***
Торин останавливается и прикладывает руку к глазам, высматривая на горизонте Варговы Клыки — характерную группу редких кривых пиков, за которыми раскинулось поселение гномов Железных Холмов. — Их отсюда не видно, — раздается за спиной грубоватый голос, и высокий гном становится рядом, опираясь на рукоять огромного молота. — Сначала надо выйти к перевалу. Его голос звучит ровно, но Торину чудится усмешка, затаившаяся в густых черных усах и бороде. — Я знаю, — излишне резко бросает он и устремляется вперед, не оборачиваясь. Сзади доносится легкое фырканье, а потом слышится топот тяжелых сапог. Торин чувствует привычное раздражение, которое поднимается откуда-то из глубины, готовое выплеснуться при первом же удобном случае. Да кто он такой, чтобы смеяться над наследным принцем?.. Двалин… Пожалуй, никто за все годы тренировок под началом лучших эреборских фехтовальщиков не смог научить его такому количеству полезных приемов, как Двалин за четыре месяца их ежедневных спаррингов. Как сражаться с мечом против топора и с палкой против меча, как противостоять вооруженному противнику, не имея в руках вообще никакого оружия, как использовать преимущества местности и подручные предметы, как обороняться, балансируя на самом краю отвесной стены, и как не допустить, чтобы тебя туда загнали. И никто, Махал, никто еще так не выводил его из себя! Своими солдафонскими манерами, полнейшим пренебрежением к титулам и придворному этикету — и это гном из рода Дурина! — а главное, своим непоколебимым, каменным спокойствием. Двалин не выбирает выражения, не боится наставить ему синяков в тренировочных боях, а «ваше высочество» умудряется произнести как оскорбление, и он совершенно не похож на его прежних наставников, которые никогда не позволяли себе повысить голос или, тем паче, чем-то задеть принца. Двалин словно проверяет его на прочность, изматывая схватками в зале и на поле, и Торин никогда не признается, но ему до одури нравится доказывать самому себе раз за разом, что он способен на большее. И когда ему удается впервые обезоружить Двалина, приставив клинок к шее, он испытывает упоительную радость, словно выиграл главный приз на состязаниях. И даже грубоватое: «А ты, все-таки, не совсем безнадежен», сопровождаемое крепким хлопком по плечу, не способно эту радость испортить. Все-таки, хорошо, что Двалин здесь, думает он, упрямо вышагивая по узкой каменистой тропе. Нет, конечно, Торин и сам неплохо владеет оружием. Наставники не перехваливали его, утверждая, что он первый из лучших. Он изучал тактику и стратегию боя и не первый раз командует отрядом. Но с настоящим боевым опытом, полученным за годы в патруле, мало что может сравниться, и если что-то случится, лучше, чтобы рядом был кто-то, на кого можно положиться.***
Двалин идет в середине колонны, чуть сбоку, опираясь на молот, как на посох, и внимательно посматривает по сторонам, постоянно удерживая в поле зрения широкую, горделиво выпрямленную спину. Торин… Они познакомились еще мальчишками и умудрились подраться в первую же минуту, несмотря на разницу в возрасте и положении. Двалин не знает, какое воспитание практикуется в королевской семье, но ему за ту драку хорошенько влетело от отца, а Балин еще долго читал нотации о поведении, подобающем для гнома, ведущего свой род от самого Дурина. И, видит Махал, после того случая он не желал иметь ничего общего с высокомерным королевским отпрыском. Но судьба распорядилась иначе, и уже через неделю они столкнулись вновь… Двалин уже давно планировал эту вылазку, но все не выдавалось подходящего момента. В тот день Балин был приглашен на какое-то торжественное заседание вместе с отцом, а мать навещала подругу, так что более благоприятного времени было не найти. В сумке за спиной лежит большая фляга с водой, и поменьше — со спиртом, огниво, крепкая веревка — на случай, если придется спускаться с обрыва, фонарь и теплый плащ — если вдруг не успеет вернуться до ночи. На поясе — два внушительных ножа, а за спиной — любимый топор, с которым он не расстается даже дома. Остается совершить набег на кухню и запастись продовольствием. Он как раз перекладывает содержимое буфета в дорожный мешок, когда за спиной раздается негромкое покашливание. — И что же вы забыли в королевских кладовых, юноша? — вкрадчиво интересуется седовласый гном. Двалин медленно поворачивается, пытаясь придумать какой-нибудь правдоподобный предлог. Естественно, никто не собирается обвинять его в краже, но если старый зануда-кладовщик кому-нибудь проболтается, и слухи дойдут до отца, тот непременно что-нибудь заподозрит. Как назло, в голову ничего не приходит. Он уже открывает было рот, чтобы заявить, что не обязан отчитываться перед слугами, как вдруг с порога раздается уверенный звонкий голос, услышав который Двалин мысленно поминает недобрым словом Прародителя и всех его потомков. — Это я попросил его принести еду. — Ваше высочество, — кланяется слуга. Торин спокойно смотрит в глаза старому гному, и тот молча удаляется, видимо, посчитав объяснение достаточным. — Я бы и сам выкрутился, — недовольно бурчит Двалин, захлопывая дверцу буфета. — Конечно, — усмехается Торин. — И не взял бы меня с собой. — Он бросает выразительный взгляд на сумку у того за спиной. И Двалин собирается было возмутиться, потому что — с какой стати? Ему не нужны в походе королевские выскочки, и вообще, лес не место для избалованных принцесс, которые из Горы-то ни разу не выбирались. Но Торин смотрит на него и неожиданно улыбается так открыто и ясно, что Двалину ничего не остается, как со вздохом кинуть ему мешок с припасами. — Ладно, идем. На самом деле, все оказывается не так уж плохо. Пожалуй, даже лучше, чем Двалин ожидал. Они забираются в самую чащу, переправляются через глубокий овраг, по дну которого бежит ручей с ледяной, удивительно вкусной водой, обнаруживают следы кабанов, оленей и еще каких-то зверей, поменьше волка — возможно лисиц — но самих их так ни разу и не встречают. Зато умудряются подстрелить фазана (Двалин вынужден признать, что Торин неплохо владеет луком) и зажарить его на костре. И на вкус он оказывается намного лучше, чем дичь, приготовленная королевскими поварами. — Пора возвращаться, — Двалин делает еще один глоток и кидает флягу Торину. — Если тебя хватятся, и все выяснится, Балин мне голову снимет. — Я скажу, что это была моя идея, — пожимает плечами Торин и допивает воду. — Мою голову это не спасет, — отвечает Двалин. — Иди, я догоню. Он поддевает сапогом рыхлую землю, забрасывая костер, и принимается затаптывать угли. Обернувшись, он видит, как Торин, нахмурившись, подозрительно осматривается по сторонам. — Что случилось? Тот смотрит на него исподлобья и признается: — Я не помню, откуда мы пришли. Двалин рассмеялся бы, но Торин улыбается — Махал, как ему это удается? — одновременно застенчиво и вызывающе, и нельзя не улыбнуться в ответ. Двалин подходит и шутливо пихает его кулаком в плечо. — Пошли. И на обратном пути рассказывает то, что объяснял ему когда-то отец: как определять стороны света, как замечать направление по солнцу, как выбирать ориентиры в пасмурную погоду… А когда через пару часов они выходят на опушку, Гора предстает перед ними во всем своем величии, совсем рядом с кромкой леса. Они пробираются через ворота незамеченными и натыкаются на Балина уже в центральном крыле, возле входа в королевские покои. Судя по выражению прищуренных глаз, тот собирается не просто снять с младшего брата голову, а, как минимум, сварить его заживо в кипящем масле. — И где же вы были, позвольте поинтересоваться? — обманчиво ласковым тоном спрашивает он. У Двалина перехватывает дыхание, потому что Балину он лгать никогда не умел — тот всегда видел его насквозь. Но в этот момент Торин делает шаг вперед и неопределенно поводит рукой: — Наверху. Двалин объяснял мне, как ориентироваться по солнцу. — Неужели? — Балин недоверчиво хмыкает. — О да, — подтверждает Торин и непринужденно приводит некоторые из только что полученных советов. — Что ж… Я рад, что вы не теряли время даром, — замечает Балин. — Однако, в следующий раз не забудьте поставить семью в известность о ваших… хм, походах, — говорит он напоследок и, слегка кивнув, удаляется. Двалин переводит дух и поворачивается к Торину. Он собирается поблагодарить его, но вместо этого взгляд его цепляется за запутавшийся в волнистых прядях обломок ветки. — У тебя ветка в волосах. — Ммм… спасибо. — Торин внимательно смотрит на него, пытаясь одновременно вытащить лесной сувенир из спутанной гривы. — А у тебя гусеница на воротнике. — Что? Где? Двалин крутит головой и даже пытается заглянуть за спину, когда слышит заразительный смех. — Да ты! — Ай! — Сам напросился… Проходящие мимо гномы с удивлением смотрят на двух мальчишек в богато украшенной одежде, измазанной зеленью и щедро покрытой паутиной, которые с хохотом гоняются друг за другом, награждая шутливыми тычками и тумаками... Двалин невольно улыбается. После того дня они почти не расставались, проводя вместе все свободное от занятий время. По крайней мере до того дня, когда Фундин (не без уговоров со стороны Балина) не согласился отправить его в патрульный отряд. Несмотря на все трудности, это была та жизнь, к которой Двалин всегда стремился. Тренировки, переходы, схватки, экспедиции. Там он заработал свои первые шрамы и первые награды. Тень медленно, но упорно накрывала королевство. На севере было неспокойно, с востока приходили дурные вести. Дозорные годами не бывали в Эреборе, охраняя подступы к границам и сопровождая торговые караваны. Когда Двалин вернулся домой спустя несколько лет закаленным бойцом с репутацией неустрашимого воина, он с трудом узнал в высоком статном гноме с щегольской бородкой прежнего долговязого мальчишку — приятеля по детским играм. И когда Трайн попросил его выступить в качестве наставника для принца, ответил согласием, хотя последние несколько месяцев мечтал только о том, как будет бездельничать, заново привыкая к домашней еде и мягкой кровати. — Думаешь, что сможешь научить меня чему-нибудь новому? — насмешливо протянул Торин, надменно глядя на него своими пронзительными глазами. — Постараюсь, — ухмыльнулся Двалин, заметив, что голос у принца тоже изменился: стал более низким и звучным. И этим перемены исчерпывались. У Торина был все такой же невыносимый характер — и неотразимая улыбка. Он одновременно восхищал Двалина и бесил, и чем больше восхищал, тем сильнее бесил. На тренировках выяснилось, что принц удивительно хорош. В отсутствие боевого опыта, он брал наглостью и молниеносной реакцией. А еще он учился, учился жадно, с азартом. И Двалин отдавал себе отчет, что когда-нибудь сын Трайна станет великим воином. Если не заблудится по дороге, ухмыляется Двалин, прибавляя шаг.***
Они выходят к седловине еще засветло, но дорога через перевал занимает несколько часов, а преодолевать крутой спуск в долину ночью — верх безумия, и Торин командует привал, отдавая распоряжения насчет ужина и выставляя дозорных. — Ущелье — идеальное место для засады, — замечает Двалин, раскатывая спальный мешок. Торин задумчиво кивает, раскуривая трубку. — Отправь двоих на разведку. Двалин отбирает самых опытных следопытов, и в какой-то момент думает, не пойти ли самому, но его место, прежде всего, рядом с Торином. И дело даже не в том, что Трайн недвусмысленно дал понять, что за принца он головой отвечает. Случись что — сам себе не простит. Приободренные горячей едой и веселым треском хвороста, гномы разбиваются на группы и принимаются травить байки. На долю мастеров выпало немало путешествий и самых невероятных заказов, на долю солдат — походов и сражений, и все они беззастенчиво похваляются, преувеличивая количество поверженных врагов и вырученных денег как минимум впятеро. — А правда, что орки п-п-пойманных гномов с-с-свежуют и едят? — спрашивает опасливо щуплый гном с небольшим молотком за поясом — должно быть, из камнерезов. Еще совсем мальчишка, замечает Двалин, борода даже расти не начала. — Ну, эт-только если эльфы закончились, — со знанием дела отвечает один из гвардейцев, любовно подкручивая хитро заплетенный ус. — Орки, они больше нежное мясо предпочитают. А мы народ жилистый, невкусный. — Да еще железо в зубах застревает, — подхватывает плечистый каменотес с пробитым в трех местах левым ухом и двумя зажимами в правом. Юный резчик испуганно переводит взгляд с одного гнома на другого, и когда вся компания разражается громогласным хохотом, вспыхивает до корней волос. Вернувшиеся разведчики докладывают, что все чисто, и Торин принимает решение выдвигаться на рассвете.***
Ущелье, которое гномы Железных Холмов прозвали Вратами Мандоса из-за частых лавин и узких, осыпающихся под ногами троп, простирается перед ними во всей мрачной красе. — Бороду на отсечение даю, это ловушка, — тихо говорит Двалин, сжимая в руках молот. Надо было вчера самому идти, уж он бы не пропустил следы этих тварей ползучих. За столько лет в патруле он их печенкой научился чуять. — Так держи оружие наготове, — отрывисто бросает Торин, и он, в принципе, прав —другой дороги все равно нет. Цепочка гномов растягивается по вьющейся змейкой еле заметной тропке, огибая небольшой выступ в скале, когда раздается пронзительный свист, и трое гномов вскрикивают, зажимая раны от орочьих стрел. Гвардейцы синхронно поднимают щиты, группируясь и прикрывая безоружных. Раненых оттирают поглубже в строй. Стрелы обрушиваются со всех сторон, сопровождаемые пронзительными воплями, хотя самих орков прячущихся в зарослях кустарника почти не разглядеть. К улюлюканью добавляется звук ударов дубинок о щиты и, судя по издаваемому шуму, участников этого импровизированного оркестра больше сотни. Стрелы достают еще двоих. И у них, фактически, только один выход… — Вниз, живо! — рявкает Торин и увлекает отряд к чернеющему внизу углублению в скале, узкий козырек над которым может послужить укрытием хотя бы с одной стороны. В движущиеся мишени попасть сложнее, и они добегают до неглубокой пещеры без потерь. А сверху уже доносится топот ног, и вовсю сыплются камни: орки спешат догнать ускользающую добычу. — Тут вход, — машет рукой кто-то из мастеров, указывая на зияющий проем, наполовину скрытый большим валуном. Торин подхватывает протянутый одним из гвардейцев факел и командует: — За мной! Десяток воинов устремляется за предводителем, обнажив мечи и топоры, за ними следуют остальные, поддерживая раненых под руки. Двалин с пятью оставшимися гвардейцами прикрывает отход. Первых свалившихся им на головы орков они сносят влет, но на их место тут же спускаются следующие. Завязывается ожесточенная драка. Когда последние из отряда оказываются внутри, Двалин запрыгивает в проем, хлопая по плечу ближайшего гнома с внушительным молотом в руках, и пока гвардейцы обороняются от пытающихся протиснуться в узкий тоннель орков, они в несколько ударов обрушивают вход. Убедившись, что каменную преграду их преследователям не преодолеть, они бросаются вслед за отрядом по извилистому коридору. Сложно сказать, орки ли прорыли эту сеть узких туннелей и переходов, или кто-то другой, но они держатся настороже, освещая факелами выщербленные стены, и с опаской минуя боковые ответвления. Коридор начинает расширяться, и Двалин переходит на бег, устремляясь к голове колонны. Он почти нагоняет Торина, когда туннель заканчивается, приведя их в большую продолговатую пещеру. Пламени факелов недостаточно, чтобы осветить противоположную сторону и высокий, теряющийся в полумраке потолок. В дальнем конце пещеры угадывается очередной вход, достаточно широкий, чтобы четверо могли пройти в ряд, справа — ход чуть поменьше. Может, есть и другие варианты, но времени на исследования нет и не предвидится: нужно найти безопасное место и позаботиться о раненых. Торин колеблется какое-то мгновение — не устроить ли передышку, но в этот момент справа раздается шум, и из лаза выскакивает разномастная толпа орков с дубьем и копьями. Гномы моментально принимают круговую оборону, оттесняя в середину самых слабых. — Ifridî bekâr! — раскатывается под гулкими сводами властный призыв к оружию, и строй ощетинивается топорами и мечами. Даже раненые, даже юнцы, не державшие в руках ничего тяжелее резца, рвутся в бой. Настоящие кхазад, с гордостью думает Двалин. Это у них в крови! Орки, опешившие было от вида свирепых противников, медленно приближаются. Двалин пробирается поближе к принцу и перехватывает поудобнее неизменный молот. Торин всегда считал его оружие слишком громоздким и неудобным, предпочитая короткий меч и легкий топор, но Двалину привычная тяжесть в руках придает уверенности. И потом, им так легко крушить кости и проламывать черепа. Вот как сейчас, когда орки с воплями кидаются вперед, неосмотрительно подставляясь под удар. Справа и слева то и дело слышится боевой клич: кхазад дерутся лихо и яростно, зная, что помощи ждать неоткуда. Краем глаза Двалин отмечает, как Торин отражает атаку и расправляется с противниками, прокручивая меч с быстротой молнии. Он весь сейчас — вихрь стали и гнева. Удар, блок, снова удар. Взметаются полы отороченного мехом плаща и, развернувшись, принц укладывает третьего за две секунды орка. Орёл! Вот только на рожон не лезть так и не научился, мимоходом думает Двалин, обрушивая молот на уродливую голову орка, подобравшегося со спины к увлеченному схваткой Торину. Ряды нападающих редеют, и оставшиеся в живых спешат укрыться в спасительной тьме туннеля. Преследовать их никто не собирается — самим бы успеть ноги унести. Особую скорость, впрочем, развить не удается. Все устали, вымотаны, кто и вовсе на ногах еле стоит. Сил придают только мысли о возможной погоне. Когда, примерно через час изнурительного бега в полутьме, позади раздается нарастающий топот множества ног, они могут только обреченно привалиться спиной к спине, готовясь продать свою жизнь подороже. — Там свет! — возбужденно кричит идущий впереди тот самый юный резчик, заглянув за поворот туннеля. Позабыв разом про усталость, они бросаются к спасительному выходу, от которого их отделяет всего лишь сотня шагов. Сто шагов — и толпа вооруженных орков, бегущая по следу. Хороший стимул, чтобы нестись быстрее ветра. Торин в два взмаха меча обрубает жесткие ветки жимолости, перегораживающие выход, и Двалину кажется, что он никогда еще так не радовался солнечному свету, как в тот миг, когда они вырываются из душной тьмы туннеля на поверхность. Гвардейцы, во главе с принцем тут же встают у входа с оружием наготове, другие помогают принять раненых и оттащить их на край каменистой площадки, кто-то подбирает камни, чтобы обрушить их на преследователей. Они успевают вовремя. Как только последний гном вылетает из туннеля, гвардейцы становятся стеной у входа, отбивая атаки орков. Судя по разъяренным крикам и ругани, морготовы отродья прекрасно понимают, что проиграли. Их позиция слишком уязвима, чтобы на что-то рассчитывать. Оставив несколько трупов, валяющихся у самого выхода, они отступают. Гномы облегченно опускают топоры, переводя дух. Можно, наконец, расслабиться. Можно бросить на землю поклажу, поискать место для костра, и заняться лечением. Когда из туннеля вырывается здоровенный орк с оскаленной пастью и зазубренной пикой наперевес, все уже настолько заняты своими делами, что не успевают среагировать. В каком-то странном оцепенении они могут только смотреть, как орк кидается на ближайшего к входу гнома, стоящего к нему спиной, делает два стремительных шага и… пошатнувшись, падает, утыкаясь мордой в каменистую землю. Из проломленного черепа медленно течет черная кровь. Тощий парнишка-камнерез стоит над поверженным противником, крепко сжимая обеими руками маленький молоток, и тяжело дышит. — Я же говорил, что молот — страшное оружие, — оправившись от изумления, заявляет Двалин. — В умелых руках, — усмехаясь, соглашается Торин.***
При всех очевидных минусах, путешествие под горами приблизило их к поселению в Железных Холмах значительно быстрее, чем можно было представить, и после короткого привала они отправляются в путь, рассчитывая уже к вечеру оказаться на месте. Грор приходит в ярость, узнав о хозяйничающей на его землях банде, и распоряжается немедленно снарядить отряд, предложив эреборцам присоединиться к охоте — если на то есть желание. Возглавить солдат вызывается его сын Наин, которому, как и отцу, не терпится отомстить за пролитую кровь сородичей. Выступление назначено на следующий день, а пока у них есть время подлатать раны и наточить клинки. Мастеров сопровождают в отведенные для них покои, и принц не забывает проследить, чтобы пострадавшими гвардейцами занялись лекари. О самом бы кто позаботился, ворчливо думает Двалин, следуя за Торином, который отдает слугам последние распоряжения: разместить, накормить, проверить броню, привести в боевую готовность оружие. Когда все удаляются, тот несколько секунд стоит неподвижно, глядя растерянно на непривычную обстановку, словно не понимая, где находится. А потом поворачивается к Двалину и кладет руку ему на плечо. — Спасибо. Двалин несколько раз моргает, пытаясь понять, о чем это он. — Если бы не ты тогда… Торин улыбается устало, но тепло, и Двалин наконец понимает, что принц имеет в виду. Тот орк в пещере, которого Двалин так вовремя остановил. Но он решительно не понимает, за что тут благодарить. В бою обычное дело — подстраховать напарника. Торин бы сделал то же самое. — Сочтемся, — он ухмыляется, опуская медвежью лапу на плечо принца.***
Всю последующую неделю они преследуют засевших в горах орков, разыскивая их схроны, и методично вырезая злобных тварей десятками. В первой же схватке Торин возвращает долг, снеся голову особо шустрому выродку, собирающемуся проделать в Двалине дырку копьем. Они дерутся плечом к плечу, легко, без усилий, считывая намерения друг друга, подхватывая и продолжая начатые движения, словно не четыре месяца тренировались вместе, а всю жизнь сражались бок о бок. Делят по вечерам нехитрый ужин. Перешучиваются, раскуривая трубки в дозоре. Укладываются рядом, прижавшись теснее, и укрываются двумя плащами, потому что ночи в горах холодные, а так — теплее. Иногда Двалину кажется, что он не прочь провести так всю оставшуюся жизнь. На исходе седьмого дня они расправляются с остатками банды, и с триумфом возвращаются в Железные Холмы, где по случаю победы устраивают оглушительную пирушку. Которую эреборцы, валящиеся с ног от усталости, умудряются самым обидным образом проспать. Впрочем, главные торжества еще ждут их впереди. В Эреборе их встречают, как героев. Трор лично приветствует гвардейцев, отмечая каждого. На воинов золотым дождем проливаются награды и поощрения. — Молодец, мой мальчик! — Король кладет руки на плечи Торину, который наклоняет в знак уважения голову. — Счастливый день для рода Дурина. Удачу ты принес в Эребор! Он действительно рад. Много веков гномы из клана Долгобородов живут с ощущением постоянной затаившейся угрозы. Они чувствуют, хотя и не осмеливаются признаться в этом вслух, что над их народом словно тяготеет неведомое проклятие, обрывающее жизни молодых королей, сгоняющее с обжитых мест после тысячелетнего процветания, обрекающее на скитания и лишения. Можно быть бесстрашным воином и непревзойденным полководцем, но если удача отвернется от тебя — ты погибнешь. От того, так важно знать королю, что его наследнику сопутствует везение, что однажды он передаст свои владения в надежные руки. Трор одобрительно хлопает принца по спине и продолжает нести высокопарную чушь. Торин заставляет себя выслушать нескончаемую речь, терпеливо изображая почтительного внука. Принес удачу. И это его главная заслуга: не спасение отряда, не победа над орками — доказательство везения, столь необходимого потомкам Дурина. Торжественные восхваления знати и восторженное ликование челяди оставляют неприятный, гнилой привкус. Он уже решает было удалиться к себе, когда на плечо опускается знакомая тяжелая ладонь. — Повеселимся? — Двалин ухмыляется и подмигивает. — Вечером обещают закатить пир. Что ж, раз уж один праздник они пропустили…***
Дворец гудит, как потревоженный улей. Слуги носятся туда-сюда, принося закуски и откупоривая бочонки. Эль течет рекой, а музыканты играют одну мелодию за другой. Давно уже удалились в свои покои старый король и его сын, и торжественные баллады в честь древних героев и степенные танцы сменяются разухабистыми застольными песнями и веселыми плясками. И сходят с ума скрипки, и вторят им флейты, и барабанщик отбивает бешеный ритм… Гномы и гномки без устали высекают искры подкованными сапогами, высоко подбрасывая ноги и совершая замысловатые шаги. Они сходятся и расходятся: парами, группами, цепочками. Положив руки друг другу на плечи, кружатся в хороводе. Юноши стремятся перещеголять друг друга в удали и резвости ног, девушки приподнимают пышные юбки и подпрыгивают, словно горные козочки. Двалин поддерживает свою даму за талию, без труда следуя рисунку танца. В другом конце зала Торин ведет под руку раскрасневшуюся светловолосую гномку. Они встречаются глазами, и на губах принца появляется еле заметная улыбка. Музыка меняется, и танцующие пары отступают в круг. На середину выскакивает рыжебородый гном в расшитом золотом мундире — один из доблестных гвардейцев. В руках у него кружка, доверху наполненная элем. Он ставит ее на голову и, как ни в чем не бывало, пускается в пляс: подскакивает, подбивает правой ногой левую, взмахивает для равновесия руками, и кружка каким-то чудом все еще держится у него на макушке. Темп все ускоряется, и гномы начинают хлопать в такт, поддерживая танцора громкими возгласами. А тот все стучит железными набойками о каменный пол, кружась в диком, неистовом танце. Девушки визжат от восторга, когда он, наконец, наклоняет голову, подхватывая соскользнувшую кружку и опустошая ее единым духом. Музыканты устраивают перерыв, чтобы промочить горло, и Двалин выходит на внешнюю галерею. Он набивает трубку и закуривает, облокотившись на парапет. Ночной воздух приятно холодит кожу после духоты торжественных залов. — Решил сбежать? — Торин подходит вплотную и становится рядом. — Неужели танцы наскучили? Я-то думал ты любитель пирушек. Двалин пожимает плечами. Какое-то время они молча пускают кольца дыма, любуясь необыкновенно крупными звездами, отражающимися в бегущей внизу реке. Почему-то с Торином удивительно легко молчать вместе. А ему есть о чем молчать. О том, как хочется заглянуть в невозможно синие глаза. Попробовать на вкус упрямые тонкие губы. Сжать руками каменно-твердые плечи, утоляя сжигающий изнутри голод. Об этом не то, что говорить — думать опасно. Но он справится. А вот темное пламя, название которого ему так хорошо известно, увиденное несколько дней назад в глазах принца, — это уже опаснее стократ. Потому что Торин привык добиваться того, чего хочет. И вот как справиться с этим? Увы, не все в этой жизни так просто, как хотелось бы. И не все в этой жизни позволено. Даже, если ты наследный принц. Особенно, если ты наследный принц. И уж тем более, если ты всего лишь дальний родственник королевской семьи, чья задача заключается в том, чтобы проследить, как бы вышеупомянутый принц не сложил свою буйную голову раньше времени. А Эребор — не походный лагерь в горах. И даже не чертоги в Железных Холмах. В зале музыканты принимаются наигрывать зажигательную мелодию. Торин поворачивается к нему и протягивает руки, приглашая шутливо на танец. Двалин так же в шутку принимает приглашение, и они принимаются весело отбивать сапогами ритм, зеркально повторяя движения с той же легкостью, что и в бою. Все быстрее и быстрее играют скрипки, подгоняют их звонкие флейты, и барабаны, кажется, сейчас порвутся под безостановочными ударами… Торин неожиданно улыбается, бросая на Двалина дерзкий взгляд из-под ресниц, и на следующем такте вскидывает руки ему на плечи, не прерывая танца. Тот машинально кладет руки принцу на пояс, обхватывая его за талию. И кровь шумит в ушах. Ноги двигаются сами по себе, и все плывет, словно не они кружатся в танце, а земля кружится вокруг них. И они молоды и счастливы, и весь мир — у их ног… И плевать, что там говорят про Аркенстон — Двалин знает совершенно точно: главное сокровище Эребора сейчас в его руках.