Осколки

Прошептав что-то напоследок, Дис бережно проводит рукой по мраморной плите и, поднявшись, подходит к Балину, стоящему у второй гробницы. — Балин, — она обнимает его, утыкаясь ему в шею, а он ласково похлопывает ее по спине, — Мне так жаль… — Не стоит, моя дорогая, — бормочет он и замолкает, когда она отстраняется, глядя на него с удивлением. Потому что… как ей объяснить? Не расскажешь же, в самом деле, что сам сходил с ума от горя. Что выл от отчаяния, вырывая волосы, что глаз сомкнуть не мог целую неделю. Что на седьмой день, как положено, сам выбил надпись на могиле — вон предпоследняя руна чуть кривая вышла, там, где рука дрогнула — а потом, придя к себе, забылся наконец глубоким милосердным сном, полным густого непроглядного тумана. И сквозь эту призрачную, рассеявшуюся вдруг дымку увидел — брата. Каким он всегда был: высокого, сильного, с ухмылкой, похожей на волчий оскал. И хотел было дотронуться, обнять, но побоялся коснуться, чтобы видение не исчезло. А Двалин улыбнулся ему тепло и ласково, словно прося не печалиться о нем и не горевать понапрасну. «Я попробую», — кивнул тогда Балин. Двалин вдруг обернулся, как будто его кто-то позвал, а когда повернул голову снова, взгляд этот, отравленный горькой нежностью, Балин узнал сразу, хоть и видел его всего пару раз, и то по недосмотру. Потому что… в общем, ни на кого больше Двалин так не смотрел, даже на брата. Да и не смотрят так обычно на братьев. А смотрят — если очень повезет — перед алтарем, на единственную, раз и на всю жизнь выбранную — пару. И он вспомнил, что другой такой же взгляд, брату предназначенный, он тоже видел. Видел, но предпочитал не замечать… Двалин подмигнул ему и изобразил на иглишмеке что-то про двух мальчишек, за которыми только глаз да глаз… «Я позабочусь о них, — сказал тогда Балин. — Обещаю». И, спохватившись, кивнул, не зная, может ли брат его слышать, а потом протянул руку к растворяющемуся в туманной пелене дорогому образу. А проснувшись, почувствовал вдруг, что может дышать свободно, что ровно бьется сердце, будто лопнули железные ободы, которые сковывали его все эти дни… Он не станет ей рассказывать об этих глупостях. Мало ли, что могло привидеться с недосыпа старому гному. Да и кто ему поверит? — Не стоит, — твердо повторяет он. — Мой брат погиб, защищая своего короля и своего друга. Он сам не желал бы себе лучшей участи. С минуту Дис внимательно вглядывается в его глаза, а потом, опустив взгляд на черную плиту с краткой надписью, кивает. Обернувшись, она направляется к выходу, и стоявшие поодаль сыновья окружают ее с двух сторон, бережно обнимая. Принцесса притягивает пониже голову Кили и целует его в щеку, ласково ероша растрепанную макушку. Поворачивается к старшему сыну, заправляет за ухо выбившуюся прядь и задерживает ладонь на его лице, поглаживая большим пальцем наполовину скрытый под татуировкой уродливый шрам, тянущийся от скулы почти до самого рта. — Тебе не стоило откладывать коронацию, Фили. Ты наследник моего брата — король под-Горой. Тот дергается, как от удара. — Как я могу называть себя его наследником, если не сумел защитить своего короля? Мы должны были быть рядом с дядей… — Ты, должно быть, забыл, что говорил тебе Торин, — Балин подходит ближе, укоризненно глядя на молодого гнома. — Так я тебе напомню, мой мальчик. Твой долг — не бессмысленно пасть в битве. А вернуть нашему народу его дом, возродив былое могущество и величие подгорного царства. Именно этого хотел от тебя Торин. — И ты здорово справляешься, братец, — Кили подмигивает ему, незаметно пихая в бок кулаком. — Кили прав, — улыбается Дис. — Ты станешь достойным королем. Торин редко говорил это, но он очень гордился тобой. И тобой, Кили. Вами обоими. — Хорошо, — наклоняет голову Фили. — Но я соглашусь надеть корону при одном условии: вы всегда будете рядом со мной. Боюсь, один я не справлюсь. — Насчет меня не волнуйся, тебе от меня не отделаться, — заявляет Кили, и Дис с Балином улыбаются. Протянув матери руку, Фили ведет ее к выходу. Кили, припадая на левую ногу, следует за ними. Проводив их взглядом, Балин оборачивается к застывшему в вечном покое камню могильных плит. — Я присмотрю за ними брат, я помню о своем обещании.