Treason

Billie Eilish — listen before i go

Чонгукова любовь к Тэхёну становится уже чем-то привычным, без чего жизнь кажется примитивной и унылой. Она помогает жить и вставать с кровати по утрам, чистить зубы, пить крепкий, горький кофе на завтрак и проживать очередной день зная, что где-то бывший его парнем Тэхён счастлив. От этого уже не дерет заунывной болью сердце, от этого не рассыпается осколками душа. Если ты любишь человека, то рано или поздно отпустишь, потому что для любимых мы привыкли желать только лучшего. И лучший исход для Тэхёна — это уход из его жизни Чонгука. Вот Чонгук и ушел. Представить себе его жизнь совсем не сложно: дом, работа, алкоголь по вечерам перед сном. Все это стало обыденным ритуалом, рецептом безболезненно прожитых дней, да и Чонгук особо ничего против не имел. Не больно — значит хорошо и можно жить. А счастье уже не важно, потому что… Да смысл в этом счастье, если нет Тэхёна? Чонгук вдыхает морозный воздух, пряча нос в обвязаном вокруг шеи шарфу. Идет по заученному маршруту в кофейню, в которую ходит стабильно каждый день за полюбившимся латте с тремя ложками сахара, и думает, что кофе уже давно не помогает, а только дальше укрепляет зависимость. Где-то на подкорке сознания, глубоко внутри себя надеется, что эта зависимость перебьет ту, что сердечная, но… — Как обычно, — говорит он Джихё, который помнит его заказ наизусть, и, не поднимая глаз, слышит в ответ робкое «А как обычно?». И замирает. «Чтоб вас черт побрал, слуховые галлюцинации», — думает Чон, промаргиваясь пару раз, трет переносицу, тяжело выдыхая, и отказывается поднимать взгляд. Потому что слуховые и зрительные галлюцинации — уже клиника и желтая карточка, хороший пропуск в психбольницу. Чонгуку этого не надо. — Латте с тремя ложками сахара, — говорит Гук, укладывая голову на сложенные руки на стойке заказов. — Хорошо. Опять. Если первый раз показалось, то во второй раз отмазаться не получится. Чонгук через силу заставляет себя посмотреть на бариста, и видит только спину. Думает «Не судьба», и не решает ее испытывать. И так достаточно накосячил. Стаканчик с кофе отдает официант, чье имя Чонгук не запомнил за ненадобностью, и Чон с какой-то панической скоростью покидает кофейню. Подышать свежим воздухом оказывается полезно: мороз щипает щеки, касается кончика носа, отвлекая от гнетущих мыслей. Только толчок чужого плеча в свое возвращает в реальность, заставляя пошатнуться и в физическом, и в моральном смысле. — Ты какой-то грустный, — игривая улыбка, искрящиеся жизнью глаза. Чонгук как в первый раз забывает, как дышать, судорожно протирает глаза кулаками, роняя латте на землю и позволяя ему растечься коричневым пятном по рыхлому снегу. — Ты чего? Все нормально? Обеспокоенное касание к плечу и крепкая хватка пальцев не отрезвляет. — Тэхён? Парень хмурится, ежится от холода («Ну естественно, ты бы еще шорты одел» — укоризненно пролетает у Чонгука в голове, когда взгляд цепляется за тонкие джинсы и легкое пальто) и отрицательно машет головой. — Хансон. Оу, я же не знакомлюсь с незнакомцами… — и неловко чешет затылок, тупя взгляд в носы ботинок. — Но как же тогда незнакомцы станут знакомыми, если с ними не познакомиться? — Чонгук ловит себя на мысли, что разговаривает с иллюзией, но ему все также холодно от зимнего мороза и все также тепло от чужого взгляда. — Да, похоже, ты прав, — парень неловко улыбается, напоминая Чонгуку 19-летнего Тэхёна, и достает зажигалку с пачкой сигарет. — Курить вредно для здоровья, — говорит Чон, следом подкуривая сигарету и выпуская табачный дым, смешивающийся с паром. Хансон молчит пару секунд, наблюдая за тем, как красиво клубы дыма смотрятся на фоне пасмурного неба, и топит смешок в очередной затяжке. — Давай бросать вместе? А Чонгук, который совсем разучился жить выживая, молча кивает и неосознанно тянется ближе, упираясь плечом в чужое. От Хансона веет родным уютом, домашней атмосферой и чем-то ласковым, к которому притягивается магнитом сердце. Хансон на самом деле абсолютная копия Тэхёна: квадратная улыбка, миндалевидные глаза, аккуратный нос, овал лица — точь-в-точь, даже фигурой. И голос как под копирку; и как тут не поехать рассудком? А еще стоит так близко, что не вдохнуть нормально, и голова все кружится, кружится, кружится, заставляя образ Тэхёна идти в пляс. — Эй, парень? Руки на плечах придерживают, обеспечивая мягкую посадку. Поддержка отменная, только кто бы дал ингалятор задыхающемуся Чонгуку. — Ты в норме? — Тэхён, который и не Тэхён вроде, но так его напоминает, укладывает горячие ладони на холодные чужие щеки, заглядывает в глаза, невольно топя в своих те, которые напротив. Чонгук тонет заново, во второй раз, и как-то слишком крепко сжимает чужое тонкое запястье отвыкшими от ласки пальцами. — Глубоко затянулся, — не совсем ложь, Гук же не уточнял чем. А Хансон, который и не Тэхён вроде, но так его напоминает, понимающе улыбается уголками губ и кивает. Топит в своих глазах и тонет в чужих обоюдно. Не оставлять же утопающего одного: либо спасать, либо составлять компанию. А он, вроде как, хоть и неосознанно подписывается на второе, но автоматически становится для Чонгука спасителем. — Как тебя зовут? — Чонгук. И кивает так, будто это имя ему что-то напоминает. Опять касается руки, лба, продолжает смотреть в глаза, и Гук пятится назад на локтях как загнанное в клетку животное. Ошалело оглядывается по сторонам, не понимая, то ли судьба плохо шутит, то ли действительно тронулся умом, но Хансон в смирительном жесте поднимает руки вверх и ставит ладони на землю, наклоняясь вперед. — Я не знаю что с тобой, но очень хочу помочь… Почему-то. И, черт бы его побрал, смотрит так, что не поверить ему становится невозможно. На снегу сидеть оказывается холодно — вот, что понимает Чонгук, смотря на продрогшего напрочь Хансона. И безмолвно разрешает чужой руке провести по своей щеке, не чувствуя, как горячие слезы обжигают кожу на колком морозе. Будь Чонгук хоть капельку сильнее, он бы ни в жизни не позволил бы кому-то чужому увидеть свою слабость, но Хансон так похож на его родного Тэхёна, что плакать перед ним уже как-то не стыдно. — Ты… очень сильно похож на мою первую любовь, — говорит Гук и видит в чужих глазах понимание. — А ты на мою. Своеобразный намек на to be continued без какой-либо конкретики, но с явным романтическим подтекстом. А Чонгук решает, что все так удачно совпало и судьба, на удивление, не такая уж и сука, раз дает второй шанс и новый чистый лист. И надеется, что этот он не просрет, вспоминая о счастливом Тэхёне в руках Чимина. У Чонгука и Тэхёна есть хэппи энд, только для каждого свой и дороги теперь разные. — Ты можешь подняться? — спрашивает Хансон и мягко улыбается. «Только если ты будешь держать меня за руку», — думает Гук, но парень опережает, протягивая ладонь утопающему Чонгуку. Хансону 19. Чонгуку 32. И их жизнь только начинается.