Рoison

«Это не Земля, Йост, это — Гигея! И здесь все по-другому, не забывай об этом», — бывший врач, а ныне бальзамин-патрульный Дэвид Йост повторял про себя эту мантру с завидным постоянством уже больше года. Только что они с Биллом закончили обслуживание очередного дерева и теперь отдыхали, растянувшись прямо на траве у машины, так и не сняв рабочие комбинезоны, зато аккуратно уложив в противоударные контейнеры сегодняшнюю добычу. Бальзамин оказался раскидистым, высотой в два с лишним метра, напарники словно пробежали кросс по пересеченной местности, пока скакали вокруг него с прочными мелкоячеистыми сетками, ловя несущиеся со скоростью выстрела семена. Несмотря на сильно пригревающее солнышко, их сил хватило лишь на то, чтоб расстегнуть до пояса молнии и выпростать наружу руки. Йост умиротворено прикрыл глаза, лениво рассматривая бабочку-капусницу, усевшуюся на лежащий рядом рукав его комбинезона и размеренно схлопывающую и раскрывающую белые крылышки. Насекомое перепорхнуло к нему на ладонь, мелко щекоча кожу хитиновыми лапками. От неожиданного и довольно ощутимого шлепка мужчина вздрогнул: его напарник-гигеанец, резко подавшись вперед, смел бабочку с его руки. — Ты опять замечтался? — с укором произнес Билл. Йост лишь виновато пожал плечами — спасибо! — глядя, как капусница корчится у его ботинка, яростно хлеща вокруг длинным тонким жалом. Это не Земля. Ветер совсем стих, небо зарозовело — приближался вечер. — Дэвид? Пора ехать… А он и не заметил, как снова разморило. Устало потянувшись, мужчина поднялся, хватаясь за протянутую руку в обрезанной на пальцах перчатке и уселся за руль пикапа. Подождав, пока Билл устроится рядом, поудобней умостив длинные ноги в тесном пространстве салона, он нажал на газ. Остался последний рывок — до базы и на сегодня все, можно отправляться домой, предварительно подбросив Билла. И сразу — под прохладный душ, а потом на диван со стаканом ледяного мохито с местной горьковатой мятой, дающей привкус абсента. Когда к концу третьего тысячелетия Солнечное излучение достигло критической отметки, и даже современная медицина уже не могла справиться с ростом вызванных им массовых заболеваний, превращающихся в целые эпидемии, Президент Земли принял кардинальное решение. Наряду с попытками «залатать» озоновые дыры, установить защитные экраны и отыскать новые способы борьбы с последствиями жесткого радиационного потока, глава планеты выделил ресурсы на более масштабное освоение космоса в целях поиска подходящих для жизни планет. Естественно, речь о переселении всей Земли пока не шла, но как один из потенциальных вариантов выхода из эколого-климатического кризиса — почему бы и нет? Удача улыбнулась рейнжерам в созвездии Девы, йота которой, желто-белая Сирма класса F, четверной как и Солнце величины, что обеспечивало близкую к земному светилу активность, стала той самой находкой. Третья планета по всем параметрам оказалась звездной сестричкой Земли. На первый взгляд десантников разведочного космокатера, высадившихся в 2780м году на неисследованную С78457РО системы Сирма, планета была просто земным раем. На второй и третий — тоже. Проблемы начали обнаруживаться взгляде этак на десятом. Орбита Гигеи, как впоследствии окрестили ее переселенцы, была сходна с земной, гигеанский год был длиннее всего на семь дней, а сутки — на полчаса. Местный воздух также не отличался по составу от привычной атмосферы, разве что содержал повышенный процент кислорода; земляне вдыхали его полной грудью, словно вырвались промышленного мегаполиса в весенний лес. Климат планеты был почти идеальным — не слишком знойное лето и умеренная зима. Обилие зелени и чистой воды в естественных водоемах, почти девственная природа, а главное — здесь все создавало иллюзию присутствия на Земле, видимо, эволюция шла теми же тропами. Большинство видов флоры и фауны один в один походили на земные. Но прежде чем сорвать обычное яблоко, стоило задуматься, что расслабившиеся пришельцы делали далеко не всегда. Визуально знакомые растения и животные порой оказывались полностью идентичными земным клонам, а порой — наделены особенностями прямо им противоположными. В этой обманчивости и таилась главная опасность Гигеи, хотя характером она оказалась гораздо мягче Земли. Планета оказалась обитаема, но не перенаселена, местные гуманоиды практически не отличались от людей, а точнее — выглядели как лучшие представители людского племени. На Земле они бы непременно стали манекенщицами, танцорами или спортсменами — высокие, стройные, легкие, своей комплекцией они были обязаны более высокому уровню собственного метаболизма и более низкой гравитации, вместо земных 9,8g — всего 9,2g. Неотягощенные мрачными верованиями во всякую нечисть аборигены, уровень развития которых соответствовал приблизительно 17му веку, встретили космических пришельцев достаточно радушно, о чем в последствии не пожалели. За исключением одного «но». После того, как представительство Земли договорилось с местными властями на взаимовыгодных условиях, люди начали в меру масштабное заселение планеты. Недра и прочие активы Гигеи были не слишком щедры, чтобы их разработка велась в масштабах космического экспорта, поэтому жители оставались спокойны и доброжелательны и не имели ничего против возведения городов и фабрик землян на их территории. За двести лет условной колонизации земляне привили местным блага высшей ступени развития, в результате обе стороны остались довольны друг другом. Планка прогресса гигеанцев поднялась до уровня окончания второго земного тысячелетия. Перетащить планету сразу на одиннадцать веков вперед стало бы перебором, переселенцы действовали постепенно, лишь подталкивая развивающуюся цивилизацию к плавному росту, без фанатизма и мозговых штурмов. Земляне селились отдельно от местных, небольшими городами- общинами. Дети, рожденные уже на Гигее, внешне напоминали гигеанцев — также вытягивались вверх к розовому ореолу Сирмы. Но только внешне, внутренние особенности аборигенов от длительного пребывания на гостеприимной планете людям не предавались. Обе расы сосуществовали вполне мирно, порой довольно тесно общались и даже заводили дружеские отношения. Но забывать о своих различиях они не могли. Переселенцы чувствовали себя почти как дома. Почти. Когда привычные вещи в очередной раз оказывались чем-то иным, их невольно встряхивало — это Гигея, где видимость обманчива и знакомое может оказаться чужим, хоть и не враждебным, лишь толкнет в сердце тупой ностальгией. Все же ощутимо царапало по нервам, когда обыкновенная рыжая белка вдруг заливалась дурным собачьим лаем или в твоей руке неожиданно оставляла свой хвост не ящерица, а птичка… Земляне добровольно загоняли себя в ловушку собственного восприятия действительности, для упрощения называя инопланетных существ и предметы земными именами. А гигеанцы легко подхватывали новые слова, добавляя их в свой лексикон. Вообще местный язык, ассоциирующийся у землян с легендами об эльфах, был певуч и мелодичен, правда лишь в исполнении гигеанцев. Для землян он оказался форменным лингвистическим кошмаром — слишком сложен для произношения. Утвердившийся на Земле в 2410м как общепланетный, английский был гораздо проще для освоения местными, абсолютный музыкальный слух которых способствовал его легкому заучиванию и воспроизведению. Буквально через несколько лет практически любой абориген легко говорил с землянами на их родном языке с характерным певучим акцентом. За двести лет проживания бок о бок с космическими гостями у гигеанцев образовался своеобразный жаргон — заимствованные слова для вещей и понятий, аналогов которых не нашлось в собственном языке, и укороченные варианты родных слов, часто употребляемых землянами. И хотя некоторые старики и ратовали за чистоту родного языка, молодежь обильно перемежала свою речь как сокращениями, так и словами-пришельцами. Цимпаеларланкилрдульс — официальное название планеты на местном языке, произносилось гигеанцами напевно и непринужденно, чего нельзя было сказать о ломающих язык землянах. Сокращение до Цимпы в кой-то веки не устроило аборигенов, зато «Гигея» было утверждено на государственном уровне. Гостеприимной планете не зря присвоили имя древней богини здоровья, хотя главный ресурс планеты открыли не сразу. Его обнаружили неожиданно, и дополнительный интерес, кроме видения в планете потенциального Ковчега для спасения своей расы, быстро превратившийся в основной. Местное растение, переводимое как «дерево-кот», мягко трансформированное из непроизносимого километрового «вагстровеесвоцкелае» во вполне земное — бальзамин, оказалось панацеей практически от всех земных болезней. Кроме, пожалуй, СВБ — синдрома вирусной базалиомы, рака кожи, вызванного жесткой радиацией и мутировавшего в неизлечимый вирус, передающимся как банальный грипп воздушно-капельным путем. СВБ терроризировал Землю уже пару столетий. Хотя за последний год забрезжила надежда на спасение — несколько модификаций вируса бальзамин уже одолел, теперь пытались создать особые условия роста «кошачьего» дерева, позволившие бы синтезировать универсальную вакцину от СВБ. Кстати именно этот вирус и оказался причиной, побудившей успешного 35-летнего врача-вирусолога Дэвида Йоста покинуть Землю, отправляясь в экспедицию на Гигею — в новый мир и новую жизнь. Нет, он не испугался оказаться зараженным и потому сбежал. Дэвид бежал от себя, перед самой свадьбой потеряв обожаемую невесту, ставшую одной из множества жертв СВБ, и чуть не сошел с ума от безысходности, не имея возможности ей помочь. Но собирать урожай с бальзамина, оказавшегося столь ценным лекарственным сырьем, было не так просто. Высокий куст, внешне представляющий собой изящную помесь виноградной лозы не то с лещиной, не то с барбарисом, с шершавой корой цвета глубокого бордо, получил свое название как раз благодаря земному аналогу — Бальзамину или Недотроге, плюющейся во все стороны созревшими семенами. Эта зараза стреляла своими плодами, похожими на собранные в крупные гроздья красные ягоды с обманчиво нежной кожицей, не хуже, чем шариками в пейнтболе. Плодоносил бальзамин два раза в год, причем в отличие от нормальных сезонных растений вел себя крайне неадекватно — умудрялся цвести даже зимой, которая словно и не влияла на его репродуктивные функции. Причем каждое дерево имело свой индивидуальный цикл — 2-3 дерева, обычно растущие у каждого жилого дома, плодоносили в разное время. Бальзамины покрываясь во время цветения крупными малиновыми цветами, от запаха которых у местных начиналась эйфория, сходная с наркотическим трансом: дерево, словно оправдываясь за свою склочность, дарило им этот праздник. Но среди переселенцев, не реагировавших так бурно на сладкий аромат, его прозвали Дивой — за красоту и вздорный нрав. Растение оказалось очень капризным и неприемлемым ко всем попыткам его искусственного выращивания и селекционирования. Оно жило исключительно по собственным законам и являлось для местных не то божеством, в чем они никогда бы не признались, не то домашним животным. Дерево-кот ластилось к людям, точнее — жалось к людским жилищам. Бальзамин рос исключительно у заселенных гигеанцами домов, подтягиваясь поближе к дверным или оконным проемам. Судя по всему, Диве было недостаточно минералов и органики, высасываемых корнями из почты, ей, как земной росянке насекомые, требовалась для подпитки и плодоношения людская энергия. Если бальзамины пытались высадить вдали от домов, они либо просто не всходили, либо вырастали в низкие чахлые кустики, не способные к плодоношению. Если же семена оказывались не более чем в восьми-десяти метрах от жилища, они тянули подземные корни-побеги, пока не подползали к дому, где и прорастали окончательно. Дива была упряма и целеустремленна. Ее основная ценность — для землян — заключалась в ореховидных плодах с плотной алой скорлупой и нежно-желейной сердцевиной. Собирать же эти орехи-ягоды можно только вручную. Когда семена созревали, кусты за пару часов до «стрельбы» начинали призывно постукивать им друг о друга, как кастаньетами, при этом издавая странные урчащие звуки — в ветвях бурлил сок, готовясь спровоцировать финальный залп. Возможно, поэтому местные и прозвали мурлычащее растение, льнущее к домашнему очагу, котом. Раньше, до начала колонизации, аборигены, не заинтересованные в плодах Дивы, попросту закрывали окна ставнями, чтобы не разбились ненароком. А разлетевшиеся орехи падали и кололись о землю, выплевывая сочную мякоть. Собирать ее было без надобности — она имела резкий кислый вкус и ни на что не годилась. Целебные свойства бальзамина для местных заключались в соке деревьев, который они собирали наподобие березового — во время цветения. Подставляться под удары летящих с бешеной со скоростью семян никто не желал, а растение оказалось настолько норовистым, что если заранее обмотать сеткой созревающие плоды, оно попросту отказывалось плодоносить — красные орехи съеживались вместе со скорлупой, и опадали буквально через сутки после подобного ущемления их свободы. Оставался один выход — ловить момент и набрасывать сетку в момент залпа. А для этого землянам, жизненно заинтересованным в семенах бальзамина, было необходимо работать в паре с гигеанцами. Только они, настроенные с Дивой на одну волну, могли правильно уловить нужный момент. Так появилась новая профессия — бальзамин-патрульный. Теперь, заслышав характерный стук или мурлыкание, местные звонили на базу, вызывая патрульных-собирателей. Патруль, состоящий из землянина и гигеанца, тут же выезжал с ближайшей базы и ловил капризную панацею специальными сетками.