Десять вечеров или Сказки Хошино

      Два лесоруба отправились зимой в горы, чтобы собрать хворост и повалить пару-тройку деревьев, стоящих сухими. Но в ближайшей округе для них уже не было работы, поэтому они пошли дальше в горы по заснеженным тропинкам, помечая больные деревья и те, на которых были большие дупла. Несколько вязанок хвороста были уже собраны, когда им попалось старое засохшее дерево, в которое когда-то попала молния.       — Давай срубим его и тогда уже повернём к дому, чтобы успеть до темноты, — сказал тот, что был постарше и взялся за топор. Но дерево оказалось заколдовано, и лезвие отскочило от коры, словно бы та была каменной. Злой дух, что обитал в почерневшем стволе, направил топор в самого лесоруба, и тот с трудом смог увернуться, но едва не остался без ноги — так сильно ударил в неё заколдованный топор. Кровь брызнула на старое дерево и на белый снег, и в следующее мгновение на лес обрушилась снежная буря.       — Беги в укрытие, скорее! — крикнул сквозь вой ветра старший лесоруб, но его напарник не послушался приказа, оторвал рукав своей рубахи и туго забинтовал рану друга, помог ему подняться и повёл с собой к ближайшей стоянке, где была старая покосившаяся хижина, в которой ночевали порой странники и сами лесорубы, если ночь заставала их в лесу.       — Оставь меня, иначе ты не дойдёшь до дома! На мне теперь проклятье злого духа, ты не сможешь победить его, брось меня тут, — уговаривал младшего лесоруб, но тот упрямо тащил его с собой, продираясь сквозь заросли, сугробы и густой снегопад. Метель хохотала злой ведьмой, пытаясь заморозить их обоих, остудить горячее сердце друга, желающего спасти своего напарника, ветер сбивал их с ног, под снегом прятались глубокие ямы, готовые похоронить их навсегда…       Но вышло так, что оба они дошли до хижины, и младший развёл огонь в очаге, отогрел друга и напоил его горячим вином, отдал ему последнюю рисовую лепёшку и долго потом ухаживал, словно за родным братом, покуда тот не смог снова ходить. А проклятье злого духа развеялось от огня настоящей дружбы…       Сакураи открыл глаза, сощурился от яркого света, падающего из окна. Белые стены, белый потолок, белая постель… больница. Ну, да, конечно…       — Наконец-то! — раздался рядом знакомый голос. — Ну и горазд ты спать, Ацу-кун.       Повернув голову, Ацуши увидел улыбающегося Хошино… и на душе сразу стало теплее.       — Привет, Хидэ-кун, — хрипло отозвался он, сглотнул и прокашлялся, чтобы не сипеть. — Ты давно тут? А где…       — Имаи-сэмпай увёл её домой, когда врач сказал, что никакой опасности нет и ты просто дрыхнешь. Я так рад, что ты очнулся, А-тян! Но должен тебе сказать…       — Да знаю я, — вяло отмахнулся Сакураи, но ритм-гитариста не так легко было сбить с толку.       — Знаешь, потому что я тебе уже говорил. И ещё раз повторю: не умеешь драться, так хоть на рожон не лезь. А если бы они тебе руку сломали? Пришлось бы Хисе нового ударника искать.       — Ну… не сломали же… ано… ты очень вовремя подоспел, Хидэ-тян… спасибо тебе, — глаза Ацуши предательски блестят, он отворачивается к окну, чтобы скрыть это, но Хошино слышит знакомые нотки в его голосе и улыбается снова.       — Ты же мой друг, Ацу-кун. Я не мог опоздать.