***
На следующий день сразу после работы я забежал в торговый центр и купил модную подростковую куртку, примерно прикинув размер. Выбирать обувь я побоялся, но зато набрал в супермаркете целый пакет снеков, фруктов и напитков. Со всем этим добром я явился в переулочек, где всегда играл на гитаре. Ждать пришлось долго. Я успел досконально изучить все вывески, балконы, крылечки, витрины, проклясть июльскую жару, московскую пыль и собственное добросердечие, прежде чем передо мной снова появилась Алиса. Появилась и заявила: — Я думала, что ты не придёшь. — Я же обещал. — Все обещают, — фыркнула она и тут же продолжила, даже не обратив внимание на мой пакет: — Слушай… как тебя зовут? Только в этот момент я понял, что вчера даже не представился, и сконфуженно пробормотал: — Юра. — Юра, есть деловое предложение, — продолжила она. — Я хорошо пою. Ты отлично играешь, но с голосом у тебя проблемы. Мы могли бы дополнять друг друга, а деньги делили бы пополам. Тем более что ты в них не очень нуждаешься. Согласен? Я давно заметил, что все девочки-подростки делятся на два типа: скромные тихушницы, стесняющиеся обратиться к продавщице в магазине, и деловые дамы, прямолинейные, как танк. Алиса, очевидно, относилась ко вторым, что было довольно логично в её ситуации. — Согласен. А что ты умеешь петь? — Почти всё. Бардов, русский рок, романсы…***
Тот вечер стал началом нашей с Алисой дружбы. Куртку и еду она приняла с благодарностью и, уплетая булочки и мандарины, рассказала мне о своей жизни. Как выяснилось, сиротой она осталась больше года назад. Единственная московская родственница тётя Света быстро прибрала к рукам квартиру сестры, а племянницу определила в интернат. В интернате Алисе не понравилось, и она сбежала. Воровала еду на рынках, попрошайничала, ночевала на вокзалах. Однажды её поймали и отправили в детский дом. Переждав там зиму, она снова сбежала. Как-то весной Алиса встретила студентку консерватории Дашу — ту самую добрую девушку, приютившую её у себя на съёмной квартире, пока соседка жила с парнем. Правда, денег у Даши было очень немного, да и соседка периодически возвращалась, но жить Алисе стало комфортнее. Даша же научила Алису петь. Увидела в ней талант и объяснила, как попадать в ноты. Так Алиса начала петь на улице — сначала одна, а затем на пару с таким же бездомным старичком-баянистом. Одним дождливым июньским днём старичок помер, и Алиса взялась за поиски нового аккомпаниатора. Так она встретила меня. Надо признать, несмотря на почти десять лет разницы в возрасте, сошлись мы с Алисой легко и крепко. Несколько раз в неделю мы встречались во всё том же переулке и пели песни. Брать все заработанные деньги она наотрез отказалась, поэтому мы честно делили их пополам. Зато мне регулярно удавалось под видом подарков вручать ей новую одежду и вкусную еду. Спустя два месяца после знакомства я, бестолковая башка, додумался загуглить благотворительные организации, помогающие бездомным. Выписал адреса и на следующий день вручил Алисе. К моему предложению она отнеслась скептически, но бумажку в карман положила. При очередной встрече сообщила беззаботно: — Пустили меня в эту твою ночлежку. Дали вымыться лишний раз, кровать чистую застелили. Правда, пришлось им доказывать, что мне уже есть восемнадцать — а то отправят ещё в детский дом. До сих пор не понимаю, как работники организации ей поверили. Алиса выглядела не старше, чем на четырнадцать.***
Сейчас, по прошествии лет, я могу искренне признаться: я любил Алису. Платонически, разумеется. В ней я обрёл младшую сестру, о которой мечтал полжизни. С одной стороны, мы были на равных, а с другой, я мог заботиться о ней, чувствовать себя нужным и важным. Жизнь мне осложняло только то, что Алиса никогда ни о чём не просила и не говорила прямо о своих желаниях. О многих её маленьких мечтах я узнавал совершенно случайно. Например, однажды вечером, уже закончив играть, мы сидели на лавочке и болтали: Алиса ногами, а я какие-то глупости о своих планах на будущее. В какой-то момент я прервал свой монолог и заметил: — Ты со своими данными, наверное, мечтаешь учиться в музыкалке. Тебе ведь всё равно нужно какое-то образование. Я всё думаю, как это устроить… — Никак это не устроить, у меня ведь даже документов никаких нет, и получать их я не хочу. Какой я буду панк с документами и в интернате? А мечтаю я о яблоках в корице. — О чём? — озадаченно посмотрел на неё я. — О яблоках в корице. Мама их часто делала, когда я маленькая была. Нарезала дольками и корицей посыпала. Запекала их иногда так. Вкуснее любых конфет было! Честно признаться, я часто забывал о том, что мы с Алисой на самом деле из разных миров. Когда мы гуляли вместе по закатному городу, спорили о музыке или рассуждали о жизни, мне казалось, что мы выросли вместе. Только в такие моменты, как этот с яблоками, я вспоминал, что жизнь на самом деле омерзительно несправедлива. Разумеется, перед следующей встречей я купил корицу, нарезал дурацкую антоновку и принёс Алисе. В тот раз я впервые увидел, как она плачет. Вообще она всего два раза при мне плакала: в ту оказавшуюся последней встречу и с яблоками. Запихивала дольки в рот и размазывала слёзы по опухшему лицу.***
Лучший наш день, который я никогда, наверное, не забуду, случился в её День рождения. Она уже неделю как жила в квартире у Даши и прибегала на наши свидания абсолютно счастливая. Однако в воскресенье Алиса превзошла сама себя: ждала меня, буквально пританцовывая и сияя улыбкой, как медный таз. Не успел я подойти, как она выдала причину своей радости: — Представляешь, Даша мне на день рождения платье подарила крутое! И книгу! — Поздравляю! А у тебя день рождения сегодня что ли? — в очередной раз блеснул я сообразительностью. — А почему ты мне раньше не сказала? — Ну да. Не сказала, потому что… Не знаю. Не сказала, и всё. — Понятно всё с тобой, — изрёк я. — Так как нормального подарка у меня нет, поедем с тобой в московский Диснейленд. Всё равно давно хотел тебя туда свозить, — это была неправда, идея с «Островом мечты» пришла мне в голову секунду назад. Однако эта ложь почему-то показалась мне очень красивой и уместной. Вероятно, в любой другой день Алиса стала бы возражать против таких серьёзных, на её взгляд, трат, но в состоянии эйфории от нового платья быстро согласилась. Устроив себе выходной, мы взяли такси до «Острова». В огромном парке аттракционов я сам почувствовал себя восторженным подростком. Каково же было Алисе — по сути ещё совсем ребёнку! Несколько часов она не слезала с каруселей и горок, фотографировалась с ростовыми фигурами и буквально излучала счастье. Перед обратной дорогой я купил нам по ведёрку итальянского мороженого. Кажется, Алиса никогда в жизни не держала в руках мороженое в таких количествах: перед тем, как начать есть, она долго любовалась им, старалась лизнуть с разных сторон и даже несколько раз сунула в него палец. Когда ведёрко всё же было доедено, Алиса задумчиво произнесла фразу, весь смысл которой я понял лишь несколько месяцев спустя. Не глядя на меня, она сказала: — Знаешь, Юр, ты второй мужчина за всю мою жизнь, не сделавший мне ничего плохого, только хорошее. Первым был папа. Не представляю, чем я тебя заслужила. В тот момент я почувствовал безумную гордость. Вообще-то Алису сложно было назвать неблагодарной, но такую откровенную похвалу я слышал от неё впервые. Совладав с чувствами, я всё-таки спросил: — Неужели все остальные мужчины такие уж плохие? — Понимаешь, — ответила она с готовностью, будто ждала этого вопроса, — все мужчины почему-то думают, что если я девочка без родных, то меня можно как угодно обзывать, лапать, отбирать вещи. А я, знаешь, всё-таки панк, а не танк, мне тоже бывает сложно. Не зная, что ответить, я просто прижал её, худенькую и растрёпанную, к себе.***
Спустя год после знакомства я решился позвать Алису к себе домой — раньше как-то не складывалось. В первую очередь, я боялся реакции родителей, с которыми тогда жил и которые ничего не знали о моей странной дружбе. Наконец, взвесив все за и против, я выбрал субботу, когда родители уехали по магазинам, и привёл Алису. Если бы я тогда знал, чем это закончится! Нет, мы не делали ничего предосудительного. Сначала я показал ей свою комнату. Алису особенно впечатлил мой письменный стол — логично для девочки её возраста. Она долго разглядывала мои книги и пробковую доску с полароидными фотографиями, а я чувствовал себя настоящим старшим братом. В тот момент мне впервые пришла в голову мысль убедить родителей удочерить Алису или — если возможно — сделать это самому. После осмотра квартиры я отправил Алису в ванную, а сам ушёл готовить чай. Когда она появилась из душа с полотенцем на голове, у меня уже был заварен каркаде, выложены в вазочку вафли и печенье. Мы решили не садиться за стол устроились на широком подоконнике в гостиной. Наступал вечер, большое панорамное окно в моей квартире выходило на закат, и мы с Алисой задумчиво, мелкими глотками, пили чай, любуясь на золото на голубом прямо над высотными домами. А потом вернулись мои родители. Увидев испугавшуюся Алису, папа равнодушно заметил: — Очередную девку приволок? А ей хотя бы шестнадцать есть? За совращение сейчас сажают, знаешь ли. Я почувствовал, как начинает дрожать челюсть, и осторожно поставил недопитую чашку рядом с собой. Да, я действительно иногда приводил домой девушек, но как он мог подумать такое про Алису! — Пап, Алиса — моя подруга, она мне почти как сестра! — Ага, другим своим шлюхам про эту сестру расскажи. Я нервно сглотнул и медленно обернулся к Алисе. Она изо всех сил некрасиво закусывала губу, стараясь не разреветься, но крупные слёзы уже покатились из серых глаз. Не замечая больше моего отца, глотая слова и сбиваясь она выкрикнула: — Юр, а я ведь тебе доверяла, считала самым лучшим… А ты вот для чего меня привёл, оказывается… Покупал меня всё это время, скотина. — Алиса, это неправда! Да ты для меня лучший друг! Не слушая мои клятвы, она сбросила моё полотенце, с мокрой головой выскочила в прихожую, обулась и молча выбежала из квартиры. Я так растерялся, что не успел её остановить. Когда я через пару минут осознал произошедшее, догонять её было уже поздно. Я зло посмотрел на родителей и, хлопнув дверью, ушёл в свою комнату.***
А потом Алиса исчезла. Когда я в ближайший после ссоры понедельник пришёл в наш переулок, Алисы там не было. Не дождался я её и во вторник, и в среду. Сначала я не очень переживал. Во-первых, она могла обидеться. Мне казалось, что Алиса как умная девочка подуется пару дней, а потом всё поймёт и вернётся. Во-вторых, такое уже случалось раньше. Однажды она неудачно упала с лестницы и рассекла бровь. К счастью, мир не без добрых людей: какая-то женщина вызвала «скорую» и сопроводила Алису до больницы, откуда та выбралась только на следующий день. В тот раз чего я только себе не навыдумывал! Помня всё это, я старался не накручивать себя и спокойно занимался своими делами. Однако, когда Алиса не объявилась через неделю, я всерьёз разволновался. Обзванивать больницы было откровенно страшно, поэтому я решил для начала заняться разведкой на местности — поспрашивать местных бездомных. Впрочем, на практике заниматься этим мне не пришлось. Не успел я присесть на лавочку, на которой мы с Алисой обычно выступали, и ещё раз всё обдумать, как рядом возник смутно знакомый мне мужичок с синим фингалом под правым глазом и неаккуратной щетиной. Постояв у меня над душой пару минут и дыхнув в лицо перегаром, мужичок хрипловато заговорил. — Ты, кажись, знакомый той певички мелкой? — Да, я. Что с ней? Видимо, почувствов моё возбуждение, мужичок странновато усмехнулся: — Не повезло твоей подружке, ох не повезло… — Что с ней? — повторил я не своим голосом. — Дашь сотку на водку, тогда расскажу, — продолжил ухмыляться мой визави. — Рассказывай быстро, — прошептал я, порывшись в карманах и протягивая ему несколько помятых купюр. — Быстро только кошки родятся, — заметил мужичок, но всё же продолжил. — Было это дней шесть назад. Или даже неделю. Да, тогда я подрался с Головастым… Точно неделю. Сидел я, значит, на этой самой лавочке и глаз ощупывал, а мимо эта твоя девка, как её… Алиса? Прошла. Темнело уже, а там в парке Головастый. Ну он её… Того-этого. — Убил? — выдохнул я, не веря в то, что говорю. — Ну зачем же убил. Он на то и Головастый, что не дурак. Изнасиловал, как это сейчас говорят. — Что с ней? — в очередной раз спросил я, подаваясь вперёд. — Тогда с ней ничего особенного не было. Побежала, встала отряхнулась — что ей сделается? Только вот после этого она не спать пошла, а в метро. Это я знаю потому, что сам пошёл в метро спать. А она меня обогнала. Обогнала… И раз под поезд. Даааа… Не повезло. — Она жива? — я отчаянно пытался ухватиться за несуществующую соломинку, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, а земля уходит из-под ног. — Тююю, — снова хрипло усмехнулся мужик с фингалом. — Не для того под поезда бросаются, чтоб потом жить. И ты это… если захочешь достать Головастого, придётся подождать. Он в больничке уже третий день. Ноги-то я ему переломал. Не из-за девки, конечно, по своим причинам, но таки дааа… Я уже ничего не отвечал — сидел и часто облизывал губы, чтобы не заплакать как маленький. На Головастого мне было наплевать, я винил только себя. В тот момент не просто винил — ненавидел. За то, что не уберёг, не догнал, не поговорил, не спас.***
Я всегда считал, что в конце любой истории должна стоять точка. Жирная такая точка — чтобы ничего нельзя было выдумать и домыслить. Именно поэтому на следующий день после новости о смерти Алисы я обзвонил московские морги. Съездил на опознание. Помог найти тётку Свету и студентку Дашу, с которой по злой иронии познакомился только на похоронах. Настоял на том, что бы на памятнике появилась надпись «Девочке-панку от друга Юры».