После того, как Николай Павлович объявил об окончании занятия, все облегченно выдыхают и стараются быстро уйти в раздевалку, боясь того, что педагог передумает и оставит их еще на час дольше. Трубецкой, стерев пальцем каплю пота с виска, собирается подойти к Рылееву, с которым они планировали обсудить предстоящий день рождения друга, но его останавливает недовольный громкий голос преподавателя:
— Трубецкой, а ты останься.
Сергей ловит сочувствующий взгляд друга и неуверенно направляется к Романову, нервно облизывая пересохшие губы и пытаясь унять бешено бьющееся от мысли, что он останется с ним наедине, сердце. Для него находиться с Николаем Павловичем в одном зале во время занятия было сложно, потому что Трубецкой постоянно ловил себя на разглядывании внимательно следящего за танцем и такого серьезного педагога, иногда из-за этого забывая про свои движения и зарабатывая его недовольные возгласы, заставляющие расстроенно опускать взгляд на пол. Индивидуальной тренировки же Сергей боялся, как огня, не представляя, как можно выдержать пронизывающий взгляд Романова, направленный на него и только на него.
Романов терпеливо ждет ухода всех учеников из зала, опираясь бедром о станок, а после кидает тяжелый взгляд на Сергея, явно нервничающего и ожидающего слов педагога. Сделав шаг вперед, Николай Павлович вздыхает и укоризненно произносит:
— Что с тобой происходит в последнее время?
— А что такое? — вскинувшись, деланно непонимающе отвечает Трубецкой, но встречается с недовольным взглядом Романова и замолкает. Тот, цокнув, подходит еще ближе и едко замечает:
— Один из моих лучших учеников не может сделать важный танец, я не могу не вмешаться. — но, встретив только молчание, продолжает успокаивающе. — Но, если ты не хочешь говорить о своих проблемах, просто позанимаемся.
Согласно кивнув, Сергей поднимает взгляд на преподавателя и ожидает указаний. Николай Павлович задумчиво рассматривает его, заставляя невольно поежиться, и уверенно говорит:
— Одиночную часть можно просто прогнать, в ней у тебя только пара недочетов.
Трубецкой молча подходит к углу зала, выполняет уже привычные движения, натренированные за время занятия, и старается не обращать внимания на изучающих взгляд, словно оставляющий след на теле парня. Вдруг Романов подает голос и просит его остановиться. Подойдя ближе, он кладет руку на бедро Трубецкого и заставляет его прогнуться сильнее, поднимая взгляд на него и одновременно коротко бросая:
— Здесь брак, не доделываешь.
Сергей гулко сглатывает, ощущая теплую ладонь, и понятливо кивает, отодвигается торопливо и повторяет движение, стараясь следовать требованиям педагога. На этот раз Николай Павлович довольно покачивает головой и просит продолжать, позволяя закончить часть.
Начав парную часть, он выполняет движения, словно танцует с партнером, и старается делать все правильно, но внимательный взгляд педагога заставляет беспричинно напрягаться и делать совершенно глупые ошибки.
— Ты неправильно себя ведешь с партнером. — недовольно тянет Романов, критически рассматривая спину и руки Сережи. — И сейчас, и обычно ты словно танцуешь не с живым человеком, а с деревом.
И, сделав пару широких шагов, приближается вплотную к нему, исправляет изгиб спины и заставляет расслабить подрагивающие и чересчур напряженные руки, но все равно остается неудовлетворенным результатом. Николай Павлович планировал быстро закончить это дополнительное занятие, надеясь на способности Сергея, но теперь видит его странно повторяющиеся ошибки во время поддержки и перехода и упорно раз за разом показывает, что необходимо изменить, но Трубецкой все равно делает не так, как нужно педагогу.
Огромный запас терпения и выдержки постепенно подходит к концу, и Романов уже хочет повысить голос на своего ученика, который почему-то вдруг перестал понимать элементарные вещи, что проходят на первых курсах балетной академии, как вдруг Трубецкой осторожно берет Николая Павловича за запястье и кладет его широкую ладонь на свою талию, вскидывая голову и как-то неожиданно насмешливо произнося:
— А вы покажите, как нужно правильно.
Романов сначала ошеломленно округляет глаза и смотрит сверху вниз на Сергея, который растягивает губы в довольной ухмылке, уверенный в том, что застал педагога врасплох. Разглядывая хитрые серые глаза напротив, в которых словно пляшут тот самый танец черти, Романов уже жалеет, что решил оставить его после основного занятия. Наблюдать со стороны было трудно, хотелось прикоснуться к этим крепким, обтянутым темной тканью бедрам, переплести его длинные тонкие пальцы со своими и забрать его себе, сразу показав тому же Рылееву, который бросал влюбленные и вдохновленные взгляды на Трубецкого, пока тот не видит, что этот юноша его.
Заниматься же наедине было в разы сложнее, и теперь Николай разрывается от противоречивых мыслей, атакующих его и без того уставшую голову. Отношения между учениками и преподавателями были для него запретной темой, да и он никогда не надеялся на взаимность своих чувств, а сейчас, видя такой намек, не сдерживается, сжимает ладонь на его узкой от частого ношения корсета талии, слегка поглаживая, и резко тянет на себя, чтобы сблизиться и занять нужную позицию.
Трубецкой даже не надеялся, что его спонтанная и очень рисковая идея сработает, и был полностью готов к злой тираде педагога о недопустимости подобных отношений и необходимости сосредоточиться на танце, поэтому только удивленно смотрит на Николая Павловича, который в ответ только с удовольствием наблюдает за быстрыми изменениями на лице Сергея, за его растерянно нахмуренными темными бровями, легким румянцем на узких скулах и подрагивающими пушистыми ресницами.
Он неуверенно кладет ладонь на широкие плечи Романова, покорно позволяя ему вести в танце. С едкой ухмылкой тот замечает:
— Ну, что же ты раньше не сказал, что хочешь танцевать именно так, я бы все устроил.
И Сергей вздрагивает и еще сильнее краснеет от такого тона, вновь поднимая голову и встречаясь взглядом с Романовым, холодные голубые глаза которого в ярком свете танцевального класса кажутся прозрачными. Николай Павлович же, не отрываясь, жадно рассматривает своего ученика, чувствуя странное удовольствие от мысли, что всегда собранный юный танцор теперь ведет себя так из-за него.
Наклонившись, он шепчет на ухо Трубецкому, обдавая нежную кожу горячим дыханием:
— Следи внимательно за моими движениями. — и уверенно делает шаг вперед, утыкаясь ногой в бедра Сергея, который не ожидал таких резких движений, поэтому тихо ойкает и торопливо делает такой же шаг назад, испытывая странное ощущение от необычной роли.
Следуя за Романовым, он думает о том, что очень странно отдавать контроль и позволять вести в танце, внутри непонятное чувство дискомфорта сплетается со жгучим удовольствием от близости Николая, который крепко держит его в своих сильных руках и смотрит пристально так, прожигая взглядом светлых глаз.
Трубецкой уже хочет сказать, что понял свои ошибки, но он просто не может оторваться от Николая Павловича. Думает, что после окончания танца тот снова превратится в холодного педагога, не показывающего своих настоящих чувств, и поэтому держится за него, растягивая этот волшебный момент. Но, когда Романов давит на него, заставляя развернуться и наклониться назад, откидывая голову на его взмокшее плечо, Трубецкой прикрывает глаза и пытается не задохнуться от переполнявших эмоций.
А Николай Павлович завороженно смотрит на выразительную тонкую шею Сергею, блестящую от пота, и, приблизившись, ведет носом по ней, заставляя нежную бледную кожу покрыться мурашками. Прижимается своими пересохшими губами, оставляя легкие поцелуи, отчего Трубецкого мелко вздрагивает и приоткрывает рот от сдавленного вздоха.
Задрав голову, он кидает на Романова потерянный взгляд, не понимая причины такого поведения, и эти широко раскрытые, немного потемневшие зеленоватые глаза, приоткрытые влажные губы и пунцовые от смеси смущения и физической активности щеки толкают Николая Павловича на то, чтобы приблизиться и накрыть розовые губы Сергея своими, жадно врываясь горячим языком и углубляя поцелуй. Тот удивленно мычит в рот, но быстро уже сам начинает отвечать, бурно и с чувством, полностью отдаваясь ощущениям, отдаваясь Романову, который одной рукой продолжает сжимать его талию в своих руках, а вторую перекладывает на напрягшуюся шею Трубецкого, слегка надавливая большим пальцем и ненадолго лишая доступа к кислороду.
Этот поцелуй сам похож на танец, они оба стараются приблизить друг друга еще ближе, хотя это вряд ли уже физически возможно. Сергей стонет от действий Николая Павловича и медленно, с тихим причмокиванием, который заставляет возбуждение тугим узлом свернуться в животе, отрывается от его губ, наслаждается видом расфокусированного взгляда педагога, его припухших от поцелуя губ и тяжелого, громкого дыхания, теплом отдающегося на щеке Трубецкого.
Романов тянется к футболке Сергея, нетерпеливо стаскивая ее, и расстегивает собственную черную рубашку на пару пуговиц, прижимается вновь к губам, упиваясь его вкусом на своем языке. А потом разворачивает Трубецкого лицом к зеркалу, нашептывая на покрасневшее ухо:
— Какой красивый. Посмотри.
И наклоняется к шее, оставляя на ней влажные следы от поцелуев, но стойко не позволяет себе кусать ее, зная, что скоро важное выступление. Сергей кидает взгляд на зеркало, сильнее краснея, и выдыхает громкий стон, когда чувствует, что его притягивают за талию назад, ближе к себе.
Но практически сразу разворачивается и с непониманием смотрит на отшатнувшегося Романова, замечая всплески паники с его всегда холодных глазах. Этот громкий стон как-то отрезвляюще действует на него, и он быстро отходит к станку, опираясь устало на него, будто потратил все свои силы на этот поцелуй, и упорно смотрит вниз, на глазах превращаясь снова в строгого и равнодушного преподавателя. Тихо, но твердо произносит:
— Идите домой, Трубецкой. И давайте сделаем вид, что этого просто не было.
Сергей резко вскидывается, болезненно хмуря брови и смотря таким разбитым взглядом, что Николай уже жалеет внутри о сказанном, но стойко не отказывается, считая это правильным. Он не подходит Трубецкому, ему нужен какой-нибудь легкий мальчик, тот же Рылеев, который будет с восхищением смотреть на него и любить открыто, полностью отдаваясь чувствам. Поэтому Романов выбирает, по его мнению, единственное правильное решение — просто уйти и никак не претендовать на него.
Внутри все мучительно скручивается от повлажневших глаз, которые Сергей торопливо прячет за выбившейся из резинки челкой, сильно прикусывая губы и сжимая кулаки. Скручивается, когда Николай понимает, что упускает возможность быть счастливым,
полноценным. Скручивается от мысли, что он ломает мальчишку, ломает, но так же будет
правильно.
Поэтому он зажмуривается, сжимая лицо рукой, не хочет смотреть, как Трубецкой быстрым шагом исчезает в раздевалке и, даже не переодевшись, стрелой уходит из зала. Остается один, чувствуя особенное одиночество в большом зале. Принятое решение уже не кажется таким хорошим, но ему остается только сжимать челюсть и напряженно смотреть в одну точку.
***
Последние два дня Романов отвратительно спал из-за тяжелых мыслей о случившемся, поэтому на следующем занятии игнорирует обеспокоенные взгляды других учеников и всеми силами пытается не оглядываться и не искать Трубецкого, который обычно приходит самым первым, чтобы дополнительно растянуться и размяться.
Но урок должен начаться через пять минут, а его все еще нет, и теперь уже Николай Павлович недовольно морщится, но подходит к Рылееву, отвлекая его от разговора и спрашивая:
— Где Трубецкой?
Кондратий вздрагивает от внимания педагога и отвечает как-то мрачно, словно зная о произошедшем между ним и Сергеем:
— Не знаю, Николай Павлович, должен прийти.
И он раздраженно морщится, не зная, на себя и свое поведение при их последней встрече или же на Трубецкого, который опаздывает на его занятие. А увидев быстро шмыгнувшего в раздевалку, а потом также быстро вышедшего из нее и присоединившегося ко всем Сергея, только устремляет пронзительный взгляд на него. Прозрачные глаза прожигают его холодным металлом, но Трубецкой тщательно делает вид, что не замечает внимания педагога к своей персоне, и невозмутимо начинает экзерсис, стараясь как можно незаметнее перекинуться парочкой слов с Кондратием.
Рылеев смотрит на него с таким потайным восхищением и жадностью, что Николаю хочется взять его за шкирку и отодвинуть, лишь бы не смотрел
так на его Сережу.
«Твоего? — ехидно шепчет внутренний голос. — Не ты ли его прогнал в тот раз? Уже поздно.» И от этого становится только хуже, ведь сказанное в тот вечер Романов десятки раз проклял, но вот только при виде Трубецкого мысль о том, чтобы убедить мальчишку в своих искренних чувствах, уже не кажется возможной.
Поэтому ему остается только следить за учениками, пытаясь не залипнуть на Сергее. Но начинается адажио, и он теряется в этих медленных, плавных движениях, в которых уже не нет той неловкости прошлых занятий, словно Трубецкой вдруг очнулся и перестал отвлекаться.
Романов наблюдает, как он аккуратно растягивается, но потом резко переводит взгляд на других, чтобы отвлечься. И не думать о том, как прекрасно бы смотрелись эти ноги вокруг его талии.
Равнодушное, холодное выражение лица Трубецкого выглядит, как яркое напоминание Николаю о его глупых принципах, глупом запрете позволить себе открыться и вылить свои чувства наружу. И желание, чтобы на этом безразличном лице вновь появилась улыбка от
его слов, тоже кажется глупым.
После занятия Трубецкой так же быстро, как и в начале, направляется в раздевалку, но его в последний момент останавливает Романов, придержав аккуратно за локоть и развернув к себе. Отшатывается немного, встретив холодный и неприязненный взгляд, но сразу же берет себя в руки и спокойно просит остаться.
Сергею сначала хочется наплевать на слова педагога и броситься из зала, ведь так же будет
правильнее, но Николай Павлович выглядит так устало, и в его интонации так ясно слышится мольба, что он вздыхает тяжело и останавливается, пропуская остальных в раздевалку.
Трубецкому хочется закричать на него, забыть о своем правиле не материться и просто высказать накипевшее за последнее время, чтобы он знал о всем, что Сергей думает о его решениях и характере. Но он выбирает отстраненность и всеми силами пытается держать серьезное, равнодушное выражение лица, наблюдая за своим педагогом, который смотрит в ответ тяжелым и таким напряженным взглядом, что этим заставляет опустить голову и разорвать зрительный контакт.
Они ждут, пока уйдут все остальные ученики, и атмосфера между ними удушающая, разрывающая от своей неловкости и непонятного ожидания чего-то. Словно удавку натянули на горло и оставили так, с трудом делать глотки свежего воздуха и пытаться хоть как-то сорвать эту веревку.
Уходящий последним Рылеев только оглядывается на Сергея, молчаливо спрашивая, все ли в порядке, и Трубецкой успокаивающе качает головой, выдавливая из себя подобие улыбки. Кондратий не верит, но, встретившись взглядом с недовольным Романовым, кивает торопливо на прощание и уходит из зала, оставляя их наедине.
И наконец, Николай позволяет себе приблизиться к парню, дотронуться осторожно до руки Сергея и прошептать:
— Прости меня. Пожалуйста.
Этот шепот заставляет Трубецкого вздрогнуть и отдернуть руку, поднять раздраженный и словно искрящийся взор на него и ответить так же резко, чуть ли не переходя на шипение:
— За что? За то, что вы поигрались со мной и выгнали потом из зала, оставляя наедине со своими чувствами и додумками? — он выдыхает, успокаиваясь, и продолжает более спокойно, уже с какими-то печальными нотками. — Я понимаю, что не нужен вам, но зачем вы сделали это, Николай Павлович?
— Я… Я был не прав. — проговаривает тихо, но уверенно Романов после небольшой паузы. Касается медленно холодных пальцев и хмурит брови, почувствовав, что Сергей эти пальцы опять отдергивает, продолжая напряженно смотреть на него. Понимая, что этих слов явно недостаточно, Николай продолжает. — Трубецкой, ты мне нравишься. Давно. Правда.
Сергей опускает голову и неловко улыбается краешком губ. Но потом снова мрачнеет и произносит:
— И что дальше?
В ответ на это Николай протягивает ладонь к его лицу и поправляет выбившиеся из резинки влажные пряди, выдавая нежно:
— Будем вместе? Потом разберемся со всеми трудностями. — и добавляет более уверенно, когда замечает вновь появившуюся на лице Сережи улыбку. — Вместе.
На это Трубецкой перехватывает руку Николая и все-таки переплетает пальцы, сжимая слегка его руку в своей. Поднимает выше голову и тянется ближе, шепча:
— Можно я тебя поцелую? — глаза его блестят, когда он опускает взгляд на растянутые в улыбке губы Романова. Тот улыбается еще шире, приближаясь, и бросает властно:
— Я сам. — и впечатывается уверенным поцелуем в обветренные губы Сережи. Он ойкает в рот мужчины и растекается в его руках, почувствовав широкие ладони у себя на талии. Улыбается в поцелуй и кладет руки на плечи, притягивая к себе еще ближе, послушно отходит назад, к станку, когда ощущает давление со стороны Романова.
Разорвав поцелуй, Николай жадно рассматривает лицо парня, его блестящие, алые от поцелуев губы и затуманенный взор, обращенный на него и смотрящий с таким доверием, что он напрягается и проговаривает виновато:
— Прости меня, Сереж, за то, что я сделал.
Трубецкой непонимающе хмурится сначала, но потом вновь улыбается и шепчет ласково:
— Только больше так не делай. — Романов кивает и утыкается лицом в тонкую шею, прижимаясь и крепко обнимая.
***
Они продолжают жить.
Нельзя сказать, что после этого их жизнь абсолютно наладилась, но они знали, что есть друг у друга, и это помогало им бороться за свои отношения и стараться решать возникающие разногласия. Трубецкой наконец успокоился и вернулся в число лучших учеников академии, чувствуя уверенную поддержку со стороны педагога, а Николай же перестал прожигать взглядом Рылеева и понял, что Сергей заслуживает таких прекрасных людей в своей жизни.
И ревность быстро ушла, отдав свое место простому доверию.
