Десять вечеров или Сказки Хошино

      Последний день осени выдался тёплым и безветренным, Хошино Хидэхико провёл его в горах Гуммы, гуляя по посветлевшему без листьев лесу, среди притихших сосен и елей. Узкие дорожки на склонах холмов напоминали ему его собственную жизнь, то бесконечно вьющуюся мимо обрывов, с которых открывались великолепные виды, то уводящую в глушь и черноту хвойного леса, наполненного тревожными запахами. Алые клёны уже облетели, отгорели там, где ими любовались сотни и тысячи человек, и теперь красивые холмы обезлюдели совсем — до весны.       Одинокий мужчина никого не встретил за всю прогулку, никто не помешал его мыслям неспешно течь, уводя в прошлое. В то далёкое время, когда он был счастлив, молод и успешен, работал на износ, творил, любил. И был любимым. Нынче всё это казалось странным сном, из которого реальными были только гитары, стоящие на стойке в его квартире, в Токио. Хидэ пробовал жить на островке архипелага Рюкю, но не выдержал долго тамошней праздничной суеты, всё время тосковал по холодным горам своей родной префектуры, страдая от жары и влажности окинавского климата. А сын остался там, по-братски разделив кров со сводным старшим братом.       Вернувшись в Гумму, Хошино купил себе хороший дом на окраине Фудзиоки и часто выезжал гулять в горы, ловко управляя миниатюрным электрокаром. С тех пор, как распалась группа, журналисты уговаривали его написать мемуары, ну, хотя бы тоненькую книжку… и он всегда вежливо отвечал, что ему нужно сперва хорошенько подумать, чтобы вспомнить самое важное. Вот и ходил по лесам, размышляя о прошлом, не заботясь больше о настоящем и будущем. Гитару в руки брал редко — болели отвыкшие пальцы. И память сразу взрывалась огнями софитов, бьющих в глаза, грохотом музыки в усилителях… сжимала сердце тоской.       Никогда больше.       Первое время было очень тяжело привыкнуть к тому, что рядом больше нет тех четверых, которым он отдал чуть ли не половину жизни. Что больше не нужно колесить по Островам с концертами, не нужно просиживать ночами в студии, спорить, соглашаться, сочинять, играть, петь бэки, пить за компанию, даже если совсем не хочется… дышать общим дымом от сигарет, даже если давно уже бросил курить. Хидэхико звали в другие проекты, но он снова и снова отказывался, покуда не отстали. И причина была не в усталости и не в возрасте. Просто в голове больше не рождались новые мелодии… и некому стало рассказывать сказки на ночь.       Хошино вернулся к своему дому, когда уже начало темнеть. Поужинал под монотонный бубнёж местного диктора новостей, не вслушиваясь, обратив внимание только на прогноз погоды — обещали назавтра снег и даже метель. Хотел уже ложиться спать, но, взглянув в окно, замер. Потом даже взял фонарь и, накинув пальто, вышел в прохладную темень. За порогом висела плотная кисея тумана, такого густого, что столбики крыльца уже были в мутной дымке, а низенькую ограду было не видно вовсе.       «Наверное, поблизости просыпается вулкан», — отрешённо подумал бывший гитарист, выходя в молочную мглу… но воздух пах только осенней сыростью, без примеси вулканических газов… и Хидэ вдруг расхотелось спать. Подсветив себе дорогу фонариком, он обошёл свой дом вокруг, кутаясь в незастёгнутое пальто, глубоко вдыхая влажный воздух, наполненный пряным запахом палой листвы и жухнущей травы. В маленьком садике стояла деревянная скамейка с удобной спинкой, и, садясь, Хошино обнаружил, что мимодумно шарит по карманам в поисках сигарет и зажигалки. Которых уже столько лет нету в его карманах.       Свет в доме гаснет, повинуясь датчику движения, оставляя пожилого мужчину наедине с туманной ночью и восходящей над горами луной… а ещё были мысли о прошлом… и Ацуши, усевшийся на спинку скамейки. Лунный свет обливает его призрачным светом, вырисовывая в тумане бледное лицо и руки, белую водолазку без рукавов… капельки тумана белёсыми блёстками осыпают длинные чёрные волосы и чёрные брюки с очень высокой талией, тускло посверкивают на чёрных ботинках, стоящих на сиденье, возле бедра гитариста. В чёрных глазах по-кошачьи светятся маленькие луны.       — Доброй ночи, Зануда-кун, чего не спишь?       Хидэхико вздыхает, не глядя на ночного гостя. Уж он-то точно знает, что нельзя разговаривать с призраками — во всех сказках это заканчивается плохо. Хочется спросить: «Почему ты бросил меня?» Но он по-самурайски молчит, терпя тупую боль в груди, растирая правой рукой немеющую левую руку. Врач, помнится, посоветовал массаж и прогулки на свежем воздухе, а в онсэнах просил не засиживаться дольше пяти минут. Хотя сейчас вокруг такой туманище, что кажется, будто сидишь под водой.       — Не обижайся, милый, я же не нарочно, — снова подаёт голос Сакураи. Он выглядит виноватым, но Хошино не проведёшь этими артистическими уловками. — Ну, пожалуйста, не сердись на меня, Хидэ-тян. Лучше расскажи сказку… ведь уже почти ночь.       — Какую? — губы гитариста слабо шевелятся, он просто не может продолжать молчать, когда любимый так просит. — Я, кажется, рассказал тебе все, какие знал…       Красивые брови Ацу взлетают вверх, он тихо смеётся, прикрывая рот ладонью.       — Тогда давай, я сам тебе сказку расскажу, хочешь?       — Конечно.       Хидэхико серьёзен, он верит, что духи умерших могут поведать в иносказательной форме очень важные вещи, предостеречь от опасности, помочь в трудную минуту. Конечно, они коварны, и взамен за информацию, обычно, требуют высокую плату. Но он не боится.       — Пойдём в спальню, дорогой, ведь сказки надо рассказывать, лёжа в постели… ты же знаешь, я так привык.       Легко соскочив со скамейки, Ацуши протягивает любовнику руку, и тот, движением плеч скинув пальто, поднимается и идёт вслед за ним, крепко сжимая в ладони его длинные тёплые пальцы. Боль уходит, ночь превращается в день, осень — в весну, облетевшие клёны — в цветущую сакуру… и одиночество бежит без оглядки, потерпев поражение…       Бледное морозное утро медленно осветило фигуру полусидящего на садовой скамейке мужчины. Чёрное пальто блестело инеем, тонкие иголочки льда покрывали руки и лицо, словно скрыв его под белой маской смерти — такое спокойное и умиротворённое. На бледных губах навсегда застыла слабая улыбка, а лёгкий ветерок трепал седые волосы, отряхивая их от инея.       Чуть позже начался снегопад…