Гвоздика в меду

Джафар нашел Дидье в полном эмоциональном раздрае. Чего, конечно же, не ожидал. Ввалившись в новую квартиру омежки (хотя, новой она была только разве что для Дидье, а так-то зданию лет сто, наверное), он погромыхал пакетами с овощами, мясом и целой коробкой пирожных: ну он не мог не купить их, посмотрев какой лакомый кусочек лимонного пирога с шоколадной крошкой смотрит на него с витрины. Разбросав кроссовки по темному и тесному коридору, затем пребольно стукнувшись мизинцем об журнальный столик и от души почертыхавшись, альфа прошел в светлую кухню, откуда слышался звук текущей из-под крана воды. – Halwa, я тебе принес вку... Эй, что с тобой? Дидье, его спокойный и жизнерадостный омежка, сидел за деревянным столиком, смотрел на свои ладони и тихонько всхлипывал. Услышав голос альфы, он поднял взгляд прямо на него, и слезы так и покатились ручейками по совсем уже мокрым щекам, будто бурные морские волны облизнули гладкий песок. Джафар совсем растерялся. Он впервые увидел Дидье таким – раньше омега не плакал никогда при нем. Он помнил, каким тот потерянным и грустным был после того, как съехал от матери с бабушкой. Помнил, как тихо и печально Ди говорил о том, как в квартире, которую он впопыхах купил, пусто и совсем не как дома, помнил, как он неохотно, без аппетита ел в кафе, куда Джафар привел его в тот день пообедать, и пропадал в своих мыслях посреди разговора. Однако слез он тогда не лил. Что же могло так расстроить его hayat'a l'bi сейчас? Опомнившись, Джа бросил пакеты, которые возмущенно прошелестели ему вслед от такой бесцеремонности, и подошел к своему hubbi, казавшемуся сейчас невероятно уязвимым – сплошной оголенный нерв. Ничего не спрашивая, альфа подхватил возмущенно что-то пропищавшего Дидье и понес в небольшую гостиную. Войдя в комнату, альфа вместе со свой драгоценной ношей плюхнулся в кресло, стоящее посредине комнаты, и устроил в объятиях своего маленького страдальца, постаравшись обхватить его как можно крепче и нежнее. Джафар, впервые не зная, какие нужны слова, хотел как-то дать ему понять – он под защитой, ему ничто и никто не грозит, и нет причин так плакать, чтобы даже у беспечного самоуверенного альфы разрывалось сердце. Сначала Дидье в его объятиях сидел совсем одеревеневший: всхлипывал и не мог расслабиться. Пару раз пытался что-то сказать, но, видимо, горло перехватывало, и он замолкал. Это было впервые – когда они были так близко друг к другу. Впервые Дидье не вырывался со смехом из объятий, не скидывал руки Джафара с плеч, ворчливо приговаривая, что Джа лишь бы руки распустить. Через десять минут он перестал хныкать и судорожно вздыхать, совсем расслабился и откинул голову на плечо своему альфе. Это был интимный момент, в это мгновение Джафар понял, что Дидье ему доверяет, что ищет поддержки, а это очень льстило его мужскому эго. Поцеловав пушистые, густые и мягкие, приятно пахнущие чем-то сладковатым – вроде липы, - волосы Дидье, Джафар сменил их позу, осторожно переложив ноги hubbi к себе на колени, и побудив Ди положить голову ему на грудь. Устроившись наконец поудобнее, Джа взял ладонь Дидье и поднес к губам, целуя выпирающую костяшку большого пальца. – Я такой дурак, Джафар, - тихо вздохнул Дидье, совсем прильнув к горячей груди своего альфы и сворачиваясь в его объятиях почти калачиком, благо размеры альфы это легко позволяли. – Ты умный, смешной и такой, такой... красивый. Ты заслуживаешь омегу лучше, чем я. У Джафара от удивления пропал дар речи, а Дидье тем временем продолжал: – Я все делаю неправильно: я отталкиваю тебя, когда ты тянешься ко мне, творю невообразимо глупые вещи, и говорю не то, что надо, – замолчал ненадолго и продолжил. – И сейчас вот, наверное, тоже. Но ты мне так нравишься, Джафар. Так нравишься. Я не знаю, как себя вести при тебе, я не умею притворяться другим, поэтому часто молчу. А если забываюсь, то стыжусь потом своих слов и себя. Меня это уничтожает. Я так давно варился в собственных невысказанных словах, что сейчас просто прорвало, и я не могу остановиться, хотя так хочу, потому что мне потом будет стыдно за это всё. И эта ситуация в семье... Я такой эгоист, что ушел. Вдруг бабушке станет плохо, когда мамы не будет? Вдруг они не справляются с уборкой и готовкой? Кто им будет помогать? Я думаю об этом, думаю, а сейчас вот все это высказываю тебе... Боже, как мне стыдно, - Дидье жгуче покраснел и закрыл ладонями лицо, пытаясь сдержать слезы. Он - глупый, истеричный омега, неспособный сам за себя отвечать. Превосходно. Молчавший во время путаного монолога Дидье, Джафар оторвал его ладони от пылающего лица и взглянул в его глаза, бесконечно черные, влажно поблескивающие, словно маслины в бледном лунном свете, со слипшимися от слез ресничками. – Это я дурак, мой Ди-дье, - протянул альфа, глядя ему в глаза. — Я дурак, позволил тебе мучиться от всего этого. Мне надо было спросить тебя, отчего ты такой грустный, но я думал так тебя развеселить… Ты самый восхитительный, искренний и волшебный омега из всех, кого я когда-либо, – это он выделил особенно, – встречал. Тебе не стоит быть кем-то другим, потому что у меня от того, что ты рядом, – именно ты, мой Ди-дье, – мурашки по телу. Когда мы сидим в кафе, и ты улыбаешься и говоришь мне что-то, я хочу вскочить и на весь зал прокричать: "Эй, вы, неудачники, посмотрите кто рядом со мной!". Но когда на тебя смотрят другие, я хочу запереть тебя в своей квартире и никуда и никогда не отпускать. А что же насчет твоей семьи... Ди-дье, ты ведь уже не мальчишка-омега, ты взрослый. Это нормально, что ты уехал. Джафар замолчал на секунду и беспомощно выдохнул: – Как показать тебе, что ты идеален для меня? И никого мне другого не надо, а надо тебя одного? Дидье ничего не сказал на ответную тираду. Он лишь приложил ладонь к груди Джа, там, где возбужденно быстро билось сердце большого альфы, и уткнулся носом в загорелую теплую шею. И снова непонятно отчего прослезился. Странно, он объяснился со своим альфой, он в его объятиях (и ему никогда не было так хорошо!), а все равно плачет. От облегчения? От того, как много в нем невыплеснутых эмоций? Да что же за напасть, никогда он не был ни плаксой, ни истеричкой… Погодите-ка... Боже, как он мог забыть? Скоро эта проклятая течка, а альфа рядом лишь усугубляет его состояние. Вот, в этом все и дело. Вздохнув немножко беспомощно, Дидье решил, что подумает об этом позже. Поерзав на чужих коленях, омежка устроился так, чтобы возможно больше и теснее соприкасаться с альфой, ему как никогда этого хотелось. А Джафар тихо обмирал от стыда. У него на коленях, свернувшись клубочком, как котенок, сидит его парень, его любимый омега, который так уязвим сейчас, и ищет у него, у Джафара, защиты. А он же, чувствуя, как в его шею тыкается холодный носик, а на коленях ерзает, видимо, затекшая попка, чувствует безграничное, огромное возбуждение. "Нет мне прощения," - вздохнул про себя альфа и устроил Дидье так, чтобы тот не почувствовал готового к славным сражениям боевого товарища. "Да чтоб он отвалился!" - отчаянно подумал Джа, но затем, решив, что это он зря, мысленно забрал свои слова назад. А то мало ли. Вдруг и впрямь отвалится. ***** – Это был самый тупой фильм, который я когда-либо видел! - ругался Джафар, громко топая по выложенной декоративным булыжником мостовой. – Хуже того Далайламы Брандо! – Алабамы Монро, - рассеяно исправил Дидье. – Что за конец?! - продолжал альфа. – Режиссер размазывал по экрану кашу, а в конце клубничку положил и выдал за торт! - из-за искреннего негодования акцент Джафара прорезался сильнее. – Hubbi, запиши имена сценаристов и режиссера, чтобы потом их фильмы не смотреть! Нет, ну какой же тупой фильм! Дидье, забежавший на шаг вперед, оглянулся полюбоваться на возмущенного Джафара: брови того были изломаны в странную линию, придавая лицу немного изумленный и обиженно-детский вид. На лице альфы так и было написано: "Каким образом я вообще попал на этот фильм?". Дидье мягко улыбнулся, глядя на него. Джафар казался ему таким близким, таким родным-родным. Порой он задумывался, правильно ли делает, что не пересиливает свою стыдливость и не... не целует его, и до сих пор не позволяет альфе прикоснуться к себе как к омеге. Он понимал, что пока не готов к чему-то большему, чем объятия, хотя обнимать большого Джафара для него было успокоением, а не неприятно-волнующей обязанностью, как это могло бы быть, учитывая его характер. Он начал привыкать к альфе именно как к родному человеку, а не просто фантазировать, каким тот мог бы быть любовником (при этом краснея от собственных мыслей). Он подумал, что уже, пожалуй, считает его своим. – Ты чего? - неожиданно спросил альфа, остановившись. Очнувшийся Дидье недоуменно моргнул: – Ничего, а что? – Ты минут пять неотрывно смотрел на меня, - Джа довольно улыбнулся и чуть задрал подбородок. Дидье фыркнул. – Не обольщайся. Просто у тебя такой глупый вид, когда ты злишься, - доверительно сообщил он своему альфе и, отвернувшись, пошел дальше. – Чегоооо? - возмущенно крикнул Джафар. – Hubbi, скажи, что ты пошутил, потому что если нет, то я... Я тебя… Дидье лишь захихикал и пошел еще быстрее. Джафар, вздохнув, поплелся за ним дальше. Вот же недотрога. – Куда мы теперь идем? - подумав, решил спросить он. Дидье остановился и, немного помявшись, предложил: – Я хотел зайти в издательство и взять у редактора книгу, которую переводил некоторое время назад. Её еще нет в продаже, но мне пообещали дать ее первому... Как раз сказали, что сегодня она уже будет готова. Я осознаю, что это немного неразумно - идти с бульвара Дю Тампль на Сен Жермен... Тем более я теперь живу в одиннадцатом округе... Если подумать, то можно и прогуляться, но получается далеко… – Эй-эй-эй, hayat'a l'bi, я совсем не прочь. С тобой я согласен хоть к Барбес-Рошуар* прогуляться, обвешавшись золотом и крича, что Бога нет. Дидье счастливо улыбнулся: – Спасибо, - и робко, сам не веря, что делает это первым, взял Джафара за руку. Его ладонь была приятно горячей, сухой и такой большой – холодная маленькая рука Дидье сразу там потерялась. Омега немного нервно уставился на своего партнера: альфа не показал виду, что его удивило это действие, он лишь нежно провел большим пальцем по тыльной стороне ладошки Дидье и улыбнулся, услышав заливистый смех какой-то девчушки. Идя по немноголюдной улице, ловя взгляды прохожих (которые раньше его нервировали), чувствуя запах разливающейся по улице весны и держа за руку самого невозможного, упрямого, любимого альфу на свете, Дидье ощутил, как невероятное, теплое и огромное счастье затопило его. Он наконец понял. Он теперь действительно не один. *** Станция метро "Барбес-Рошешуар" расположена на границе девятого, десятого и восемнадцатого округов. Этот район, в котором процент иммигрантских семей зашкаливает, считается сегодня одним из самых опасных во французской столице. Интересно, что именно здесь в 1941 году, во время немецкой оккупации, полковник Сопротивления Фабьен застрелил немецкого офицера. Этот случай, встряхнувший французских патриотов от оцепенения, считается первым сигналом к открытой борьбе с оккупантами. Сегодня весь район буквально оккупирован выходцами из мусульманских стран. Попадая сюда, туристы и удивляются, что в Париже не осталось коренных французов. Здесь царит атмосфера Востока: по улицам ходят смуглые женщины в традиционных платках и длинных просторных платьях, вывески на магазинах написаны в основном по-арабски, а в книжной лавке можно купить и Коран, и молитвенный коврик, и аудиозаписи проповедей мусульманских шейхов. Здесь же расположен и известный магазин дешёвого ширпотреба "Тати", в торговых залах которого традиционно орудует целая банда карманников. Особо криминогенными зонами считаются также расположенные неподалёку вокзалы: Северный и Восточный. В этом Париж похож на любой другой город мира. Взяла с сайта mycorso.ru. Авторство Марии Булавиновой.