Два месяца спустя
Приходит день, приходит час, и понимаешь: ничто не вечно. Жизнь бессердечно учит нас о том, что время быстротечно… О том, что нужно всё ценить, беречь всё то, что нам дается. Ведь жизнь — как тоненькая нить, она порой внезапно рвется.
— Прошло два месяца. Шестьдесят один день, тысяча четыреста шестьдесят часов, восемьдесят восемь тысяч минут. И всё это время — без тебя. Я не живу, а просто существую во времени, словно призрачная деталь чего-то, что было сломано на части.
Всё замерло, но лишь для меня. Для остальных жизнь идёт своим чередом. Время проносит меня по осколкам сознания, там, где я пытаюсь собрать частицы наших воспоминаний. Частицы, словно лезвие, проникают всё глубже, оставляя после себя незаживающие отметины. Следы, которые не дают опустить руки, упасть и больше не вставать. Я продолжаю бороться вместе с тобой. Я не сдамся, потому что знаю: ты бы мне это не простила. Я уверен, ты нас не оставишь и обязательно к нам вернёшься, просто ты ещё не готова. Тебе нужно найти силы для возвращения, а нам найти волю и мужество, чтоб дождаться. И мы найдём, мы будем верить и ждать. Но мне бы так, хотелось, чтобы это время пришло быстрее.
Я так хочу взять тебя за руку и наконец увезти отсюда. Уехать с тобой далеко-далеко. Вести наш путь и не останавливаться, пока ты сама этого не захочешь. Мы бы поехали в горы. Да, не удивляйся, я полюбил их, наверное, так же сильно, как их любишь ты, но эти чувства ничто по сравнению с теми, которые я испытываю к тебе. Я кое-что узнал у твоего отца про тебя, и обещаю, когда ты проснёшься, я узнаю все твои секреты, а сам стану одной из твоих тайн. Я разговариваю без умолку, знаю. Но я чувствую: ты меня слышишь и чувствуешь то же, что и я.
Твой отец рассказал мне историю, связанную с твоей игрой на гитаре. Я был удивлён не тем, что ты любишь игру на гитаре и сама великолепно играешь, а тем, что эта история очень похожа на мою. Вот только меня этот инструмент зацепил после первого похода в детский лагерь, а ты любишь играть с детства. Я, правда, забросил всё на какое-то время, но сейчас решил вспомнить. Это одно из дел, что помогает мне в ожидании тебя.
Прости, я не смог протащить сюда гитару. Меня поймала и выпроводила одна девушка, ты с ней обязательно познакомишься, когда проснёшься, и знаешь, вы даже похожи. Ростик теперь из-за неё часто тут пропадает, и он часто тебя навещает, я даже благодаря этому спокойнее, он знает наизусть все твои показатели. Парень смог прийти в себя, Лорен ему в этом очень помогает. Знаешь, я даже боюсь, что он убежит от нас сюда, работать вместе с ней.
Я немного задумался, прости. Так вот, несмотря на то, что я не смог пронести гитару, я записал своё исполнение на телефон. (Every Breath You Take — guitar)
Послышались первые аккорды, Олег присел на колени перед кроватью Инги и, нежно взяв её руку в свою, несмело переплёл их пальцы вместе. Положив голову на кровать, он так и сидел, слушая звуки гитары и ощущая, как тихо плачет его душа.
— Каждый твой вздох, каждое твоё движение, каждое твоё нарушенное обещание, каждый твой шаг, я буду следить за тобой, — тихо проговаривал он слова песни, что особенно сильно цепляли его. — С тех пор как ты ушла, я был бесследно потерян, ночью во сне я вижу только твоё лицо. Я оглядываюсь, но тебя нет рядом. Мне так холодно, я очень хочу тебя обнять, — продолжал он шептать слова песни, которую знал наизусть.
Так он сидел около часа. Просто тихо сидел, ощущая родного человека рядом и стараясь исцелить раны, которые никак не хотят затягиваться и, наверное, никогда не исчезнут до конца. Все эти моменты он будет помнить до конца своих дней. Он не забудет, будет беречь память о них, чтобы никогда больше такого не допустить.
— Знаешь, столько всего произошло, что я даже не знаю, с чего начать рассказ. Начну с того, что ты знаешь с моего прошлого визита. Мы успешно закрыли дело, полетело очень много голов, даже в Америке навели шорох, все они получили по полной. Но этого мало. Я знаю, ты бы со мной согласилась, они погубили столько людей… А дети? Сколько невинных душ погибло от жажды денег какого-то подонка! — он грустно замолчал, вслушиваясь в мирный писк аппаратов и звуки гитары, которые продолжали разноситься по палате.
— После этого дела Степаныча снова поставили во главе нашего бюро. Но знаешь, что самое интересное, сам он хочет поработать ещё пару месяцев и уйти на пенсию. Он, конечно, заслуживает отдых, будет нам помогать ещё, но он хочет передать пост руководителя мне. А я не знаю, не могу, не хочу… — мужчина возвел глаза к потолку, белому с полосками и вкраплениями, которые он успел выучить наизусть.
После работы и в выходные он находился тут и сидел до тех пор, пока его не прогоняли отдыхать.
Столько времени прошло, а изменений не было практически никаких. Было мучительно больно, обидно. Больно за неё, обидно на себя. Страшно наблюдать, как она лежит, такая сильная когда-то и совсем хрупкая сейчас. Её жизнь всё ещё напрямую зависела от аппаратов.
Было невыносимо сидеть и бездействовать. Особенно, когда в дверь снова постучало прошлое. У него уже был горький опыт с подобным состоянием близкого ему человека. Его племянница также лежала в коме. Но, к сожалению, тогда мучительное ожидание принесло только горе. Она ушла после безмолвного недвижимого сражения длиной в целый год. Все надежды и мечты тогда рухнули в одночасье.
Это было давно. Но сейчас мысли о прошлом снова вернулись. Где-то с полмесяца назад Олега охватила самая настоящая паника. Он не появлялся у Инги около двух недель. Всё это время он провёл словно в прострации. Он пытался унять горечь, плутая по барам и заливая горе алкоголем, хотя напиваться было не в его правилах. Даже подрался несколько раз, пытаясь унять душевную боль и заменив её на физическую. Непонятно, от чего именно было больно, но этот чертов ком в горле мешал нормально дышать и думать. Кажется, будто дискомфорт вызван взрывчаткой, которая вот-вот размажет сердце по рёбрам. И это не самое плохое, что может случиться.
Ненависть со временем утихает, обида проходит, злость угасает — и только незримая боль остаётся. А говорят, что нет души! А что сейчас болит? Не зуб, не голова, не рука, а грудь, когда глубоко дышишь, она всё время болит, всё время ноет, нестерпимо!
Всё остается внутри. Оно не забывается, как говорят многие, не выветривается, не исчезает. Это как будто бросаешь камень в море: сначала брызги, потом на дно. Вот так же все наше прошлое лежит на дне. Как осадок американо без сахара на дне кружки.
Тогда его вовремя привёл в чувства отец Инги. Он, в отличие от Олега, держался молодцом, если не считать того, что его сердце в последнее время стало ещё больше шалить. Виктор быстро привёл его в чувства, а затем направил туда, где любила бывать его дочь, в надежде, что это ему поможет.
К счастью, это и правда сработало. Так Олег попал в секцию альпинизма, а которой так часто пропадала сама Инга. Забравшись на пару-тройку скал, он словно ожил. Все эмоции теперь он выбрасывал вместе с адреналином там, высоко, где больше всего ощущается свобода. Так он чувствовал, что находится ближе к ней.
Теперь Олег стал гораздо лучше её понимать. С людьми он общался плохо, уходил с головой в работу, порой понимая, почему общение с трупами более эффективное, чем с людьми. Те хотя бы не могли задать идиотских вопросов по поводу и без.
Её характер — это надёжный способ сортировки людей. Он знал, что он сложный и язык у неё чаще всего острый, но именно это оставляет рядом с ней только сильных, крепких и верных людей.
Мы открываем что-то новое для себя, только когда готовы к восприятию этой информации. Пока не наступит нужный момент, мы не замечаем даже тех вещей, которые позже нам покажутся очевидными. Сейчас Олег это точно осознал. Когда не было работы, он либо был в больнице вместе с Ингой, либо пропадал в секции альпинизма, выматывая себя настолько, что в голову не смели влезать плохие мысли. Но если раньше всё было только для снятия стресса, то теперь он просто полюбил силу высоты и это чувство свободы.
— Я тебе ещё не говорил, но твой отец какое-то время назад направил меня в секцию альпинизма. Знаешь, я теперь понимаю, почему тебе это так нравится. И я обязательно хочу покорить весь мир, но главное, чтобы ты была рядом со мной. Ведь даже та сила, которую ты ощущаешь там, наверху, не сравнится с твоей, — улыбнулся он, нежно погладив девушку по щеке. — Ты буквально ворвалась в мою жизнь. С первого дня ты была рядом, и ты единственная, кто смог меня приручить. И, думаю, это взаимно, — по его щеке скатилась слеза, а в голове зазвучал родной голос.
В голове стали всплывать воспоминания.
***
— Вы, собственно, кто? — хмуро спросил тогда Зиновий Викентьевич.
— Судмедэксперт, в отличие от вас, — с ухмылкой ответила она и как ни в чём не бывало стала осматривать место преступления. Её манера вести дела всех удивляла, а порой даже приводила в бешенство. Это сейчас Олег начал её понимать, тогда же ему было далеко до этого. В то день она ещё обронила фразу о том, что ей достаточно сегодня падений с высоты, тогда он решил, что это просто сарказм, но после одного занятия в секции узнал, о чём была речь на самом деле. Он встретил там парня, которого она спасла в тот день. Тот решил послушаться её совета и занялся альпинизмом.
— Степаныч, это кто? — спросил он тогда в шоке, на что ему так же ошарашенно ответили, что лучше ему этого не знать.
Это было их первое дело. Оно особо хорошо запомнилось. Олег вспомнил, как добивался того, чтобы Инга работала с ними:
— У тебя таких два этажа послушных и уживчивых, но убитым это не помогает, — сказал он тогда, ещё не догадываясь, во что на самом деле впутал себя. Нет, он ни капли не жалеет о том, чего добился потом. Всё это стоило их работы вместе, их встреч и чувств, что возникли между ними после. Хоть и начиналось всё с взаимных подколов, перепалок и ненависти.
Чего только стоил переезд.
— Олег, вы мне совсем помочь не хотите? Ну, не знаю, как джентльмен, как коллега, как мужчина, в конце концов, — спросила она его тогда, пока раскладывала вещи по местам. Следователю было тогда весело, ведь он знал то, чего не знала она.
— Вы не хотите мне ничего рассказать? — задал встречный вопрос он по поводу дела, всё так же с улыбкой наблюдая за её стараниями.
— Вот когда я всё тут закончу, а это примерно через час, тогда приходите, — хмуро проговорила она, вытаскивая какое-то чучело из коробки.
— Да, кстати, ваше бюро завтра переезжает в новое здание, будете нашими соседями. А вам, что, никто не сказал? — перед тем как уйти, рассмеялся Олег, после чего поспешил ретироваться, дабы ему не прилетело тем чучелом.
Но, как того и следовало ожидать, ему всё же прилетело. Не чучелом, а кирпичами, что весьма тяжелее. Этот момент ему запомнился особо хорошо. Тогда он и понял, что ему попался сильный соперник.</i>
***
Ещё много других воспоминаний крутилось в сознании, но именно эти были самыми яркими. Возможно, потому что они были связаны с их первым знакомством, ведь эксперт с самого первого дня его удивила, а после и вовсе смогла занять всё его существо.
Вместе они боролись за справедливость, часто делая это по-разному, но постепенно научились доверять друг другу. Так же вместе они менялись. Если сравнить прошлое и настоящее, то это становится понятно. Две противоположности. Две разных души, два сердца, что бьются в унисон.
Так, сидя рядом с ней, погруженный в воспоминания, он и уснул, положив голову на их сплетённые руки.
Таким его застала Лорен, когда зашла проверить пациентку. И, хоть это было не в первый раз, она грустно улыбнулась. Ведь с каждым разом она убеждалась в крепкости его чувств. Услышав мелодию, что играла из телефона, она улыбнулась, понимая, что Олег всё же нашёл способ сыграть Инге на гитаре, при этом не пронося её в палату.
«Красиво», — подумала она, подходя ближе к кровати. Она давно перестала прогонять мужчину из палаты. Было не в её силах смотреть, как он мучается, когда уходит.
— Возвращайся поскорее, тебя тут все любят и ждут, — поправив одеяло, тихо с улыбкой сказала она девушке, а после тихо вышла. Впереди была длинная смена, нужно было работать.
В палате воцарился покой. Играла музыка, обволакивая собой помещение, словно защищая обоих слушателей.
Каждый божий день,
Каждое твое слово,
Каждая твоя игра,
Каждая ночь, что ты остаешься,
Я буду следить за тобой.
