Страна забвения

— Ангелы и демоны кружили надо мной, рассекали тернии и Млечные пути… Клинок утигатаны видел многое, он был покрыт застарелами царапинами и зазубринами. Прежде чем меч попал в руки торговца, он побывал во множестве битв в руках того, кто не особо заботился о нём. — Не знает счастья только тот, кто его зова понять не смог, — дроу неспешно очистил клинок от грязи и пятен крови. — I'm Calling Calling now, Spirits rise and falling. Собой остаться дольше… Calling Calling, in the depth of longing. Собой остаться дольше… — он взял другую новую рисовую бумагу, высыпал на неё из мешочка порошок восстановления и начал ритмично втирать его в клинок. — Полюбуйтесь — Aeria Gloris… Полюбуйтесь — Aeria Gloris… Утигатана. Древний меч с дальнего Востока, когда-то принадлежавший доблестному воину. Прочность 65%… 68%… 71%… — Бесконечный бег… Пока жив я, буду стараться на лету не упасть, не разучиться мечтать… любить… Прочность 100%. Он приподнял клинок и сдул с него последние песчинки порошка. — Ты уж извини, что без всяких церемоний, но сейчас не до этого. Он вложил утигатану в ножны и достал дюжину бутылок и одно блюдце. — Он с детства был слаб, он познал унижения. Изгой в этом мире искал силы суть… Влил на последнее немножко содержимого одного из стеклянных сосудов и высек из кресала немного искр. — И в книгах волшебных найдя утешение, ступил на извилистый магии путь… Когда прозрачная жидкость вспыхнула слегка зеленоватым пламенем, он приподнял бровь. Да уж, концентрированный самогон. — Он не просил, не просил помочь — он видел свет, он знал ответ, — под свет дрожащего бледно-зелёного огня он пустил содержимое одной бутылки на пропитку тряпок. — Он не хотел, не хотел, но ночь в его душе оставит след… Скоро перед ним стояли бутылки, в горлышки которых были засунуты пропитанные самогоном тряпки. Он заложил их в инвентарь, вытащив флягу и несколько флаконов. — Ты Черный Маг — ты обречён, такая плата, таков закон… — он отвернул крышку фляги и принялся аккуратно вливать в неё чудодейственную золотистую жидкость. — И вот он хозяин своих заклинаний и солнечный день обратить может в ночь, но время пришло и нет больше желаний, и магия больше не в силах помочь, — он отбросил пустые флаконы, закрыл флягу и засунул её за пояс. Следом он сложил средний и указательный пальцы вместе и провёл ими снизу вверх. С тихим звуковым эффектом перед ним раскрылся интерфейс, представляющий из себя колонку: «Профиль», «Общение», «Инвентарь», «Экипировка» и «Настройки». Его интересовал профиль. Имя        Игорь Раса        дроу Класс        чернокнижник Уровень        25 Физическая сила        18 Стойкость        25 Жизненная сила        22 Ловкость        35 Интеллект        45 Мудрость        40 Умения: Медитация — позволяет погрузиться в особое состояние, чтобы выучить новые заклинания, вставить их в ячейки, поменять порядок чар и восстановить их. Стрела тьмы — маленькая стрела из чистейшей тьмы. Быстрая, но урон маленький. Большая стрела тьмы — большая стрела из чистейшей тьмы. Медленная, но урон средний. Тяжёлая стрела тьмы — огромная стрела из чистейшей тьмы. Медленная, но урон большой. Оружие тьмы — окутывает оружие в руках чистейшей тьмой. Клинок тьмы — сверхострый клинок из чистейшей тьмы. — Чёрный балахон не спасет тебя от страшных снов. Погребальный звон по твоей душе колоколов. Велика цена, ведь знание — это Власть, кто взлетел наверх, может низко пасть. Надо собрать волю в кулак, к свету лицом встав, сделать шаг, ну, а пока ты Черный Маг… В тусклом свете интерфейса он распределил десять очков характеристик за два уровня, поднятые последними двумя бойнями, вложив пять в интеллект, три в ловкость, одно в мудрость и ещё одно в жизненную силу. Все дела сделаны. Можно приступать. Он поднялся и взглянул на горящую десятками огней фонарей деревню. Вечерело. Он шагнул на низкий подоконник и сорвался с него в головокружительный прыжок, перекатился по земле и побежал по кладбищу. Сегодняшнюю ночь все жители этой деревушки запомнят навсегда. — Их тела беззащитны, души слишком ранимы, чтоб терпеть эту боль… Алоглазая тень кралась по крышам домов и сараев. Живущие в них люди даже не подозревали, что смерть прошла так близко. — Что мы делаем с ними? Оставляем им страх и страданья в наследство, словно каждый из нас — изнасилован с детства… По улицам бродили толпы сошедших с ума, но считающих себя нормальными людей, вооружённых факелами, вилами и топорами. Такие процессии бодро шагали по всей деревне, даже не зная, что тот, кого они ищут, находится над ними. — В мире странных идей, что их ждет — неизвестно… Среди взрослых людей им становится тесно… Так испортить свой мир — тоже надо уметь, и в рисунках детей — кровь, охотники и смерть! Одноэтажное приземистое здание темницы находилось в центре деревни, рядом с домом старосты. Замерев на крыше, слившись с ночью, алоглазая мрачная фигура смотрела и считала. — Чья-то потная страсть, чья-то боль, детский крик. Вырастают лишь те, кто с годами привык. Мы свои корабли посадили на мели. Посмотрите на тех, кто у нас на прицеле… Он насчитал двух ополченцев по обе стороны от входа и ещё семь в здании в окнах. Иногда в светочувствительных дальнозорких тёмноэльфийских глазах есть польза. — Дети — мишени взрослых амбиций, дети — заложники вечных традиций, похоти, жадности, прочих жестоких страстей. Взрослые игры всегда убивают детей… План созрел мгновенно. На шифере крыши устроились рядком зажигательные коктейли, в ладонь удобно лёг коробок спичек. — Им уже безразличны чей-то страх, чьи-то слезы. Твоя жизнь в их глазах — это стоимость дозы. И желание убить… Убить жадно и дико, надругаясь жестоко, чтоб устал ты от крика… Он бы мог снять двух часовых у дверей за пять-десять секунд, но за это время те, кто в помещении, услышали бы крики второго часового. И, конечно же, насторожились и навалились бы на него, а семь ополченцев — это не то же самое, что семь крестьян, что и двигаться-то в бою толком не умели. Это семь здоровых и обученных владению оружием мужиков. Это верная смерть. — Они выберут цель, — он зажёг тряпку и размахнулся коктейлем, — для кровавой расправы, — бутыль описала дугу и звучно разбилась об окно, расплескав горящую жидкость. — Истязая тебя просто ради забавы, и мольбы о пощаде опьяняют детей. Они рвут твоё тело, превращаясь в зверей… Все бутылки были разбиты об здание темницы и близлежащие дома. Раз у него не было шансов зайти втихую, он пойдёт от противного и вломится громко и с огоньком. — Детство — это мечты, неба ласковый цвет, мама, папа, сестра. Мир, которого нет… Взвились панические крики. Люди высыпали из зданий, часть побежала к колодцам. Дома нехотя загорались. — Мы свои корабли посадили на мели, — он спрыгнул на землю и стремительно побежал, обнажив утигатану. — Начинается шторм — мы уже не успели… Один ополченец успел уловить его движение во тьме и повернулся к нему. Размашистый удар — и обезглавленное тело рухнуло на колени, хлеща кровью из обрубка шеи. Голова подкатилась под ноги одному из воинов, и тот отскочил, глядя дикими глазами на застывшее навеки на отрубленной голове изумлённое выражение лица своего приятеля. — Дети-убийцы, мы — на прицеле, — ещё один удар, вскрывший чьё-то брюхо. — Ярость без смысла, жестокость без цели, — среди грязно-серых облаков мелькнули молнии, на мгновения озарив своим ярко-белым светом весь мир. Люди увидели беснующегося среди них дроу и дрогнули в ужасе. — Жизнь их задела своим равнодушным плечом, жертва мечтает, — грянул грозовой раскат, требующий страха и почтения. Где-то в сумраке среди брызг багряной крови сверкнули огненно-красные глаза дроу, — когда-нибудь стать палачом! Растерявшиеся, испуганные, неорганизованные ополченцы были убиты. Как легко. Даже не взглянув на разбегающихся в панике крестьян, он беспрепятственно проник в темницу. — Чем измерить — и как — цену детской мечты? Что мы можем им дать, кроме слов пустоты? — он неспешно спустился по лестнице, у которой его ждал десятый ополченец. Тот самый, что охранял его и теперь сверкавший чёрной кожей и лысиной. — Мы свои корабли посадили на мели, — он со звоном металла блокировал меч оппонента; посыпались ярко-оранжевые искры. — Мы стоим у черты, — он отскочил назад, покрепче ухватив рукоять и встав в боевую стойку. — Мы уже на пределе, — скользящий плавный шаг вперёд, выпад и металлический звон. Заблокировав его атаку своим клинком, воин с боевым рёвом бросился вперёд. — Дети-мишени, дети-убийцы, — он отпустил рукоять утигатаны и навалился на ополченца, отчего они оба скатились по лестнице, — время уходит, — он выхватил нож и уже практически ударил им, когда мужчина остановил его, ухватившись за ведущую руку и не позволяя кончику лезвия опуститься на него. — Не повторится, что ты увидишь, — в полутьме блеснули багряно-алые глаза, — когда им посмотришь в глаза, — рывок, и нож погрузился в горло противника, ещё один рывок — и он взрезал шею. Чужие руки ослабели и через миг упали, а на пол полилась кровь. — С лёгкого ветра начнётся большая гроза… Сорвав с пояса мертвеца связку ключей, он дотопал до своей бывшей камеры, нашёл отверстие замка, щёлкнул механизмом и распахнул дверь. — Игорь? — раздался ошеломлённый вопрос. Внутри стояла связанная Адолфа в своём поддоспешнике, с растрёпанной причёской. — Я тоже рад тебя увидеть, Адолфа, — он облегчённо улыбнулся ей, вытирая нож о застёгнутую мантию, и разрезал путы. Взял её за руку и повёл наверх. — Пошли, времени мало. — Как ты сумел сюда… — она увидела на полу раскинувший руки труп с перерезанным горлом. Она поняла всё за пару секунд. — Ты штурмовал темницу в одиночку? — спросила она, поражаясь ему. — Лучше и не скажешь, — ухмыльнулся дроу, хватая со ступенек меч, а затем пинком распахнул дверь, открывая путь в горящее помещение и давая крикам людей просочиться к ним. — Бежим! Она вдохнула и ворвалась в пламя следом за ним, закрыв лицо рукой. Несколько шагов, и они оказались на улице, на которой лежали несколько мёртвых тел. Судя по характерам ран, их убили холодным оружием… Вроде слегка изогнутого меча в ножнах на поясе Игоря. Это он их? Но он же чернокнижник. — Не стоим, побежали! — он тронул её за плечо и первым подал пример, ринувшись по улице. Крестьяне, нёсшие к пожарищам вёдра с водой, побросали тары и с криками отчаянно припустили прочь. — Колдун! — Я не хочу умирать! — Спасайтесь! «Так вот какие они, дроу», — пронеслась у Адолфы мысль, когда она бежала вслед за Игорем. В Vita Nova кроме людей-игроков было немало и нелюдей-игроков, но тёмные эльфы среди них были такой же редкостью, как и высшие эльфы, дриады, русалки, гарпии, кентавры, фэйри и прочие многие. И если в большинстве случаев всё дело было в том, что человеческое сознание изначально привычно к гуманоидному телосложению, то с дроу — в редком психотипе: среди обычных людей в реальности было мало тех, кто на самом деле, искренне и с полной самоотдачей… Ну, скажем так, злопамятны, искусны в терроре, бесчеловечно жестоки к своим врагам и не боятся беспросветной тьмы, даже зная, что в ней могут таиться чудовища. — Вы никуда не уйдёте, — навстречу им из-за спин панически бегущих людей шёл старик в светло-коричневом плаще. В правой руке он держал книгу с кожаной обложкой. — Эта книга… — чернокнижник вперил кровавый взгляд в старосту. — Как же я сразу коллегу не признал? Ничуть не менее удивлённая, Адолфа пристально вгляделась в книгу. Холод прошил её. «Такие же книги были у Трёх братьев на Хидденском холме!» Это было полтора месяца назад, в той битве с боссами погибли все, кто не имел противоядия или достаточно высокое сопротивление от проклятий. Та пиррова победа вбила во всех выживших игроков важность разведки. — А ты наконец-то начал думать, дроу, — поощрительно улыбнулся ему второй чернокнижник. — Что ж, маски сброшены… Убегавшие крестьяне вдруг замерли, а потом развернулись, сверкнув алыми глазами, и с животным рычанием пошли на них. — Пора начать играть всерьёз, — глаза чернокнижника вспыхнули алым огнём, и он раскрыл свою книгу, начав читать что-то на тёмном наречии. Игорь тут же обернулся и взял её за плечо; выражение его лица было мрачным. — Быстро и без слов беги отсюда в храм. — Но… — Один я потом смогу сбежать, а с тобой нет! Ну же!!! — он грубо оттолкнул её за плечи, отчего она едва не упала, отступив назад на пару шагов, и рванул вперёд, обнажая меч. Глядя, как он отсёк руку бросившемуся на него с рычанием одержимому крестьянину и пронзил того мечом, она плотно зажмурилась и побежала прочь. — Maledicent excutit manus! — раздалось позади. Он же сумеет сбежать потом, правда?