отойду в коридор, буквально на пару минут - выставлю за дверь мусор и позвоню. Нам с тобой обеим не помешает сейчас легкий суп, ведь так? Аккуратно, приподнимись, сейчас я вытащу из под тебя простынь… вот так, молодец. Ещё один глоток воды? Шшш, все будет хорошо. Я вернулась, я дома, милая… Смотри что у меня здесь: теплая вода и полотенце. И я положила твою чистую пижаму на батарею. Тихонечко, подними руки… сейчас мы снимем с тебя все это… Алисия протирает ее шею, руки и тело теплым влажным полотенцем, аккуратно поддерживает, старается говорить спокойно и ласково - как говорят с детьми и душевнобольными, но ее голос продолжает дрожать и Ракель тихо плачет, не в силах остановиться даже тогда, когда тонкие нежные пальцы вытирают с ее щек слезы. Тем более тогда. Невыносимое чувство собственной жалкости, и ничтожности, и обжигающего стыда. Она чувствует себя злосчастной фиолетовой чашкой, разлетевшейся на сотню мелких осколков, которые невозможно собрать. Алисия переодевает ее в чистую нагретую на батарее пижаму и обнимает, прижимая к себе очень крепко. - Все будет хорошо… Все будет... - она шепчет эти слова механически и в ее голосе чувствуются отчаяние и пустота. Мурильо ложится на бок, чувствуя щекой фактуру матраса и шепчет: - Прости меня... - Что, mi sol? - Я тебя люблю. - И я тебя. И я тебя люблю, милая… - ее голос и губы снова начинают дрожать и Сьерра отворачивается, - Сейчас я принесу тебе теплый плед и подушку с кресла, хорошо? И мы снимем пододеяльники и наволочки. И отправим все это в стирку с твоей пижамой… Ракель кутается в чуть колючий теплый плед с длинной бахромой и сквозь прикрытые - кажется, что они налиты свинцовой тяжестью, - веки смотрит, как Алисия снимает постельное белье. - Сейчас я все это унесу, а потом выпьешь ещё один глоток воды, ладно? И немного отдохнём. И я заправлю постель чистым…- она очень старается, но ее голос дрожит все сильнее, а потом и вовсе срывается. - Алисия..? - Всё в порядке. Всё… - она начинает плакать навзрыд и опускается на пол, сжимая в пальцах грязный пододеяльник и прислоняясь спиной к кровати. - Прости, что делаю тебе больно… - Что там произошло?! Просто… Что случилось когда ты была с родителями на тех выходных? Что он сказал тебе в свои последние часы? Что там, блять, случилось?!? - Я… - Я же вижу, Ракель, я же знаю – что-то произошло!! Что, mi sol? Ракель всхлипывает и говорит чистую правду: - Я не могу сказать… Алисия обнимает ее, прижимаясь к пледу щекой и комната тонет в их слезах и бессилии. Бессилие это то, чего Алисия не может вынести. Ракель видит, как ее девушку пугает тьма, в которую она падает день за днём. Чувство вины уничтожает ее изнутри, но стоит ей открыть рот, чтобы рассказать, в горле словно физически встаёт комок, даже если в комнате нет никого кроме нее. Она снова и снова падает в липкую, окружающую со всех сторон темноту, вязнет в ней, не в силах выбраться и каждая попытка движения затягивает ее глубже в эту бездонную трясину, вызывая чувство отчаяния и беспомощности. Чувства словно выедают Мурильо изнутри, превращая ее в пустую, безликую оболочку - отчаяние, безнадежность, бессмысленность, кромешный ужас происходящего с ней… Вина. Бесконечная вина и собственная ничтожность перед этим всепоглощающим чувством. Весь ее внутренний мир рушится, и внешний словно рассыпается вместе с ним. Она не знает как рассказывать обо всех этих страшных чувствах, боится говорить о них - Что, если Алисия ей не поверит? Или если этой тьмы хватит, чтобы с головой захлестнуть их обеих? Она не знает как говорить о себе, и молчит. Алисия приходит с работы, ложится к ней в постель и обнимает ее со спины, тоже не зная, как и о чем с ней заговорить, Ракель чувствует это, но не может даже отреагировать на объятья, цепенея до кончиков пальцев от чувства стыда за себя и не контролируя льющиеся по щекам слезы. Каждый раз, когда Алисия обнимает ее, не получается сдержать слезы; вскоре, она начинает просто ложиться рядом в постель, и тихо лежит несколько минут, перед тем как отвернуться к своему краю кровати, и выключить свет. Ракель давно уже в отпуске за свой счет и сбережения подходят к концу, но мысль о возвращении на работу вызывает панику. Зачастую, у нее нет сил даже встать с постели. Алисия берет на себя больше бумажной работы, дополнительные часы, и несколько раз в неделю, ночные смены. В какой-то момент Ракель просыпается ранним утром, шторы не задернуты и комната заполнена слабым туманным светом: Алисия вернулась под утро, и видимо сразу упала в постель - у кровати валяются высокие сапоги на шпильках. Внутри что-то ёкает - ни один человек не наденет обувь на шпильках, выходя работать практически в сутки. Она опускает голову на подушку и смотрит на волосы своей девушки, отдающие в тусклом свете ржавчиной. От них идет крепкий запах табачного дыма, и чего-то смутно знакомого, и одного вдоха становится достаточно, чтобы понять, что Сьерра вернулась вовсе не с ночной смены. Это становится регулярностью. Она звонит ей из уличных автоматов: “Извини, сегодня снова придется задержаться. Ложись без меня. И постарайся съесть что-нибудь на ужин, ладно?”, а потом приходит совсем под утро, с волосами, пропахшими табаком, алкоголем и сексом. Ее волосы удивительно сильно впитывают запахи. Мурильо чувствует себя слишком ничтожной, чтобы поднимать эту тему, и главное, чувствует, что она это заслужила. Кажется, словно вся ее жизнь выскальзывает из пальцев и стремительно летит вниз, вниз, чтобы разлететься осколками, как злосчастная чашка. И это больно. Ракель будит непривычный, навязчивый звук дверного звонка. За окном кромешная тьма и ей становится страшно, но звук не прекращается. В дверном глазке видно Алисию, растрепанную и зябко обнимающую себя руками. Она отпирает дверь. - Привет. - Привет. Ты дрожишь… - Я безумно замерзла. Извини, что разбудила - ключи остались в машине. - Ты могла вернуться за ними и не мерзнуть… - Ха. Машина стоит около Управления. Вернуться… Это заняло бы оставшуюся половину ночи. - А. - Мурильо отводит глаза. Кажется, это самый длинный их разговор, за последнее время. А потом вдруг концентрируется на сказанном и хмурится: - Но… Метро ведь не ходит в такое время?... - Я шла пешком. - Алисия проходит в комнату в куртке и прямо поверх нее заворачивается в одеяло. - Управление же далеко… - Я знаю. - Она поправляет расходящиеся края одеяла, - По мне не видно? Рыжие волосы всклокочены ветром, ноги в потертых джинсах дрожат, и она подбирает их под себя, окончательно становясь похожей на недовольного взъерошенного зверька. Ракель медленно просыпается и смысл слов начинает доходить до нее все яснее. - Почему ты не поехала на машине? - У меня нет бензина. - Но… - Ракель, у меня нет денег на бензин. - Она сползает с кровати на пол и облокачивается на ее край как на спинку. - У меня нет денег. Ты не работаешь и не можешь ничего делать, я не умею готовить и покупаю еду в соседней кулинарии, оплачиваю наши счета, налоги, квартиру, а еще нужны деньги на бензин, на… - Она прерывается, дергая подбородком. Ракель так долго боялась ее раздражения, что с удивлением замечает собственное спокойствие, когда отлепляется от дверного косяка и садится в полуметре от Алисии, прислоняясь к кровати. - На бары? - собственный голос звучит удивительно спокойно. Сьерра дергается и смотрит на нее широко открытыми глазами. - Это ведь не ночные смены, правда? Тем более, что за них обычно хорошо платят… - Я... - она осекается и опускает голову. - Ты полюбила кого-то другого? - Что? Н-нет.. - Значит, это просто секс. - Ракель все еще поражается собственному спокойствию. Кажется, она уже отплакала за эти месяцы все, что могла, и об этом тоже. Алисия закусывает губу и кивает. - Сколько? Сколько их было? - она не хочет знать, она правда не хочет знать ответа на этот вопрос, но прямо сейчас вдруг кажется, что если не вычистить гной из этой раны, ее не залечить никогда, а внутри нее скопилось и так слишком много невыносимого. Алисия сглатывает и говорит ровным голосом, глядя не на нее, а в стену, словно стараясь отрешиться от происходящего: - Я даже не пыталась считать.- И, словно этого не достаточно, зачем-то добавляет - Бармен вчера попросил перестать искать у него клиентов. Ракель давится воздухом еще на первой фразе. Где-то внутри становится так больно, что хочется закричать. - Почему? - произносит она едва слышно, и не получив ответа повторяет вопрос: - Почему? Рыжеволосая женщина, которая кажется сейчас бесконечно чужой и далекой, медленно поворачивает голову и переходит в атаку. - Стоит мне обнять тебя, как ты начинаешь плакать. Ты не смотришь на меня, не говоришь со мной… Когда мы последний раз обменивались больше, чем парой фраз? Месяца два или три назад?! Я удивлена, что ты разрешаешь к себе прикасаться, когда я мою тебе голову, раз в неделю! Ведь ты ко мне не прикасаешься никогда! Ты не замечаешь как я выгляжу, во что я одета, тебе не интересно, как прошел мой день… Тебе плохо? О, да! Тебе бесконечно плохо! Я верю в это. Ты плачешь, и плачешь… Но я устала! Я устала от этого! С меня хватит!! Всему должен быть какой-то предел! Я начала брать ночные смены, чтобы меньше приходить домой. И да, да! Я правда чувствую себя лучше, трахаясь с каким-нибудь незнакомцем в туалете бара, чем здесь. Я даже не уверена, является ли еще это место для меня домом! Потому что в нашем “доме” - Сьерра изображает пальцами кавычки; Мурильо замечает сползшее на пол одеяло. - как в склепе. Здесь уже полгода как в склепе, Ракель! А я хочу быть живой! Чувствовать, что я еще молода, жива, желанна! Я хочу смеяться, танцевать, и да, трахаться! Хочу быть достаточно важной, чтобы быть в центре внимания! А ты даже мои измены умудрилась несколько месяцев игнорировать… Лицо женщины напротив искажается в некрасивой гримасе, и Ракель думает, что наверное выглядела так и сама, когда… - Я кричала на него. - Что? - Алисия моргает и пелена всей этой злобы и ярости будто спадает с ее взгляда. - Я на него кричала. - Она повторяет это тихо, и собственный голос снова кажется странным, в еще звенящей от крика тишине темной комнаты. Она говорит тихо, но знает, что сейчас ее слышат. - Когда я приехала к родителям на те выходные. Отец пол вечера рассказывал о защите докторской диссертации Каты, и я попросила его перестать делать ее успехи главным предметом разговора, даже когда ее нет. В ответ он сказал, что если бы я с ней общалась, как и следует сестре, то ему не пришлось бы мне это рассказывать… - Ракель потерла переносицу и вздохнула. - А потом спросил, о чем же им тогда со мной разговаривать - ”О террористах и убийцах?”. И я… Я почувствовала, что диссертация Каты по философии для него важнее, чем спасенные мной жизни людей. А это уж слишком. И потом… - Она замерла, пытаясь избавиться от звучащего в голове насмешливого отцовского голоса “Ты же с нормальными людьми то толком не общаешься. Замуж что, тоже собираешься за преступника с которым будешь вести переговоры? Тебе-то уже пора” - Потом он сказал, что я останусь старой девой… А я.. Знаешь, - она посмотрела на Алисию - я так долго все это терпела… Почти целую жизнь. И в тот момент меня словно порвало на кусочки, как если бы внутри меня взорвалась граната, или… Я встала, и начала на него кричать. Я не кричала так никогда в жизни. Я высказывала ему все, за все, все, и кричала, кричала, кричала… Про нас с тобой, про нашу работу, про… Я кричала. Я кричала и он отступал от меня все дальше и дальше, и я делала шаг за шагом, пока не загнала его в угол. - Ее голос стихает до хриплого шепота, горло словно пережимает ледяная рука; она давно не говорила так много. - И когда он побледнел, когда он схватился за сердце, я продолжала кричать. “Ну конечно, теперь ты будешь делать вид, что тебе плохо, лишь бы не слушать меня! Давай, ну! Давай, скажи что я ужасная дочь и что я сведу тебя в могилу!” - Ракель говорит это тихо, почти без восклицательных интонаций и это словно звучит еще страшнее. - А потом он упал. Скорая, больница… Он больше не сказал мне ни слова. И он так на меня смотрел… А затем взял, и умер. Я буквально свела его в могилу. Алисия протягивает руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но в последний момент замирает. Мурильо смотрит на ее пальцы в двух сантиметрах от собственной кожи и не может сказать, что чувствует в этот момент. Сьерра опускает руку. Ракель поднимает на нее глаза. И вдруг видит картину в целом, словно детали пазла, наконец собранные воедино. Ложь. Ложь и умалчивание перед отцом, годами копившиеся в ней, взорвавшись, привели к необратимым последствиям, столкнув ее в пропасть мучительного чувства вины. И словно отраженная через кривое зеркало - ложь Алисии. Долгая каждодневная ложь. За которую ей не было стыдно. Она не чувствовала себя виноватой ни из-за измен, ни за ложь о них. И она буквально обвинила во всем Ракель, вместо того, чтобы предпринять попытку извиниться за это. Мурильо моргнула и медленно обвела глазами комнату, из которой почти не выходила уже очень давно. Это место перестало быть домом и для нее, темная комната насквозь пропахла виной, бессилием и ложью. Это вдруг стало ощущаться невыносимым настолько, что захотелось распахнуть балкон и выйти в обжигающую морозным воздухом темноту ночи. Она вновь посмотрела на Алисию. Сердце болезненно сжалось: как она сможет жить дальше, не зная насколько правдивы каждое слово, каждый поступок, каждый жест… Но жизнь без Алисии… Сама мысль об этом казалась неправильной и чудовищной. Кто она такая без Алисии? - Я не прикасалась к тебе, потому, что была уверена, что ты должна считать меня отвратительной в моем состоянии. И мне было стыдно с тобой говорить. Стыдно даже смотреть на тебя, зная, что ты меня видишь. Сьерра выдохнула, но Ракель так и не поняла с какой эмоцией был связан этот шумный выдох. Она с трудом подняла голову и с невольной неуверенностью спросила: - Поможешь мне завтра собраться? Я хочу сходить в группу поддержки. И… Пожалуйста, давай переедем? - ...либо ты выбираешь это, либо выходишь пораньше, чтобы быть матерью для своей дочери. Алисия говорит спокойно и ровно, словно заранее продумывала речь в своей голове. Ракель усмехается: - Ты пытаешься манипулировать мной через эмоции, Алисия. – Она вдруг чувствует себя гораздо увереннее. Она больше не поведется на такие уловки, не после двух лет психотерапии, не после всего ее опыта… Алисия вся словно подбирается на этих словах и улыбается: - Я просто говорю правду. Как и всегда. Она пожимает плечами; Ракель чувствует, как улыбка сползает с ее лица и как ее покидает всякая уверенность. Сердце заполошно бьётся в груди.