Детдомовец

-Это был один из лучших дней в моей жизни, - Тэхен немного смутился, улыбнувшись и отпив колу из пластикового стаканчика. – Если вы не против…, могу я еще приходить сюда? С вами так весело и… -В любое время суток! Хоть каждый день! – Хосок вскочил с дивана и налил себе и парням еще колы. – Поднимем стаканы за нового друга! Ура! У нас пополнение в банде! -Банде? – не понял Юнги, хмурясь. Они все же чокнулись и выпили все до дна. -За банду! – крикнул радостно Тэ, и Хосок засмеялся. -Уже вошел в атмосферу, да? – он приобнял мальчишку за плечи. – Тогда приходи завтра после завтрака, я введу тебя в наши дела. -Хосок…, - Юнги тяжело вздохнул. – Не думаю, что это хорошая игра… -Да ладно тебе! Тоже мне, паинька. Никакой преступности, сам же знаешь…. Ну ладно, уже поздно. Тэхен, тебе пора идти, а то вдруг еще потеряли. До завтра. Намджун был вне себя от паники. Когда Тэ вернулся домой, парень в судорогах бегал из комнаты в комнату, а стрелки на часах заслоняли девять. А Сокджин сердился, но все же прятался за нежностью и недопониманием. Игривость вечера пропала, сменилась на стыд. -Простите, хены, - проговорил мальчишка на пороге. – Я просто гулял и… Намджун прижал его к себе и поцеловал макушку. -Главное, что ты здесь, малыш, - по-отцовски сказал он. – Пожалуйста, в следующий раз предупреди нас, что ты задерживаешься. Тэхен кивнул, сжимая мятную толстовку на спине Намджуна и греясь теплом его тела. Сердце парня так часто билось, что взволновало мальчишку. Так сильно хен любил Тэ, так трепетно заботился о нем, что на мгновение тот даже передумал идти к новым друзьям. Но только наступила ночь, как все желания и мысли обрели новую жизнь. Сумасшедший месяц начинался постепенно. Тэхен почти все свободное время стал проводить с Хосоком, так как Юнги почему-то прятался в квартире. Сначала это было весело: прогулки по закоулкам и безобидные пранки над прохожими. Затем Хосок стал пугать их самодельными звуками, а после издеваться над ними. Тэхен бегал по рынку и крал еду, а Хосок выпрашивал деньги. Жизнь превратилось в такое безумие, что Тэ уже не мог остановиться и лишь дома держался миленьким мальчиком. А за его пределами, сущность детдомовца и бунтаря процветала и господствовала, чувствуя свободу. За следующие несколько месяцев Тэхен совсем вышел из себя. Он начал пропускать школу, веселясь в квартире Хосока и Юнги, а ночью бегать с Хосоком по городу, обворовывая встречных прохожих. А Юнги все прятался. Он говорил, но его никто не слушал. Потому спустя пару недель парень стал просто наблюдать за увлеченными хулиганством друзьями. Юнги и так не особо любил, чем занимается Хосок, но с приходом Тэхена в их банду, он вовсе превратился в прилежного мальчика. Отчаянные попытки время от времени все же ни к чему не привели. Сокджина замучили сомнения лишь спустя год после прогулок Тэхена. Намджуна загружали на работе с потоком новых авторов, и Тэ будто подумал, что теперь и дома можно стать немного непослушным. Большие вещи, одолженные из гардероба хена сменились на обтягивающие джинсы, черную толстовку и кожанку, и так парень ходил почти всегда. Он чаще запирался в комнате, выходя лишь на совместные трапезы. Сокджина пугало такое поведение, а Намджун, когда видел Тэ после работы, только говорил: -Парень взрослеет. -Разве? Посмотри, каким закрытым он стал, - отстаивал свое брат. -Может, у него появилась девушка, и он пока не хочет нам об этом говорить, - казалось, Намджун говорил так из-за усталости. – Давай подождем еще немного, и тогда спросим его. Но сколько Сокджину нужно было ждать? А Тэхену становилось только хуже. Один день в роли хулигана уничтожал частицу доброты и невинности. Признавать заботу семьи стало трудно сравнивать с любовью. А остатки прошлого постепенно стирались, даже хорошие. Лунный свет из открытого окна и двое подростков стали для Тэхена лишь размытым прекрасным сном. Хосок научил его вскрывать замки, и они на пару забирались в мелкие магазинчики, чтобы забрать еду, алкоголь и кое-какие сувениры. Юнги стал для них тенью. Бесполезным, неспособным человеком. Парни проводили с ним время в квартире, но ничего почти ему не рассказывали. Но Юнги не чувствовал обиды. Он, скорее, был напуган. «Так больше не может продолжаться».