***
Я чувствовал себя таким одиноким. И ты тоже, Ал? Больно было не получить столь нужной поддержки от брата, услышать отказ. Но еще больнее — лицезреть, как ты стыдливо отводишь глаза, видя на мне тамплиерское тряпье, пестрящее ярко-красными тонами. Со временем боль прошла. Но обида продолжала расти.***
Неожиданно, да? Смотришь на меня, неосознанно прижимая крепче к груди чье-то хрупкое тело. Позади дымятся башни Бастилии, а народ истошно кричит, дергая факелами, подпрыгивает. Но все звуки на фоне — лишь далекое эхо, а силуэты — кривой мазок кисти. Все сливается где-то позади. Твои глаза сосредоточены на мне, я то знаю. Глядишь пытливо, ждешь моей реакции. Или снова порицаешь? Я выгляжу неважно, да. Тюремное заключение вообще никому на пользу не идет. Худощавое тело покрыто рубцами и ожогами, когда-то блестящие волосы отныне — потускневшая медь. Лицо, бледное и осунувшееся, губы, судя по ощущениям, разбиты вдребезги. Но глаза мои горят, как никогда раньше. Ты же видишь, да? Я не сдался. Стоило топоту чужих сапог оглушающим звуком донестись до моих ушей, как я тут же срываюсь вниз, уперто хватаясь тонкими пальцами за крошащийся камень стен. Спускаюсь, царапая руки и колени. Но я убегаю не от тебя, а от них. Ты даже и пальцем не пошевелишь, чтобы меня поймать. Противно? Быть может.***
Всепоглощающее чувство одиночества, что тянуло вниз, не давая подняться с колен, я предпочел заменить на что-то более мотивирующее, дарующее сил. Сосуд мой был наполнен адским варевом, ярко-красным, острым, обжигающим. Пусть месть и подают холодным блюдом, но, чтобы его приготовить, надо посетить кухню этажом ниже и, деля костер на пару с дьяволом, закидывать в котел все самое плохое и отвратное, что найдешь в себе. Перед подачей же стоит продегустировать блюдо, окончательно решив, достаточно ли специй было брошено. Я вкушаю и ощущаю, как пламя внутри разгорается сильнее, предвкушаю, как они, поедая мой шедевр, будут сгорать изнутри. Я слишком плох для этого мира.***
— Это не так. Серые глаза напротив упрямо взирают на меня, тонкая рука, облаченная в синюю ткань, вытянута вперед. Предплечье, которое сжимает кожаный наруч, вздрагивает, стоит скрытому клинку выдвинуться вперед, блеснув в свете ярких лучей. Я кидаю смешок, тряхнув головой. Пряди, собранные позади красной шелковой лентой, подрагивают от моего мимолетного движения. Я действительно усмехаюсь ей прямо в лицо, всем своим видом показывая, что ее слова о доблести и чести — бред собачий, но… Внутри с ужасом понимаю, что понемногу остываю, и сердце перестает напоминать стальной раскаленный механизм. На меня впервые за долгое время смотрят с надеждой, с верой. Я уже и забыл, как должен выглядеть живой взгляд. Взгляд, полный упрямства, понимания, принятия и полного безрассудства. Софи ранена, она устала. Но ее упертость не позволяет ей мирно сложить оружие и убраться восвояси. Девушка лишь продолжает стоять передо мной, мелко подрагивая, но с уверенностью щебетать, что никогда не поздно изменить свою жизнь. Я в ужасе. И я доволен. Мнимое чувство нужности вспышкой отдается в груди, но я стараюсь его приглушить. Даже собственный брат отвернулся от меня когда-то. Нет… такого не бывает. — Ты меня совсем не знаешь, Демоле. — Это не дает мне право ставить на тебе клеймо. Глаза мои удивленно зыркнули выше, оглядев худощавое лицо, скрытое за тьмой капюшона. Ее глаза тоже горят, но это не просветы адского пламени, это… что-то другое. — Какое благородство. — Этому меня научил твой брат. Громкий смех разрывает тонкую пленку устоявшейся тишины вокруг. Я смеюсь, раздирая глотку, смеюсь сквозь соленые слезы, сквозь боль, досаду и разочарование. Альфонс не благороден. И Софи тоже. В этом мире нет честных и благородных людей, ведь, как говорил один великий поэт… Ад пуст. Все черти здесь.***
Содрогаюсь всем телом. Руки, совсем окоченевшие и влажные, скользят по камню вниз, а после я поднимаюсь с колен. Одежда давно промокла и прилипла к телу, но я и этого не замечаю. Ненавистное шестое чувство, доставшееся мне по наследству от отца вместе с золотыми глазами, которые так привлекают всеобщее внимание, уловило звуки неторопливых шагов позади. — Что ты тут забыла? Появилось липкое ощущение, что кто-то нагло ворвался в самую душу, небрежно лапая и пачкая личную вещь, ломая ее, равнодушно отбрасывая в сторону. — Подумала, что тебе нужна помощь. Усмехаюсь. На этот раз отчаянно. — Ты ничем не сможешь мне помочь, — быстрым движением руки утираю слезы с щек, понимая, что красноту с глаз подобным образом убрать не получится, поэтому, проморгавшись, оборачиваюсь, стараясь смотреть куда угодно, но не на Софи. — Лучше иди, помоги своему наставнику. Последнее слово произношу с отвращением, искривляя лицо. Девушка, на удивление, усмехается. — Это еще одна причина, по которой я здесь. Вновь проморгавшись, недоуменно гляжу в ее серые омуты, совсем позабыв, что нужно избегать прямого контакта. Иначе утону в этой дымке.