Я знаю, мы найдем родителей! История Питера.

— Здравствуйте, профессор Макгонагал! — вежливо улыбнулась Панси, аккуратно переступая через ограждение в камине, чтобы попасть в кабинет директора. — Добрый день, мисс Паркинсон. — кивнула Минерва, с удоволетворением рассматривая свою бывшую ученицу. — Вы великолепно выглядите, дорогая. — Благодарю. — засмущалась Паркинсон, присаживаясь в кресло напротив директриссы, которое она приготовила явно для нее. — Директор Макгонагал, я могу спросить вас прямо? — Не находите причины, зачем мне именно вас было вызывать в Хогвартс? — усмехнулась женщина, хитро глядя на девушку. — Простите меня, возможно, это не совсем вежливо, но я не понимаю, зачем вам потребовалась я? — не стала ходить вокруг да около Панси, ведь это было слишком очевидным предлогом для нее, и все участники это понимали. Она знала, куда идет и какие вопросы ей будут заданы. Рано или поздно ее бы спросили, но мадам Помфри и директор были как раз из той категории людей для бывшей слизеринки, которым без всякого сомнения не столько можно было это рассказать, сколько надо, правда, она и слишком долго это откладывала. — Вы слышали историю Гермионы и Демиана, ну и профессора Снейпа, конечно? — в последний момент спохватилась Минерва, отпивая горячий чай в чашке, в надежде скрыть свое легкое неудобство в связи с последними событиями. Она все еще хитро посматривала на девушку перед собой. — Да, конечно. Мы сейчас очень тесно дружим с Гермионой. — опустив глаза вниз выдавила из себя Панси, предчувствуя то, о чем хочет спросить ее Минерва. — Конечно, она не сказала мне что профессор Снейп жив, но думаю, что это было скорее его решение. — Что же, это верно. Только его, но все вышло как вышло. Уверена, что мисс Грейнджер разберется с этим в ближайшие дни. — выдохнула Минерва, печально покачав головой. — Верно. Уверена, что если у нее это не выйдет, хотя когда это у Гермионы Грейнджер что-то да не выходило, то с этим разберется сам профессор. — усмехнулась Паркинсон, которая даже боялась представить реакцию Снейпа на эту статейку и его фееричное возвращение в магмир. — Да, это верно, мисс Паркинсон. Будем надеяться, что Гермиона возьмет это полностью в свою руки, а иначе Рите уж точно мало не покажется. — Это точно, профессор. — не смогла сдержать усмешку Панси, делая глоток чая. — Мисс Паркинсон, могу я спросить вас честно? — наконец пошла ва-банк Макгонагал, поставив чашку чая на столик перед собой. — Почему вы не замужем? — Мои родители пытались выдать меня замуж, но я пригрозила, что скорее наложу на себя руки. Если честно, то я была очень близка к этому, но струсила в последний момент. — выдавила Панси, тяжело смотря на свои скрещенные руки. Она была готова морально к этому разговору, поэтому сразу начала говорить правду, не пытаясь хоть о чем-то умолчать. — Я передумала, стоя уже у края пропасти, в которую хотела броситься вниз, но в последний момент поняла, что не могу это сделать. Не имею права. Сначала я должна увидеть другое… Другое. Я поняла, что не могу этого сделать и так все это закончить. — И как же поступили ваши родители? — шепотом спросила ее Минерва. Сказать, что она была в шоке, так это ничего не сказать. — Что именно вы не успели сделать? Что это другое? — Отец был настолько в ярости, что сказал, что ему все равно. Он сказал, что отныне я мертва для него, и у него нет дочери. Он выгнал меня из рода, а я выкрикнула ему, что когда-нибудь… когда-нибудь я отомщу ему за его поступок, и он горько об этом пожалеет. Я пообещала ему, что когда-нибудь, если, конечно, буду жива, а я буду, то сама пущу в него смертельное проклятие. Это и есть то самое другое. В комнате повисла тишина. Минерва во все глаза смотрела на девушку перед собой, и одна плохая догадка никак не могла вылететь из ее головы. — Панси, я могу спросить, что случилось с вашим ребенком, ведь я помню точно, что вы сказали, что… — Это был мальчик, профессор. — выдавила из себя Панси, чувствуя как снова на нее наступают слезы, но пытаясь сдержаться. Она все еще продолжала смотреть прямо перед собой, ведь сил поворачивать голову и видеть глаза профессора не было совсем. — Мальчик. Я сделала то, что сказала тогда. Я оставила его и выносила. Я его любила и всячески пыталась спрятаться от родителей, чтобы они не смогли ничего предпринять, да и лучше бы вообще об этом не знали. — слезы все-таки потекли из ее глаз. — Но отец узнал об этом. Я была на восьмом месяце, и он силой приволок меня в дом. Я… — Ох, моя дорогая, прости пожалуйста, что я спросила и… — начала причитать Минерва, присев на краешек кресла девушки и обняв ее по-матерински за плечи, чтобы хоть как-то ее успокоить. — Нет. Я хочу вам сама рассказать. Говорят, что от этого становится легче. Я родила тогда через несколько дней. Это был мальчик. Он был таким замечательным и у него… у него были глаза его отца. — сквозь слезы выдавила из себя девушка, вытирая лицо тыльной стороной ладони. — Но мой… Мой отец он… Он убил его Авадой Кедаврой на моих глазах, когда моему сыну было три дня. Он… он был таким маленьким и беззащитным. Девушка больше не выдержала своих жутких воспоминаний и начала плакать в голос. Истерика вновь душила ее. — Ох, моя бедная, бедная девочка! — запречатала вновь Минерва, у которой у самой в глазах стояли слезы. Она прижимала к себе плачущую девушку крепко, не отпуская. Комната погрузилась тяжелую тишину, прерываемую только всхлипываниями девушки. Минерва сидела рядом, пытаясь сама подавить свои слезы и гладила по спине этого ни в чем неповинного ребенка, с которым поступили настолько бесчеловечно собственные родители. — Что он сделал после? — наконец спросила Минерва вновь, чтобы окончательно и навсегда закрыть этот вопрос. Она не оставит этого. Костьми ляжет, но Паркинсон ответ за каждую слезинку своей родной дочери и ее малыша. — Я… Я не знаю. Не видела. Я потеряла… потеряла сознание тогда от ужаса. — выдавила из себя Панси между всхлипами. — Он обезоружил меня. Я не ожидала, что он… нападет. Это случилось ночью. Я кормила Луи в тот момент, когда отец отобрал его у меня. Я смотрела… смотрела и не могла пошевелиться, когда… когда он выстрелил в него. Я только помню его слова и зеленую вспышку. — Ты назвала его Луи? — Да. Я прочитала, что в переводе оно означает «славный». Не знаю, почему меня так это зацепило. Я просто, наверное, я просто всегда ассоциировала этот эпитет с его отцом, поэтому мне так понравилось это имя. — сквозь слезы усмехнулась Панси, вспоминая насколько счастлива была тогда, когда выбирала это имя. Она была так счастлива! — Это я виновата. Я! Понимаете! — Ох, милая, да в чем тут твоя вина? — Я… Я должна была уберечь его! Должна была быть сильнее и не дать застать себя врасплох! Я… Я же его мама… — во весь голос закричала Панси, размахивая руками и захлебываясь собственными слезами. — Милая, тут нет твоей вины! Нет, слышишь меня! — снова очень крепко обняла ее Минерва за плечи. — Ты не ожидала такого предательства от отца! — Я ненавижу его! Я его так ненавижу! — вновь закричала Панси со всех сил, начиная трястись изнутри, ведь эмоции переполняли ее в тот момент. — Все, все, тихо! — начала укачивать ее Минерва, совсем как маленького ребенка, ведь Панси сейчас это было необходимо. — Ох, зачем, зачем он так поступил…? — Он спросил меня… спросил, кто его отец. Я не ответила. Я так и не сказала ему. — сквозь плач прошептала Панси. — Но он догадался, что ребенок не от чистокровного… чистокровного мага. Он был так зол. Так зол. Ненавижу его. Ненавижу…