Perversionen

Иван просыпается от того, что кровать прогибается под дополнительным весом, но глаза он не спешит открывать. Может, опять собаки дверь открыли, или Бисквит заполз не пойми как. В целом, ничего такого, на что можно обращать внимание. Только вот есть одно «но». У собак и кота лапы, а не руки, касающиеся кромки одеяла, лежащего на бёдрах. — Вань, — слышится сбоку, а за голосом следует шуршание и очередное прикосновение, но уже к груди. — Я... Мы хотим кое-что попробовать. Брагинский на это всё же открывает глаза, привставая на локтях. А затем даже слегка обмирает, когда видит перед собой своего немца и его брата. Гилберт смотрит с завуалированным вызовом и, одновременно с этим, призывом к чему-то, что никак не оформляется в голове. — Что? — Я хочу попробовать секс втроём, — Людвиг на секунду задерживает взгляд, а затем продолжает. — Гил согласился участвовать, но... — Подожди, что?! — Если ты ничего не понял, то я объясню тебе тремя словами: мы ебёмся. — Гил, тут два слова. — Я знаю, но мне пофиг, — экс-Пруссия переключается на находящегося в ступоре Россию, — Так ты согласен или нет? — Это же... Извращения. По выражению лица Гилберта понятно лишь одно. «А ебаться с мужиками это вообще не извращение!». — Ладно. Я согласен, — Иван думает про себя, что ещё пожалеет. Германия на это чуть улыбается, а затем поворачивается к брату, осторожно беря его за запястье. Экс-Пруссия реагирует почти сразу, подползая чуть ближе и целуя Людвига. Немец на это отвечает, нежно вплетая пальцы в белые волосы, притягивая к себе. У России медленно округляются на это глаза, но действий никаких он не предпринимает. На тихий стон внутри что-то шевелится, падая в самый низ живота, разнося какое-то извращённое удовольствие от наблюдения. Германия вновь стонет, коротко смотря на завороженного зрелищем Брагинского, а затем тянется за вторым поцелуем. Приятно. На прикосновение к бедру он улыбается, а затем и вовсе ненадолго прерывается, когда его осторожно берут за челюсть, безмолвно прося повернуть голову, чтобы поцеловать. Чуть грубее, чем Гилберт, но не менее страстно. Сам экс-Пруссия целует свободные плечи и шею, пока ладони проходятся сверху вниз, задевая соски и вызывая у Людвига очередной стон, провоцируя на повышенное внимание. Две пары рук находят почти все чувствительные точки, отчего Германия расплывается в довольной улыбке, плавно двигая бёдрами, чтобы почувствовать чужие возбуждения. — М-м... — тянет немец, когда Иван с Гилбертом коротко переглядываются, а затем целуют друг друга. В этом недолгом противостоянии за первенство никто не выигрывает, потому что Людвиг обращает на себя внимание. — Ich will. Euch beide. Aber zuerst... — он не заканчивает фразу, медленно разворачиваясь и чуть толкая Брагинского, заставляя лечь обратно на кровать. Россия расслабляется под чужим взглядом, позволяя стянуть с себя пижамные штаны. На стоящий член оба брата облизывают губы, взглядами решая, кто будет действовать первым. Консенсус они не находят, но принимают другое, более хорошее решение. Две пары губ на чувствительной коже заставляют поперхнуться воздухом и резко опустить взгляд с потолка вниз. Тонкие чуть шершавые языки скользят по всей длине, изредка касаясь друг друга в подобии открытого поцелуя. Вверх, коснуться головки и пройтись по уретре, и вниз, до основания, с лёгким нажимом. Гилберт даже здесь показывает свой характер, легко царапая выступающими клыками кожу, заставляя рефлекторно вцепиться в волосы. Без крови, без боли, но всё равно с лёгкими и несуществующими пузырьками адреналина. Людвиг же идёт на другую провокацию, чуть отталкивая брата и впустив в рот истекающую предэякулятом головку. Иван двигает бёдрами, пытаясь войти чуть глубже, но его останавливает экс-Пруссия, заставляющий отвлечься на поцелуи и право вести. Не особо получается, он заметно проигрывает в этом Гилберту, и Брагинский сдаётся. Это не мешает получать смешанное и безумное удовольствие от происходящего. Германия довольно сглатывает попавшую в рот чуть сладковатую сперму, мягко ведя языком, чтобы слизать оставшиеся капли. Сытая улыбка расползается по лицу, когда он видит, что Россия в грубоватом темпе проходится ладонью по члену экс-Пруссии, занятый больше поцелуем. Людвиг довольно урчит, медленно вставая, а после садясь на чужую талию, проходясь подушечками пальцев по напряжённым мышцам. Поцелуй заканчивается, и немец краем мысли отмечает, как Иван утирает рукой тонкую струйку крови. Лёгкая агрессия, не опасно. — Как ты хочешь? — интересуется Гилберт, ведя ладонью вдоль живота, останавливаясь под рёбрами. — Хочу вас обоих, как я и говорил. Людвиг притягивает к себе брата, заставляя зайти за спину, намекая, что первым будет он. Так проще в физическом плане, несмотря на подготовку. Прусс нежно проходится пальцами вниз по позвоночнику, до самого копчика и чуть ниже, касаясь подготовленного входа. Затянутый стон сам срывается с губ, когда внутрь проникают два холодных пальца, разводясь ножницами и быстро нащупывая простату. Иван ревниво смотрит, а затем касается ладонями, сжимая торчащие от возбуждения горошины сосков, мягко их потирая и чуть оттягивая. Германия на прикосновения плавится, медленно двигая бёдрами и закатывая глаза. Великолепно. На проникающую внутрь головку немец вновь стонет, закусывая нижнюю губу. Одно дело игры с игрушкой, и совсем другое — настоящий живой член, пульсирующий на каждом миллиметре, сопровождающийся жарким дыханием и лёгкими поцелуями в затылок. — Ах-х! — Людвиг полностью насаживается на член брата, чуть сжимая мышцы, вызывая тихое шипение. — S-Scheiße..! Du bist zu eng... — Гилберт медленно толкается, выбирая чувственный темп. Забота никуда не делась, хотя и сильно скосила в другую плоскость. — J-ja! — Германия стонет, напрягшись всем телом, уронив голову брату на плечо. — Ja! Ja! Ja-ah..! — долгий стон сопровождается упоительным оргазмом, пачкающим в сперме Россию, но тот не против, даже наоборот, пальцами подцепляет белёсые подтёки, после прижимая испачканные кончики к губам немца. Тот, находясь всё ещё в неге, спокойно их вылизывает, пробуя собственную сперму на вкус. — Хочу вас двоих. Вместе, — просит Людвиг, подмахивая экс-Пруссии. — Пожалуйста... Ивана на это ведёт и он согласно кивает. Гилберт спокойно перетягивает младшего брата на себя, входя чуть глубже, пока Брагинский пристраивается, задевая вновь возбуждённым членом поджавшиеся яички своего немца. Головка с лёгким напряжением протискивается внутрь, заставляя зашипеть от дискомфорта, но затем Германия расслабляется, позволяя войти глубже. Мышцы нехотя расходятся под вторым членом, а тонкая кожица в паре секунд от того, чтобы порваться микротрещинками. Людвиг довольно заходится в громком стоне, едва они оба оказываются внутри. Темпы у них были слишком разные, и пока один выходил, другой вгонял себя максимально глубоко, заставляя захлёбываться стонами, криками и мольбами, чтоб сильнее, быстрее и грубее. Две пары рук опытно ласкали нужные места, особое внимание уделяя соскам и истекающему естественной смазкой члену. Грубые поцелуи, больше похожие на укусы, Германия радостно принимал, податливо подставляя шею и плечи. Экс-Пруссия кончает первым, крупно продрожав всем телом и издав тихий, едва слышимый стон, больше похожий на обычный выдох, после осторожно выскальзывая из разгорячённого тела, падая на кровать. Это его предел, но это не мешает ему смотреть голодным взглядом из-под полуприкрытых век. Лёгкое изменение позы, и Людвигу становится чуть легче двигаться, лёжа на спине, обняв своего русского ногами за талию. Гилберт подползает ближе, привлекая внимание, а затем жадно целует, поглощая чувственный стон. Иван за этим неотрывно смотрит, ощущая, как внутри сдавливается тугой узел возбуждения, ударяющий горячей волной по нервам. Идеальное извращение. Они с Германией кончают одновременно. Людвиг — на собственный живот, а Иван во влажную глубину сжимающихся в оргазме мышц. Расслабленные улыбки сами наползают на губы, цепляясь друг за друга в поцелуях. Даже экс-Пруссия, обычно негодующий, подставляется под губы, утягивая к себе, заставляя упасть на кровать. — Это было... что-то. Людвиг довольно угукает, медленно засыпая, наравне с Гилбертом. Брагинский тоже на секунду прикрывает глаза, а уже на следующую просыпается в кровати под одеялом. Германия спокойно лежит рядом в своей немного забавной пижамке, хотя засыпал он совершенно голый, это русский помнит точно. Следов экс-Пруссии он и вовсе не обнаруживает. Зато обнаруживает свой стоящий колом член, заметно приподнявший ткань штанов. — С-сволочь, — шипит он, немного резко вскакивая с кровати и направляясь в ванную. Приснится же такой... такое извращение. Секс втроём, причём с инцестом! Господи, что ему снится... После долгого душа ледяной водой с мыслями о том, какая гадость ему снится, он уходит на кухню. Именно туда, потому что, во-первых, сон теперь вряд ли к нему придёт после такого, а во-вторых, лучше бы ему пока что вообще не спать, чтобы такое не повторилось. На кухне его встречает Гилберт, отчего Брагинский едва ли не подскакивает, едва разум ехидно подсовывает ему воспоминания из сна. Особенно плохо становится на мысль «а целоваться он умеет, наверное, так же хорошо, как и покорять». Даже ментальный поджопник не помогает. — И с какого ты тут шуруешься? Не твоё время. — Да так, — отвечает Иван. — Хрень приснилась полная. — Пиздец? — интересуется экс-Пруссия, шаркая тапками к холодильнику. — Пиздец, — выдыхает Брагинский, а затем ловит банку пива, кинутую пруссом. На удивлённый взгляд тот приподнимает уже открытую, быстро отпивая. Такая же проблема, судя по всему. Хотя, как сам Гилберт говорил, по ночам он не спит, а ест бутерброды с колбасой и закусывает сухофруктами Людвига. Сам Германия это игнорирует, потому что сухофрукты он не ест, а покупает их лишь для брата. — Рассказывать будешь? — А это обязательно? — в подобной манере спрашивает Россия, на что экс-Пруссия фыркает: — Кому как. Иван решает не говорить. Реакцию Гилберта он не может предугадать, а значит, лучше не надо даже пытаться. Сны на то и сны, что бесконтрольны. По крайней мере, ни одна магия на него нормально не работает, а значит и сны его ничто и никто не сможет изменить. Он надеется. — Почему ты такой добрый? Прусс на это отвечает доставанием из холодильника колбасы. — Я не добрый, я просто спокойный. Был, по крайней мере, до того, как ты пришёл. Но тут ничего не поделать, твой дом, твоя кухня, я здесь просто гость, — он отрезает тонкий ломтик, быстро отправляя его в рот и нарезая колбасу уже более крупно. — И колбаса здесь тоже твоя. Хреновая кстати, не покупай такую больше. Предыдущая лучше была. — Запомню. — И ещё одна вещь, — заканчивает Гилберт, когда Россия хочет уйти в гостиную, — в следующий раз попытайся хоть как-то скрыть свой взгляд, gut? Потому что я только в твои глаза посмотрел, а там столько всего намешано, будто я тебя трахнул. — Это... я тоже запомню, — выражение лица Брагинского заставляет экс-Пруссию засмеяться. Такое обилие стыда очень даже потешно. Для него, а не для Ивана. — Спокойной ночи. — Ага-ага, и тебе того же, вали уже. Россия уходит, а Гилберт продолжает есть не такую уж и вкусную колбасу. Он никому не скажет, что во взгляде увидел намного больше, чем сказал.