Плюшевая игрушка

      Хаус прекрасно понимал, что этого разговора не избежать, даже если очень постараться. У него с бегом вообще были некоторые проблемы, и Стейси это отлично знала. Это конечно была не главная и уж точно не единственная причина, по которой она искала с ним встречи — совсем нет. Просто им необходимо кое-что прояснить. Наверное, неверно будет назвать это «кое-что» отношениями, но чем-то схожим с ними оно точно являлось. Чем-то поломанным, нездоровым — даже губительным, — но необходимым. По крайней мере… Хаусу долгое время так казалось. А бегать он пытался как раз потому что больше не был так уверен. Особенно в последнем пункте. Потому что даже с его характером радости и удовольствия от секса в Балтиморе должно быть гораздо больше. Не должны были остаться только пустота и неуверенность в том, чего он хотел. Но Хаус точно не хотел видеть Стейси, пока сам бы для себя не определился. По этой же причине он избегал Уилсона. Разговор «по душам» — совершенно не то, что ему нужно. Но права голоса, кажется, не было. — Грег, — раздался тихий знакомый голос откуда-то сбоку, и Хаус устало и лениво повернул голову. Стейси… Что он чувствовал, когда смотрел на нее сейчас? Явно не то же самое, что и шесть лет назад, когда они вроде как были счастливы, и даже не то, что было так недавно, когда она пришла, чтобы Хаус вылечил ее мужа. Сейчас было просто… ничего. Глухое давящее ничего и какая-то старая ненастоящая боль. Воспоминание о какой-то старой боли, которая когда-то была. Но сейчас… сейчас ее почему-то не было. — Стейси, — так же тихо кивнул Хаус и, вздохнув, прикрыл глаза. Он был готов слушать ее — все, что она скажет. Что он сделает после? Зависит от того, что Стейси решит сказать. Наверное.       Цоканье каблуков, такое же неуверенное, как и она сама сейчас, разорвало повисшую в кабинете тишину, и Стейси, судя по звукам и ощущениям, присела на стул напротив. Кажется, ей действительно есть, что ему сказать. Вот только Хаус уверен, что ему будет совершенно нечего ответить. Потому что все мысли и эмоции, которые сейчас были у него связаны со Стейси, складывались в одно печальное — кое-кто сказал бы «трагичное» — ничего. Такое пустое и непривычное, что становилось почти неуютно. Эта пустота вытеснила болезненную и такую сильную любовь к Стейси и… иногда — совсем редко — Хаусу казалось, что эта пустота медленно наполняется чем-то другим. Чем-то приторным, сладким, мягким и почти неприятным. Чем-то ласковым и заботливым. И Хаус был почти на все сто процентов уверен, что это не Стейси. Она была слишком другим человеком, чтобы становиться чем-то таким. Правда и сам Хаус казался себе человеком, не пропускающим что-то такое внутрь себя. Что-то такое наивное и при этом теплое. Кажется, ему следует провериться — вдруг все это какое-то заболевание.       Не решаясь начать разговор, Стейси изредка глубоко вздыхала — собиралась с мыслями — и нервно постукивала пальцами по стеклянной столешнице. И, надо признать, это почти не раздражало. Кажется, пустота не может раздражать. Хаус хмыкнул себе под нос — так, оказывается, тоже бывает. Бывает, что в какой-то момент остается ничего. Настолько ничего, что даже Уилсон не смог бы больше устало и сочувствующе назвать Стейси «любовью всей жизни» Хауса. Я думала, вы слишком испорчены, чтобы любить. Сейчас… сейчас ему казалось, что Кэмерон могла быть права. И вторая часть ее фразы вовсе не важна и не нужна. Да и смысла она не имела, если Хаус вообще не мог любить. В целом, это, наверное, не так уж далеко от истины. Описать свои эмоции по отношению к Уилсону словом «любовь» тоже как-то неправильно. Это было чем-то другим. Со Стейси это уже точно не любовь. А Кэмерон… а Кэмерон вообще здесь не при чем. — Что происходит, Грег? — наконец собравшись с силами, спросила Стейси. И судя по тому, как она после этого затихла, в ее голове вопрос звучал не так резко и отчаянно. Хаус же просто надеялся, что этого вопроса не будет, и Стейси встанет и уйдет. Он не хотел этого разговора. Вообще.       А что происходило? Они переспали, и он запутался. Все. Все было очевидно и просто. Должно было быть просто. По крайней мере для нее. Стейси должна была чувствовать такую же пустоту, какую ощутил и Хаус, и просто… вернуться к мужу. Их с ней проблема всегда была в том, что ей было куда возвращаться, а ему нет. Хаусу их расставания всегда будут оставлять только лишь пустоту, в которой ему придется в одиночестве зализывать раны, а у Стейси всегда будет тот, кто поможет ей в этом. И нет, Уилсон не смог бы помочь ему. Уилсон стал бы играть в психолога. Иногда Хаусу казалось, что его друг немного ошибся с профессией. — Грег, — очень устало и потерянно позвала его Стейси, но все, о чем он смог подумать — ему не нравится, когда она зовет его по имени. Никто не зовет его по имени, а у нее уже очень давно нет никаких особых привилегий. Даже с Уилсоном они обращаются друг к другу по фамилиям. С одной стороны рабочая привычка, а с другой… Хаус даже порой забывал, что его вообще-то зовут Джеймс. Последнее время напоминала об этом только Стейси, продолжая упрямо повторять свое «Грег» и «Джеймс». Иногда Хаусу казалось, что вскоре он услышит от нее «Эрик», «Роберт» и «Эллисон». И он был на сто процентов уверен, что путал бы, кто Эрик, а кто Роберт. И только с «Эллисон» все было бы очевидно. Как жаль, что с Кэмерон все было сложнее, — Что тебе вообще нужно, если не я? — разбито уточнила Стейси, но Хаус ничего не ответил — у него до сих пор не было ответа.       Происходящее было таким абсурдным, таким странным и таким ненормальным. Странное мне подходит, когда-то сказал Хаус. Но в этот раз оно не подходило. В этот раз ему хотелось чего-то другого. Чего-то простого и возможно теплого. Чего-то мягкого и заботливого. Того, с кем Хаус не будет чувствовать себя одиноким, какой с ним чувствовала себя Стейси. И пожалуй, каким чувствовал себя с ней он сам. Наконец открыв глаза, Хаус посмотрел на Стейси. Да, он точно не то, что нужно ей, а она не то, что нужно ему. Они слишком похожи, чтобы быть вместе. Двум настолько циничным, настолько сломанным людям трудно просто находиться рядом, не то что встречаться. А что потом? Они поженятся? Заведут детей? Может собаку? Это вряд ли. Скорее всего все закончится так же, как и пять лет назад. Разве что быстрее. Наверняка быстрее.       Взгляд сам собой переместился к стеклу, за которым Кэмерон стояла и обсуждала что-то с какой-то из множества медсестер. Кэмерон… наверное, та мысль, которая сама собой промелькнула при взгляде на нее, была абсолютно неправильной. Нет, эта девушка не то теплое, мягкое и заботливое, что заполняло пустоту внутри. Очевидно, что это не она. Всего на секунду Хаусу показалось, что Кэмерон — отличная идея, отличный вариант. Но это не правда. Он ей даже не нравится. Вернее, нравится, но только таким разбитым и поломанным. По крайней мере в это было удобно верить. Кэмерон возможно единственная женщина, способная тебя выносить. Отчасти Кадди была права тогда. Но вот мог ли Хаус выносить Кэмерон? Всю эту ее правильность, добрую до тошноты натуру, то, как она читала между строк и порой понимала его без слов… Мог конечно. Иначе бы не пытался вернуть ее на работу. Она не была лучшей на курсе, было множество других отличных врачей, множество других привлекательных врачей, но, как бы это ни звучало, никто из них не был бы Кэмерон. Можно заменить профессионалов на работе, но нельзя заменить людей в своей собственной жизни. И Стейси с Марком только подтвердили это. Она не хотела заменить Хауса кем-то таким же, но другим, и вышла замуж за мягкого Марка, который «простит». Где-то в глубине души Хаус понимал, что ему стоило отпустить ее гораздо раньше. Не тогда, когда он почти помог разрушить ее брак, не тогда, когда боль в ноге становилась в несколько раз сильнее, стоило им начать разговаривать. Пяти лет жалости к себе достаточно. И снова Кадди была права, когда говорила это. Да, ему точно не нужна была Стейси… — Плюшевая игрушка, — не отрывая взгляда от Кэмерон, наконец медленно произнес Хаус. Стейси только грустно рассмеялась: — Я серьезно, Грег. Что тебе нужно? — Мне нужен Марк — плюшевая игрушка, сшитая доброй бабушкой, — абсолютно серьезно ответил он, и медленно встав, похромал к двери, за которой стояла та самая плюшевая игрушка. Такая теплая, заботливая и… может быть — просто может быть — все-таки действительно любящая.