***
— Это… Тяжело. — Несомненно. Эджворт нахмурился так, что мог обеспечить себе насмешки насчет морщин гораздо ранее, чем следовало. Хотя, Гамшу они не обошли бы стороной — тот тоже сосредоточенно хмурил густые брови. И так писалась их судьба — двух отчаянных мыслителей, обреченных на унижение их внешности, которая на самом деле являлась показателем их сложных умозаключений… Пока они не расслабились, придя к решению. — По-моему, с карамелью вкуснее. — Я вообще не очень люблю конфеты. Так что, как хочешь, Майлз. Коробка лакомств с шоколадной начинкой отправилась обратно на полку, а ее карамельная сестра опустилась на дно тележки. Оба гиганта мысли — Эджворт и Гамшу — облегченно вздохнули. — Мне тут нравится, — Дик толкнул тележку вперед, и ее колесики послушно завертелись. — Играет веселая музыка, и люди тоже веселые. Видел, как та консультантка мне улыбнулась? — Не думаю, что это связанно с ее рабочим местом, — отозвался Эджворт, обвивая вокруг руки Гамшу свою. Как перед той самой консультанткой, пару минут назад. Просто на случай, если она все еще была где-то рядом. Как оказалось, рядом ее не было — но вдруг Эджворт почувствовал присутствие кое-кого другого. И сердце его полетело вниз от чувства безнадежности, как банка томатной пасты — из рук неуклюжего покупателя. — Погоди, — остановил он Дика, отпуская его руку. — Ты слышишь этот звук? Этот протяжный, действующий на нервы, противный вой? — Ну… — Дик прислушался к звукам супермаркета. — По-моему, песни выбрали нормальные. Не понимаю, что тебе не нравится. — Нет, я не об этом, — Майлз говорил не о мелодиях, гремящих из динамиков и отскакивающих от кафельных плит пола. А, скорее, о тоненьком, словно писк комара, стоне, доносящемся с соседнего ряда. — Подожди здесь, я просто кое-что проверю. Он дошел до конца ряда и повернул вправо — сделал вдох и выдох, готовясь к самому очевидному и от того худшему результату — и повернул еще раз, сталкиваясь лицом к лицу с источником нытья. Ларри Батц встретил его хлюпающими и шмыгающими звуками разной тональности. — Ах! Эджи! — хлюп, хлюп. Ларри удивленно похлопал ресницами. — Я тебя не заметил! Как долго ты здесь стоишь?! — Две секунды, — чистосердечно признался Эджворт, желая сорваться с места и убежать. — Ты что, собираешься помыть пол своими слезами? Я сообщу уборщицам о твоих благородных и самоотверженных намерениях. — Че? Не плачу я! — шмыг, шмыг. Батц потер глаза рукавом оранжевого пиджака. — И вообще, это их работа, пусть сами и убираются. — Тогда в чем причина этого громкого спектакля? Тебя слышно на весь магазин. — Не такого уж и громкого. Вон, как музыка трезвонит, — хлюп, шмыг. Ларри скрестил руки. — Значит, это у тебя такой чуткий слух, что ты услышал мои молитвы! Точно, это судьба, тебя ко мне тянет! Ты был послан мне, точно ангел, чтобы решить все мои проблемы! Эджворт выставил руки вперед, прежде чем Батц мог кинуться ему на шею. — Нет, нет, нет, нет. Решай свои проблемы сам, пожалуйста. У меня своих полно… — Эджворт вспоминал список покупок. — Уксуса дома нет. — И твой детективчик голодает, уксуса просит, — съязвил Ларри, все же предпринимая безуспешную попытку задержать Эджворта объятиями. Опять же — крайне безуспешную. — Эджи, ну умоляю тебя! — Если ты опять про своих Лол, Нин, или других каких дам — слушать не буду, — усердно отталкивая друга от себя, предупредил Эджворт. — Нет, не про девушек это! — он попытался затарабанить кулаками по груди Майлза. Выразить таким образом недовольство не вышло. — А про парня! Про парня, блин! Вдруг все движение между Эджвортом и Батцом остановилось — кулаки застыли в воздухе, ладони остановились в середине отражения очередной атаки. Лица обоих приняли неопределенное выражение. — Что? — только и выдавил Майлз, неверящим взглядом изучая Ларри. — Я про… Ни… Про Фе… Про Феникса, — слабо шепнул Ларри. Все внутри Эджворта опять оборвалось. Только в этот раз — от резкого, граничащего с истеричным вдоха. Эджворт мог расхохотаться. Мог разрыдаться. Мог зарыдать от хохота. Мог тихо лечь на пол, подавляя эмоции, и остаться лежать там на веки вечные, не способный справиться с грузом осознания. Хотя, нет, не мог. Неэтично. Поэтому он чуть изогнул бровь и поинтересовался: — Ты сейчас серьезно? Ларри, ты и… Райт? — он призадумался. — Ха, а «Ларри Райт» звучит неплохо. — Да тихо ты! Не смешно! — зардевшись, шлепнул друга по плечу Ларри. Этот удар Эджворт спокойно принял; заслужил, в какой-то мере. — Да я серьезней, чем твои отношения с детективом, друг. — Ларри, — предупредил его Эджворт. — На твоем месте я бы воздержался от подобных высказываний. — А, ну да, ну да, — всплеснул руками Батц. — У тебя же там настоящая любовь, романтика, лимонад. А у меня..! Эх! Эджворту показалось, что Ларри собирался биться головой о стеллажи; так уж резко он к ним развернулся. На всякий случай он взял друга за плечо и аккуратно приставил спиной к полкам. Выражаясь простым и понятным языком, прижал к стенке — но крайне осторожно. — Ну-ка, давай без глупостей, Ларри, — от стального взгляда Эджворта невозможно было укрыться, а его грозный голос внушал неподдельный ужас. — Лучше расскажи мне, кратко и ясно, что произошло между тобой и Райтом. У Ларри задрожала губа. Хм. Плохой знак. — Э-э-э-эджи-и… — черт, плохой, плохой, ужасный знак. — Ну почему все так вышло-о-о? — Так, ладно, беру свои слова обратно, пусть твои скелеты в шкафу остаются там же, — отпустил его Эджворт, только чтобы оказаться схваченным взамен. Ларри вновь опустил руки Эджворта на свои плечи и встал спиной к полкам. Он, фактически, все еще находился в хватке Майлза — но на деле удерживал себя на месте сам. Короче, действовал прокурору на нервы. — Ан нет! — триумфально заявил Батц, прижатый к стеллажу и невероятно гордый собой. — Слушай теперь, раз так хотел! Короче… — Нгх, — вставил один краткий комментарий Майлз, прежде чем из уст Ларри, словно буйная река, полилась история. — А проблема как раз-таки в том, Эджи, что ничего и не происходит! Вот так-то! Потому что вселенная, видимо, никогда ко мне неблагосклонна! Или как там Ли-Ли говорила… Неважно. Вот ты мне вчера сказал: бла-бла-бла, чувства другого человека изменить нельзя! И, окей, Ло-Ло мне итак не отвечает уже недели две, остыла после нашего страстного романа. Не любит меня Ни-Ни — ладно! Не звонит Ра-Ра — без обид, протопчитесь своими каблуками по моему сердцу! Ваши чувства я не могу трогать! А со своими-то что делать?! Что делать, если ты в пацана влюбился?! В пацана, который вроде с третьего класса был твоим лучшим другом, а потом — хоба! Поменялся! Стал крутым адвокатом, по-классному уложил волосы, и иногда я представляю, что он со мной заигрывает, и мое сердце такое «бум»! Понимаешь? — Ларри, — вздохнул Эджворт, — весь магазин теперь знает, что ты влюбился в… Ну, и так далее. — А пускай! — встал в драматичную позу Батц. — Я не стыжусь своей трагедии! Может, в мою честь тут даже памятник поставят… — «Парень, который ныл о своей влюбленности в супермаркете», — вообразил Эджворт. — Действительно, очень хорошая идея для статуи. — Остряк! — показал язык Ларри. — Полезное бы что-нибудь посоветовал. Полезный совет? Эджворт отвернулся от Ларри и задумался. Сдаться? Нет, нет, он бы не стал так жестоко ломать все надежды Ларри, но… Зная Феникса, такие отношения вряд ли стали бы успешными. Эджворт ни разу не видел, чтобы Феникс любовно смотрел на Ларри, открыто заботился о нем, говорил о Батце с неприкрытым восхищением… Правда ведь? Был ли хоть один человек на земле, который восторгался Ларри? Быть может, все люди любили по-разному? Даже если так, то Эджворт все равно не разбирался в таких вопросах. Ему не стоило комментировать ситуацию. — Мой совет остается таким же, Ларри, — ответил он другу. — Человеческая симпатия — с обеих сторон — не что-то, что можно контролировать. Ларри проморгался. — С… С обеих. Ага. С моей и… Точно. Ох. Черт. — Нет, я не… — начал было Майлз, но соврал бы; разве не именно это он имел в виду? — Ларри, я никак не могу помочь тебе каким-либо советом. Поверь мне, мой опыт в этой сфере… Весьма однообразен. — Да не, чувак, я, — Ларри пожал плечами и опустил взгляд вниз, — я понимаю. То есть, когда ты вчера рассказывал про этого своего ухажера, я так и подумал — нереалистично это все. — Во-первых, он не просто «ухажер», — возразил Эджворт, складывая руки в замок. — Во-вторых, я не могу с точностью сказать, что ситуация безнадежна, Ларри. Так же, как я не могу уверять о ее удачном исходе. В ответ Батц лишь отмахнулся. Майлз поджал губы. — Что же, наверное… Я пойду, — распрощался с ним Эджворт. — Уксус… И все такое. Ларри молча кивнул и повернулся к полкам с продуктами. Майлз направился обратно к Ричарду. Вот бы Эджворт сейчас столкнулся с Фениксом, а тот бы признался, что тоже влюблен в несчастного Ларри. Ха-ха… Нет, не смешно. Даже как-то жестоко со стороны Эджворта так шутить — он ведь знал как никто другой, что вселенная скупа на удачные совпадения. Голова шла кругом от нового открытия. Может, поэтому он завернул не на тот ряд… …И врезался в Феникса Райта. — Эджворт! — адвокат подпрыгнул на месте, даже не ойкнув от боли; паника наверняка ее заглушила. Он в спешке засунул что-то под свою серую толстовку. — Что ты тут делаешь? — То же, что и все остальные люди здесь. Закупаюсь продуктами, — ответил Эджворт, разглядывая выпирающий из-под темной ткани предмет в области живота Райта. — А тебя я должен предупредить, что кража незаконна. Продолжишь запихивать товары себе под кофту — и окажешься на месте своих клиентов. — Эй, не краду я ничего! — возмутился Феникс. — Тогда что это? — Эджворт сделал выпад вперед и ткнул выпуклость на животе Райта; тот содрогнулся, и тайна вмиг стала явной. Коробка конфет упала на землю, выскользнув из-под укрытия-толстовки. Работник магазина подозрительно посмотрел в сторону двух друзей, но Эджворт жестом дал понять, что все в порядке. Хотя, нет, неправда. Никакими друзьями они не были, после такого-то события. Райт уж лучше бы отбросил человечность и значок адвоката, убив Эджворта, чем объяснил эту сладкую тайну. Но Эджворт пока не собирался покидать пост блюстителя справедливости, вступая в смертельный бой, и поэтому быстро поднял коробку с пола. Ну, точно быстрее Феникса — тот едва успел присесть. — Что это тут у нас? — с явным злорадством спросил Майлз, разглядывая желтую упаковку и оранжевый бант на ней. — Нашел себе даму сердца прямо под Рождество, Райт? Поздравляю, поздравляю от глубины души. В его вопросе была не только издевка — Эджворту любопытно было узнать шансы Ларри. А что он сделал бы с полученной информацией? Кто знает. — Ага, еще чего, — закатил глаза Райт, пытаясь выглядеть непринужденно и спокойно. Выходило не очень; по движению ткани карманов можно было угадать о превращении ладоней в дрожащие кулаки. — Очень смешно, Эджворт. Отдай конфеты, это… Майе. — Меня беспокоит пауза в твоем предложении, — гнул свое Эджворт, убирая коробку за спину. — Ты наверняка знаешь, как нечестные свидетели приостанавливаются в середине показаний, чтобы выдумать новую ложь? Думаю, сейчас как раз такой случай. Уголок рта Райта дернулся. Майлз в очередной раз ощутил свое преимущество над ним… И возможную правоту смелых догадок, что пока витали полупрозрачными перьями в голове. — Знаешь, я не умею делать только две вещи: красть и врать. Так что пожалуйста, отдай конфеты. — Райт призадумался. О, несомненно, он размышлял о выходе из этой щекотливой ситуации. — Ладно, ладно, подловил. Они не для Майи. Они для одного моего… Дорогого друга, вот так. Доволен? Дорогого друга? Насколько Эджворт знал, Райт тесно общался только с Батцом и им самим. Однажды он даже назвал их своими лучшими друзьями. Эджворт не мог утверждать, что у Феникса не нашлось новых приятелей среди оправданных клиентов — чувство благодарности ведь могло послужить началом теплых отношений. Но все-таки, думал Майлз, что, если… Эджворт внимательно изучил лицо адвоката, но не нашел никаких признаков вранья; ни прикушенных губ, ни дергающихся глаз, ни складок между бровями. Он был чист, как белый лист, и так же легко читаем. Хм. Может, он и правда не умел врать? Или, наоборот: лгал невозможно хорошо. Те самые невесомые догадки-перья медленно превращались в более большие, более смелые теории, пока Эджворт передавал коробку Райту. Словно в обратной съемке, они становились на свои места, в белоснежные крылья прекрасных голубей. Птиц, что несли с собой до сих пор скрытую истину, спрятанную за пышными облаками; точно конфеты, глупо укрытые серой толстовкой. Эджворт думал, стоит ли их озвучивать. Стоит ли так бесстрашно отпускать их в полет, даже приняв в расчет весь риск? Все-таки… У него не было доказательств. А это — самая важная вещь в суде. Без нее, как Майлз говорил раньше и говорил всегда, любая теория могла рухнуть. Так стоило ли открыто предполагать, кем мог оказаться этот «дорогой друг» Феникса? Что, если Эджворт был прав? Что, если этот резкий выпад, внезапный взмах крыльев, разогнал бы тучи и пролил свет на истину? Была не была. Все же, они были не в суде. Они были в супермаркете. — Райт, ты… — вот он. Важный, отважный момент. — Ты взял эти конфеты для Ларри? И желтая коробка опять полетела вниз, сталкиваясь с жестоким полом. Работник магазина снова на них зыркнул. — Как ты..?! — глаза Райта широко распахнулись, губы — превратились в тонкую полосочку, а брови взлетели вверх. Ах, вот они, показатели нервности. — В смысле, я… Нет, Эджворт, ты вообще о чем? Вот ты шутник, а-ха… Ха… Да. Так просто?! Вот бы и в зале суда он сдавался так быстро! — Просто не говори ему! — сразу же взмолился Райт, складывая руки в просящем жесте. — Я ему все равно не нравлюсь. А конфеты — это так, ерунда. — Должен признать, твое признание крайне неожиданно, — вздохнул Эджворт. — Я и не подозревал, что ты питаешь к Ларри нежные чувства. Хотя, может, эта новость была не такой уж и шокирующей? Наверное, у Эджворта должны были появиться кое-какие подозрения. Например, днем ранее Райт обозвал Ларри «балбесом» и «придурком»… Нет, Эджворт все же плохо разбирался в человеческих чувствах. — Уже какое-то время я чувствовал себя странно, — сказал Райт. — Думал, если я буду просто относиться к нему как к дурачку, как всегда, то это пройдет. Не прошло. — Понятно, — задумчиво произнес Эджворт. — Кстати, могу я спросить, почему ты так уверен в невзаимности своей симпатии? Феникс усмехнулся и пригладил волосы. — А в этом виноват ты, Эджворт, — увидев удивление на лице прокурора, он поспешил объяснить: — Да шучу я. История твоя. Ты видел, как Ларри ею вдохновился? Кажется, он хочет опять сойтись со своей Ло-Ло, или как там ее… — Лолой, — поправил его Майлз. — Лола. Ага. Ну, короче, я вылетаю. Как ты видишь, я и не Лола, и не девушка. Зато адвокат классный. Не знаю, о чем я вообще думал, когда пришел сюда… Майлз не мог поверить своим глазам. Этот супермаркет был какой-то магической противоположностью зала суда. Непривычно было видеть Феникса таким… Неуверенным. Его скулы окрасились румянцем, а острые концы волос будто бы поникли — своим видом он напоминал… Грустного ежа. — В этом нет ничего постыдного, — заверил его Эджворт. — Я серьезно. Райт кивнул и положил коробку конфет с оранжевым бантом обратно на место; внутри у Эджворта что-то сжалось. Он попрощался: — Ладно… До встречи, Райт. Мне стоит закончить то, зачем я пришел сюда. За покупкой продуктов. Но можешь быть спокоен, я не скажу Ларри ни слова. Я не собираюсь вмешиваться в ваши личные дела. — А, — кивнул еще раз ежик-адвокат, — конечно, конечно. Эм… Пока, Эджворт. И спасибо. Эджворт кивнул в ответ и собирался уйти; теперь он знал, на какой ряд сворачивать. Голова уже не кружилась. Майлз был совершенно спокоен, не обременен тяжкими раздумьями или сложными выборами… Черт. Разве Майлз хоть раз был «совершенно спокоен» за последние пару дней? Но рано было принимать решение. Слишком рано. Ведь Эджворт вправду ничего не смыслил в таких деликатных вопросах и не имел права встревать между ними двумя. Что, если это была какая-то замудренный розыгрыш, а Майлз не понял? Не бывало таких удачных совпадений, правда? Вселенная была для них слишком ленива… Что же, если так, то Майлзу Эджворту нужно было взять дело в свои руки и показать ей пример. — Райт, как я и говорил, — окликнул его Эджворт, — я не собираюсь рассказывать Ларри о твоих чувствах. — Да, я… Уже поблагодарил тебя за это, — ответил Райт, в недоумении почесывая затылок. — Так может, расскажешь ему сам? Прямо сейчас? Если бы коробка конфет все еще была в руках у Феникса, он бы, несомненно, уронил ее еще раз. — В смысле? — В прямом. Эджворт приставил руку ко рту и протянул: — Ла-а-а-арри! — Боже, чувак, чего ты орешь?! Отчитываешь меня за шум, а сам… — вышел Батц из-за соседнего ряда и заметил Райта. — А-а-а, Ник! Можно было подумать, что Батц Райта не любил, а боялся. — А-ах, Ларри! — то же самое можно было сказать про адвоката. Майлз встал между ними двумя. — Как я и говорил тебе, Ларри, я не сильно разбираюсь в человеческих чувствах. И как я и говорил тебе, Райт, я не собираюсь ввязываться в ваши отношения. Поэтому предлагаю вам разобраться самим, без посредников, свидетелей или каких-либо кривых недосказанностей. Во время своей чувственной речи Эджворт схватил Райта за плечо, пока тот убегал, догнал смывающегося Ларри и утянул того за руку, упустил обоих и вновь поймал. В конце концов, оба парня стояли лицом к лицу, не имея возможности выскользнуть из лап грозного прокурора-сводника. Не сказать, что им это очень нравилось. — О-о чем он говорит, Ник? — Я откуда знаю… — Видите, у вас уже прекрасно развито взаимопонимание. Вы одновременно решили прикинуться дурачками, — Эджворт одобрительно хлопнул приятелей по плечу. — Ларри, Райт… Он снова прыснул от мысли о «Ларри Райте» и продолжил: — Я не имею ни малейшего понятия, как разрешить вашу проблему… Но могу лишь предложить… Поговорить. — Поговорить? — переспросил Батц, но уже не играя в идиота; на его лицо было искреннее непонимание. — Да, — утвердил Эджворт. — Речь была дана нам для коммуникации друг с другом. Не вижу никаких других применений ей. Или вы знаете, для чего ее можно еще использовать? Оба парня отвели взгляд в сторону. — Хм-м. Похоже, что нет. Что же, оставлю вас наедине. Искренне желаю удачи. Они кричали Майлзу что-то вслед, когда он уходил, но Эджворт не расслышал. Пускай, подумал он. Когда иссякают силы кричать, на место воскликов приходят обычные, тихие, скромные слова — как раз те, что нужны были этим двум громким катастрофам. А Эджворт мог и помолчать. — Что-то ты долго, — заметил Гамшу, когда прокурор наконец вернулся и вновь взял его за руку. — Случилось чего? — Нет, все в порядке, — покачал головой Майлз. — Давай поскорее закончим с покупками. — Почему? — спросил Дик. — У меня свидание сегодня вечером, — ответил Эджворт. — Будет крайне невежливо на него опоздать. Дик усмехнулся и толкнул тележку вперед.***
— Я заведу машину. Майлз кивнул и пошел оплачивать парковку. Путь в супермаркет они проделали на автомобиле; мороз оставлял мало альтернатив. Эджворт проходил мимо таких же людей, как и он сам. Людей, пришедших за подарками для родственников или ищущих пополнения для холодильников. Дама в розовой куртке, беззаботный юноша в футболке, мужчина в черном пальто, семейная пара с тремя детьми — Эджворту нравилось за ними наблюдать. Он не знал, почему его так привлекала, казалось бы, простая, повседневная жизнь. Из-за особенностей профессии, прокурор повидал много немыслимых вещей — быть может, поэтому его так восторгала обыденность. Майлз поймал себя на мысли, что был бы не прочь прожить всю оставшуюся жизнь вот так — без волнений, без леденящих кровь преступлений… Вместе с Ричардом. Погодите. Мужчина в черном пальто? — А я все ждал, когда вы меня заметите, прокурор Эджворт, — сказал тот самый человек с немецким акцентом, когда Майлз резко обернулся. Тот самый человек, который днем ранее передал ему послание от… Фон Кармы. — Guten tag. — Доброго дня, — поздоровался в ответ Эджворт, еле заметно сглатывая. — Еще одно послание, полагаю? — Вы проницательный, прокурор Эджворт, — шутливо погрозил ему пальцем мужчина, хрипло посмеиваясь. — Прокурор фон Карма говорил, что вы сообразительный. Поэтому сообразите вот это. Мужчина протянул Эджворту сложенный пополам лист, и Майлз практически выхватил его. Он смущенно прокашлялся, когда осознал торопливость своих действий. Но очередной кашель застыл комом в его горле, когда развернутая бумага молчаливо передала тревожное сообщение. — Сегодня? — прошептал Эджворт. — Он встретится со мной сегодня? — Хм-м? Наверное, — согласился мужчина, выудив тонкую сигарету из кармана. — Меня попросили передать послание, я его передал. Больше ничего не знаю. — Как это — ничего? Может, он сказал что-то еще? — выпытывал Майлз, сжимая лист в руках. — Ответьте, пожалуйста! — «Fröhliche Weihnacht überall!»… Tönet durch die Lüfte froher Schall… Weihnachtston, Weihnachtsbaum… Weihnachtsduft in jedem Raum! — только и напел посредник. — Ни-че-го, прокурор Эджворт. Веселого Рождества. Мужчина зашагал прочь, оставляя за собой клубы серого сигаретного дыма; тот проник в легкие Эджворта, заставив того закашляться. И чем сильнее Майлз пытался отдышаться, тем труднее это становилось сделать. Столь же безуспешна была попытка успокоиться; словно приступ астмы, тревога холодной слизью разрасталась в груди с каждым вздохом. Ничего, значит? Совсем ничего? Что же, письмо от Фон Кармы тоже не блистало разнообразием информации. На белоснежной бумаге было выведено одно-единственное слово: «Сегодня». Неужели это значило то, о чем Эджворт думал? Неужели именно в эту ночь состоялась бы встреча разлучившихся ученика и наставника? И каков должен был быть ее исход? Эджворт провел в раздумьях всю обратную дорогу до машины… Нет, даже когда он щелкнул дверью авто и пристегнулся, темные мысли не покидали его. — Роехали, Пичард, — он опомнился и хлопнул рукой по лбу. — Поехали, Ричард. — До сих пор не проснулся? — поддел его Гамшу. — Все нормально? Ты какой-то бледный, Майлз. — Я… Все в порядке, Ричард. Можно подумать, что эти слова были произнесены без доли сомненья; но Майлз сомневался, сильно сомневался. Момент колебания спрятался в короткой паузе между словами, точно в тени между двух гигантских айсбергов. Быть может, стоило поговорить с Диком? Рассказать ему о ситуации, поведать о своих переживаниях, обсудить положение и вместе придти к решению? Наверное, да. Наверное, так и нужно было сделать. Речь была дана людям для коммуникации друг с другом, и нельзя было найти ей другого применения — Эджворт говорил это совсем недавно, уверенно, твердо. И все же, сейчас он, прикусив ноготь, не мог поделиться своими тревогами. Он вздохнул — почти что с облегчением — когда Гамшу, не говоря больше ни слова, нажал на газ, и машина тронулась с места. Хорошо. Пусть все слова останутся невысказанными. Эти зародыши предложений станут мыслями, пищей для мозга, объектами размышлений. Благодаря им Эджворт сможет разобраться в этом беспорядке сам. Совсем один, тихо напевая немецкую народную песню, что терялась в веселых трелях радио. «Веселого рождества всем!» Раздается в воздухе радостный шум. Рождественские звуки, рождественская елка, Аромат рождества повсюду!»: Именно так звучал перевод рождественской песенки, который загадочный посол в черном пальто мычал себе под нос. Эджворт задумался — что, если это было каким-то замудренным посланием? Быть может, Фон Карма решил сыграть с ним в битву умов. Насколько быстро Эджворт сможет расшифровать подсказку из невнятных строчек старой песни и почти что пустого листа бумаги с одним словом? Насколько точнее стали его гениальные навыки прокурора? И насколько беспомощно он будет себя чувствовать, когда придет к неоспоримому ответу? О, Фон Карма наверняка желал узнать это. Желал, чтобы Эджворт ломал голову над его изощренными загадками, только чтобы познать вкус отчаяния в конце. И Эджворт не мог избежать его ловушки. Поэтому он добровольно вступил в коварную паутину, словно бабочка, готовая потерять крылья. Сегодня. Рождество. Елка. Радость. Что объединяло все эти слова? Настоящее Рождество наступало на следующий день, но записка гласила «сегодня». Значит, ожидать Фон Карму стоило именно в тот день. Но как были связаны рождественские потехи и конкретная дата? Какое событие было красной нитью, соединяющей две подсказки?.. Глаза Эджворта широко распахнулись, заливаясь хрустальным осознанием — словно дрожащий лист, покрывающийся инеем. Ярмарка. В этом месте могли звучать радостные рождественские звуки, и там могла сверкать нарядная рождественская елка. И только там предусмотрительный начальник-перфекционист ждал, пока его ученик обнаружит разгадку всех хитрых сообщений. Маленькая снежинка опустилась на боковое стекло автомобиля, оповещая о пришествии первого снега. Неотвратимого, неизбежного… Как ледяная хватка Манфреда фон Кармы.***
Огонь, ох, огонь! Он обвивает Эджворта своими обжигающими языками, пробираясь через слои одежды к коже. Он хочет оставить раскаленной плетью следы, которые никогда не уйдут. Удар за ударом, ожогов будет все больше, пока они не покроют все тело. И тогда Майлз умрет. Это нужно предотвратить. Так же — смертью. Эджворт падает на колени. Три предмета смотрят на него с преданностью и ожиданием — они готовы верно ему послужить. Они всегда готовы забрать его жизнь. Сначала Эджворт берет в руки нож, чье лезвие блестит среди огня, словно драгоценный бриллиант. Секунда, и он пробивает грудь, без труда разрезая одеяния и плоть. Но этого недостаточно. Эджворт еще жив. Затем Майлз берет бутылек яда, такой же красный, как кровь, стекающая от области сердца к животу. Молниеносное мгновение, и отрава уже жжет горло, покинув свое стеклянную тюрьму. Но этого недостаточно. Эджворт еще жив. И, наконец, он стягивает вокруг шеи веревку, вкладывая в движение всю угасающую силу; его глаза закатываются, дыхание ослабевает, весь объятый огнем мир вокруг погружается во тьму… И Эджворт умирает. Кошмар не заканчивается на высокой ноте смеха Манфреда или низком падении безжизненного тела на землю — он продолжается громкими, почти что оглушающими ударами. Словно сам дьявол-судья стучит своим молотком, оглашая неопровержимый приговор. Река с темной, но теплой водой подхватывает его, унося куда-то далеко-далеко. Далеко от пожара, далеко от страданий, далеко от всего злых вещей. Но это не имеет значения. Эджворт уже мертв. Эджворт уже давно был мертв. Он погиб ровно в тот момент, когда прочел краткую записку; в тот момент, когда услышал новость о возвращении фон Кармы… В тот момент, когда сердце его отца пронзила судьбоносная пуля. Бессмысленно, все бессмысленно — неважно, как сильно нежное течение реки хочет его успокоить. Неважно, насколько ласков голос, который зовет его, прорезая дымку сна… — Майлз! Эджворт открыл глаза. Гамшу навис над ним, улыбаясь; Майлз без раздумий протянул руку, чтобы погладить его щеку. Его кожа была мягкой и теплой, как лепестки весенних цветов, как бледные лучи летнего солнца, как… Как сама жизнь. Глупое сравнение? Может быть. Но это было всем, что сонный разум Эджворта смог выдать. — Вставай, Майлз. Я знаю, ты хотел вздремнуть, и я не хотел тебя будить, но… — Сколько я спал? — промямлил Эджворт, останавливая поток извинений и оправданий. — Эм… Час? Два? — призадумался Гамшу. — Просто, мы можем не успеть на ярмарку, да и невежливо будет заставлять Кэй ждать… — Кэй? — сонливость сняло как рукой; ловкой рукой в кожанной перчатке. — Погоди, там будет Кэй? — Ах, это должен был быть сюрприз! — опомнился детектив, но было слишком поздно; на лице прокурора уже сияла легкая взволнованная улыбка. — Ага, мы договорились встретится у главного входа. Но если ты слишком устал, я могу позвонить ей и сказать, чтобы она приехала сюда, и… — Ричард, — остановил его Майлз, садясь. — Дай мне пару минут. Гамшу практически засверкал от радости. — Есть, сэр! Дик покинул комнату, и Эджворт потер глаза. Так, для начала… Где он вообще был? Его опустившаяся рука нащупала обивку дивана, и осознание всей ситуации накрыло его с головой. По всей видимости, он уснул в гостиной на пару часов. Странно — казалось, он проспал всего несколько стремительных минут. Кошмар будто неведомой магией вырезал отрезки мирного сна, сжигая их в своем огне. Но! Но, нет, это было не важно. Важна была одна веселая девчонка, ожидающая его и Ричарда у входа на рождественскую ярмарку. Кэй Фарадэй. О, сколько он ее уже не видел? Пару недель? Что же, они длились, как года. Пока Эджворт собирался и в общем приводил себя в порядок, он думал о ней. О девочке, что безмерно помогла ему во многих делах, о девочке, что так беззаботно и ярко улыбалась, несмотря на все трудности. Эджворт восхищался ею. И он снова чувствовал восхищение, представляя, как она играет в недавно выпавшем снегу и смеется звонче рождественских колокольчиков… Совершенно одна. О, господи. Эджворт выронил расческу, которой секунду назад поправлял челку. Будто его сердце пронзил холодный клинок приближающейся опасности; клинок, который мог вонзиться в сердце Кэй. — Ричард, нам нужно как можно скорее идти к ней! — позвал он детектива, заканчивая работу с прической голыми руками. — Надо поторопиться. Мы можем потерять ее… — А? Потерять время? — не расслышал его Дик из соседней комнаты. И слава богу; Эджворт напомнил себе, что не стоит показывать паники. — Не терпится ее увидеть, да, Майлз? — Да, — сглотнул Эджворт, изучая свое взволнованное выражение в зеркале. — Прошу тебя, будь в безопасности…***
— Ми-и-и-стер Э-эджво-о-орт! — раздался радостный голос вперемешку с хрустом снега. — Га-а-амми-и! Если после первого крика еще можно было усомниться, то после второго стало предельно ясно — это Кэй Фарадэй бежала к ним на полной скорости, оставляя глубокие следы на побелевшей земле. И Майлз чуть не упал на эти следы от облегчения. Фарадэй кинулась им на шеи, поочередно сбивая с ног сначала Эджворта, а затем и Гамшу. Ну, ладно, может только Эджворта. — Кэй! — ведь Гамшу легко прокрутился вместе с ней, превращаясь в торнадо из смеха и улыбок. — Как дела, подруга? — Теперь — просто замечательно! — ответила Фарадэй. — Но ожидание было таким тоскливым… Я думала, вы обо мне забыли, как в тот раз в парке Гейтвотер! — Ай, приятель, давай не будем об этом, — потрепал Дик девчонку по голове, и из ее высокого хвоста выбилось несколько прядей. — Тем более, ты же знаешь, что мы с Майлзом никак не сможем тебя забыть. — Это точно, — Майлз воспользовался шансом вставить слово в их таратор. — Воспоминания с тобой еще надолго останутся с нами. — О-о, мистер Эджворт! Так мило! Она обняла двух мужчин сразу, изо всех сил пытаясь обхватить руками их плечи. Но радиус ее объятий оказался слишком маловат для двух взрослых дяденек, поэтому Фарадэй, пританцовывая, взяла их за руки и широко-широко улыбнулась. — А?! — воскликнула Кэй, с удивлением рассматривая их пальцы. — Вы что, не женаты еще?! — К-к-кэй! — Гамшу словно взорвался; ну, щеки его точно неистово горели. — Тихо! В смысле, я тебя не затыкаю, нет, но… Мы же договаривались… — Ричард, это всего лишь безобидная шутка, — на которую Эджворт отреагировал не так резко, как Дик; но лицо его все равно залилось румянцем. — Да-а-а, шутка, — подмигнула им обоим Кэй. — А как вам такой анекдот? Однажды Гамми, мистер Эджворт и Кэй пошли погулять на ярмарку и провели там хорошее время! — Это не анекдот, приятель. Это то, что скоро случится, — Гамшу моргнул, поняв смысл ее слов. — Ох. Аргх, п-пойдемте уже. Эджворт задумался. Нет, не с целью анализировать структуру слов Кэй, чтобы определить их принадлежность к анекдотам. Майлзу не было смешно в любом случае. Он чувствовал… Решимость. Странную решимость воплотить непонятную шутку Фарадэй в жизнь. Не про брак! Хотя… Нет, нет, нет, как Эджворт вообще мог думать о таком?! Как он мог отвлекаться на такие вещи, когда дорогие ему люди были в опасности? Кэй надеялась провести вечер без забот и переживаний, и Эджворт собирался исполнить ее план. Пусть жестокие удары судьбы падали только на него. Пусть глухой стук трости звучал только для него. Пусть Манфред фон Карма встретился бы только с ним. Эджворт не собирался подставлять Дика и Фарадэй под его удары. Майлз бросил почти что воинственный взгляд в сторону мерцающих огней впереди; а когда все трое выдвинулись в путь, положил Кэй руку на плечо. — Не волнуйся, — шепнул он. — Я защищу тебя и Ричарда. — Мистер Эджворт? — изогнула бровь Кэй. — Вы что… Боитесь чего-то? — Страх неведом мне, когда я с вами, Кэй, — покачал головой Эджворт, улыбаясь. — Положитесь на меня. Сегодня вас никто не тронет. Фарадэй улыбнулась ему в ответ и положила ладонь в перчатке поверх руки Майлза. — И вы не беспокойтесь, мистер Эджворт! Если надо будет, мы надерем поддельному Санта Клаусу за- — Погоди, что?! — отпрянул Эджворт в шоке. — О чем ты? — Ну, Гамми говорил, что у вас клаустрофобия, — потерла нос Кэй. — Так что я понимаю вашу боязнь. А вообще, мне никогда не нравились те самозванцы в торговых центрах или на таких вот ярмарках. Они же позорят честь настоящего, оригинального Санты! — Это не… — Да, согласен. Это такая наглость, приятель! — внес свою лепту Гамшу. — По-моему, они заслуживают хорошей взбучки. Эджворт не мог понять, притворялся ли Ричард ради подыгрыша Кэй или на самом деле верил в добрых персонажей Рождества. Но от размышлений его отвлек ослепляющий блеск огромной сцены. — Веселого Рождества всем! — приветствовал всех посетителей ярмарки актер в костюме Санта Клауса. — И вам веселого Рождества, дядюшка! — помахали ему Дик и Кэй. Видимо, обещания устранить всех фальшивых Клаусов исчезли с первой нотой веселых колокольчиков. Но в отличие от них, энергично размахивающих руками, Эджворт не мог пошевелиться. То, что тот актер сказал… Это было не просто душевное поздравление, и даже не фраза из его сценария. Также это предложение являлось… Первой строкой из песни посланника фон Кармы. Совпадений не существует. В этом Эджворт был уверен. Поэтому он брал все в свои руки, поэтому решал проблемы сам, совсем один. Поэтому думал и приходил к логическим заключениям без чьей-либо помощи, какими бы притянутыми за уши они не были. И именно из-за этого он подошел к Фарадэй и прошептал ей на ухо: — Кэй, не хочешь уйти отсюда? Я слышал, на другом конце ярмарки проходит спектакль со Стальным Самураем. — О-о-о, эм-м-м, — протянула Кэй, пытаясь каким-то образом удержать взгляд и на сцене, и на Майлзе. Такими темпами она могла заработать себе косоглазие. — Да я с радостью, мистер Эджворт! Только давайте досмотрим этот, ладно? Прямо сейчас он сказал, что будет звать детей к себе на сцену. И я хочу, чтобы… — Девочка в большом синем шарфе и с большим золотым ключом в волосах! Ну же, выходи на сцену! — провозгласил Санта, протягивая руку Фарадэй. — Меня позвали! Позвали меня, мистер Эджворт! — запрыгала на месте Фарадэй, и такими же прыжками добралась до сцены. — Броский внешний вид дает свои плоды, — усмехнулся Дик, наблюдая за радостной девчонкой. — Смотри, Майлз, она на седьмом небе от счастья. — Меня смущает лишь то, что они приняли ее за ребенка, — сложил руки Эджворт. — Ей целых семнадцать лет, как-никак. Видимо, услышав это замечание, Санта-шоумен указал на Майлза: — И вы, папа в модном пальто, поднимайтесь! Вашей дочке будет одиноко без вас! Что же, этот призыв не просто смутил Эджворта; он мог поскользнуться и упасть на месте от неожиданности. И никогда больше не подняться. К счастью — или к сожалению? — от этого его уберег Дик, хитро подталкивая его в спину. Да и Кэй бы собственноручно затащила его на сцену, если бы он попытался сбежать. — Семья — это прекрасно. Любовь — это прекрасно. А любовь в семье еще более прекрасна! — так начал свою речь Санта, когда Эджворт оказался рядом с ним и Фарадэй. Некоторые хранители очага среди зрителей рьяно захлопали. — Поэтому, мы попросим эту девочку и ее папу пожелать друг другу что-нибудь хорошее на Рождество! Хлопки послышались вновь. Эджворт подал голос: — Я… — Нет, пусть девочка начнет, — перебил его Санта, поворачиваясь к Кэй. — О-о-о, эм-м-м… — задумалась она. — Я даже не знаю. Я думала, мы будем играть во что-нибудь или просить подарки. Нет уж, спасибо, подумал Эджворт. Только публичного унижения и не хватало. — Тем более, у него уже есть все, чего только можно желать! Я и Гамми! Зрители добродушно рассмеялись, и Санта — тоже; но его смех отдавал хрипотцой. — Ну, а что если, например, в один день он потеряет тебя и… «Гамми»? Ему будет очень тяжело, правда? Эджворт напрягся. О чем этот актеришка вообще говорил? — Да… — согласилась Кэй. — Наверняка он будет искать вас. Или искать того, из-за кого вас потерял. Может… Пожелаешь ему, чтобы вы всегда были вместе? Фарадэй нахмурилась. Эджворт не раз видел это сосредоточенное выражение на ее лице; с таким она распутывала сложные загадки и раскрывала секреты преступлений. С таким она переживала тяжелейшие моменты ее жизни. Майлз был готов окликнуть ее и предложить спуститься со сцены, уйти подальше от каверзных и подозрительных вопросов, но Кэй вдруг воскликнула, притопнув ногой: — Нет! Если случится такое, что нас разлучат… Я пожелаю мистеру Эджворту найти нас, во что бы то ни стало! Казалось, все были шокированы от такого ответа; и зрители, и сам Эджворт, и даже Санта Клаус. — Что..? — Докопайтесь до истины, если мы с Гамми исчезнем, ладно? Потому что мы никогда не оставим вас по своей воле! Да, вот мое рождественское пожелание вам! Отыщите нас, если мы расстанемся! — Кэй… — в груди Эджворта стало очень тепло. И модное пальто было тут ни при чем. — Я так и сделаю. Обещаю. Со стороны наблюдателей послышались вздохи умиления. Бросив туда быстрый взгляд, Эджворт заметил счастливо улыбающегося Гамшу. Хм, не ответить ему такой же сияющей улыбкой было бы попросту некрасиво. Настолько же некрасиво, насколько гаркнул Санта Клаус. Эджворт вновь обратил свой настороженный взор к нему. — О, милая девочка… Милая девочка! — смеялся он, с каждым выдохом наполняя Эджворта еще большей тревогой. — У тебя такое же милое пожелание. Знаешь, люди не всегда добиваются того, чего хотят… Не сразу, во всяком случае. Иногда им приходится очень долго ждать. Например… Лет пятнадцать. Иногда им приходится терпеть поражение. Но в конце концов они могут выбраться из любой клетки, чтобы достичь заветной цели! Не так ли… Санта медленно повернулся к Эджворту. Очень медленно. Поэтому Майлз не сразу заметил морщины на лбу, что скрывала красная шапка; рот, смакующий каждое слово, спрятанный за пушистыми усами; свирепые глаза, которые впились в Эджворта, как клюв голодного орла. —…Сынок? Эджворт резко попятился назад, но после очередного шага, не почувствовал под ногами земли; и упал в неизвестность, все еще преследуемый взглядом… Фон Кармы! — Майлз, ты чего?! — Дик поймал его, и Эджворт быстро выкарабкался из его рук. Да, Ричард успел поймать его. Но так не могло продолжаться вечно! Наконец, Эджворт в этом убедился. Ведь мужчина, прячущийся за ярким костюмом вестника Рождества, был никем иным, как его мстительным наставником. И он собирался уничтожить Гамшу и Фарадэй! Он сам об этом сказал! Именно поэтому он подбежал к краю сцены и сел на колени, обращаясь к нему… — Ой, боже, вы в порядке?! — сказал… Манфред фон Карма… Оттягивая фальшивую бороду и раскрывая лицо до смерти перепуганного старичка. — Вы такой бледный! Что у вас? Давление? Сахар? Я вызову скорую! — Не стоит! — возвразил Эджворт, еще не отошедший от шока.— Я… Это… Вы… Ах, моя бледность — простая игра освещений. Прошу прощения за сорванное шоу… Потерял равновесие. Бедный дедушка обеспокоенно проморгался, но кивнул, убедившись в стабильном состоянии Эджворта. Нацепив бороду обратно, он продолжил вести спектакль, успокаивая взволнованных зрителей. С кем не бывает? Майлз просто не так все понял. Никакой этот Санта Клаус не Манфред фон Карма, а всего лишь… Очень сомнительный актер. Да и идея его наставника, одетого в символ Рождества, теперь казалась Эджворту глупой. — Мистер Эджворт, что с вами? Гамми, что с ним? — Кэй пулей спрыгнула со сцены и оказалась восле двух мужчин. — Опять ваша клаустрофобия, мистер Эджворт? Опять его клаустрофобия, Гамми? — Кэй, все… Все в порядке. Я в порядке, — сжал переносицу Эджворт, пытаясь придти в чувство. Его сердце стучало, как бешеное. — Он в порядке, — подтвердил Гамшу с не меньшей паникой в голосе, чем у Кэй. — Ты же в порядке, Майлз? — Да, — вздохнул Майлз, и Дик с Кэй вздохнули в три раза громче. — Простите меня. Этого… Не должно было произойти. На самом деле, я ожидал нечто немного иное… — Ничего-ничего, Майлз, мы понимаем. Не беспокойся, — по-доброму утешил его Дик, заботливо опуская руку на плечо. — Да, мистер Эджворт, не волнуйтесь! — поддержала его Кэй, уводя мужчин в обратную от сцены сторону. — Давайте лучше пойдем подальше от этой наглой фальшивки, да-да, давайте-давайте… — Вы переживаете больше, чем я, — закатил глаза Майлз, но без доли упрека. —…Спасибо вам. — Ай, мистер Эджворт, я не могу просто смотреть, как какой-то бородатый дядька вас пугает! Да если надо, я его..! — Кэй! — возмутился Эджворт. —…Шапку украду! — Но это же правда, Майлз! — подхватил Дик. — Если что, мы ему… — Ричард! — возмутился Эджворт. — Экхем, — прокашлялся Гамшу. Он отвел взгляд в сторону и задумался, но остроумной замены так и не придумал. — Да-а… Но мы правда не можем дать тебя в обиду, Майлз. — Да! Не можем! — поддержала его Кэй. А Эджворт не мог терять бдительность так рано… Ведь это была лишь первая строка губительной песни. Майлз мягко улыбнулся им обоим, и они продолжили путь. Было решено посмотреть еще один спектакль, со Стальным Самураем в главной роли. Как Эджворт и говорил, он проходил на другом конце ярмарки, и путь туда был неблизкий; но ради своего героя прокурор был готов пройти вдвое больше. Одна только мысль о его доблестных речах, виртуозных движениях и умелых приемах заставляла Майлза светиться от предвкушения, подобно фонарям на бесчисленных прилавках. Стоп. Нет. Свет внутри него погас так же быстро, как и вспыхнул; ветер укрыл его холодным туманом, что принес собой. Он не должен был думать ни о каких Стальных Самураях, спектаклях или волнительных ожиданиях. Да как он мог? Если прокурора было настолько легко отвлечь, то Фон Карма застал бы его врасплох… А этого нельзя было допустить. Нужно было внимательно анализировать ситуацию и окружение, оставаться на шаг впереди коварного наставника, просчитывать все его ходы! Быть готовым к резкому нападению с любой стороны, в любую секунду, быть готовым к любому плохому исходу… — Мистер Эджворт, смотрите! Какие смешные рыбки! Буль-буль… — Кэй заметила небольшой аквариум на одном из прилавков. — Действительно, такие забавные! — немедля присоединился к ней Дик. — Маленькие, но их так много… К любому плохому исходу? Но Эджворт никак не мог подготовиться к тому, где он потеряет двоих самых дорогих ему людей. Именно поэтому он должен был справиться сам. Встретиться со своим концом один на один. Да, как он уже и решил, пусть жуткая мелодия звучала бы только для него, пусть только над его слухом издевались бы жестокие ноты. Кстати, пришло их время — Эджворт практически услышал вторую строчку народной песенки. «Раздается в воздухе радостный шум». Действительно — вокруг тарахтели тарелки, зазывали людей продавцы, лопались шарики и булькали маленькие золотые рыбки в бассейне. И каждый из этих звуков был пронизан бесконечной, мерцающей радостью, подобной блеску полной луны в небе или изображению яркого солнца тут, на земле; на фонарях, что сияли с ломящихся от подарков лавок. Неужели среди этого волшебного шума Эджворту суждено было услышать хриплый, ледяной смех? Быть может, но не сейчас. Ярмарка продолжала жить дальше, веселясь и укутываясь сильнее в собственный мир из громкого звона, треска и своеобразной музыки. И — пока что — ничто не могло разрушить их счастливый союз. Насмотревшись на крошечных рыбок, Дик и Кэй снова двинулись в путь к спектаклю, и Эджворт последовал за ними. Тревожный оркестр наконец добрался до третьей строчки.***
«Рождественские звуки, рождественская елка…» — Рождественский Имбирный Град Сюрикенов! Непонятно как, но в воздухе повис сильный запах имбиря. Вот уж точно, «аромат Рождества повсюду». Стальной Самурай сделал рывок вперед, взмахнув клинком… Его любимая жена, Розовая Принцесса, последовала за ним… Железный Младенец с грозным криком пошел в атаку вместе с родителями… …И Злой Магистрат пал, пораженный светом священного праздника. — Да-а-а! — Кэй всю битву подбадривала героев, вселяя в них боевой дух своими криками поддержки. А люди вокруг нее шикали и просили быть потише потому, что завидовали силе ее моральной поддержки. Правда ведь? — Молодец, приятель! Так его! — поддержал самурая Дик после его победы. — Так держать, Железный Самурай! Кэй ударила Гамшу в плечо в порыве эмоций, прыгая на месте от перевозбуждения. Дик тоже подпрыгнул — но вовсе не от радости. — Железный — это его ребенок, Гамми! Он Стальной Самурай! Стальной! — Да, именно! Не путай больше меня с моим сыном, человек в старой куртке! — защитник Нео-Олд-Токио указал в их сторону, ударяя копьем о землю, как посохом. — Спасибо за поддержку, но впредь будьте внимательней! А еще, пожалуйста, перестаньте так громко кричать! Это мешает остальным моим фанатам, и… — Есть, сэр! — Гамшу отдал честь, восклицая еще громче. Когда актер беспомощно отвернулся и продолжил свое выступление, детектив наклонился к Кэй. — Ого, он со мной заговорил! Это же круто, Кэй? — Супер-дупер-мега-ультра круто! — Кэй прыгала так высоко, что вполне могла улететь в небо маленькой искрящейся ракетой. — Мистер Эджворт, Стальной Самурай заговорил с Гамми! Она принялась трясти Майлза за плечо, словно собиралась унести и его с собой в полет. Эджворт внимательно оглянулся. — Угу, — промычал он, хмуря брови и изучая каждого зрителя вокруг. — Рад это слышать. На самом деле, только это он и услышал за все представление. Отважные обещания защитить праздник, рев новогодних суперприемов и лязг столкнувшихся оружий превратились в приглушенную дымку, кружащую вокруг высокой нарядной ели. Эджворт прислушивался к другому; к тишине, что висела у него за спиной. Всего один шорох, один скрип, один треск, и Эджворт обернулся и увидел бы довольную ухмылку, синюю брошь и тысячу крошечных молний электрошокера, что в ней отражались… Эджворт зажмурился и помотал головой, чтобы избавиться от устрашающего изображения; а когда открыл глаза, то обнаружил трех актеров в геройских костюмах прямо перед собой. — Мистер Эджворт, ну чего вы спите! — осуждающе воскликнула Кэй, по-видимому протащив прокурора ближе к елке. — Самое интересное сейчас будет! — А теперь, когда мы с вами победили гнусного воришку Злого Магистрата… — начал Стальной Самурай. — Когда это они успели превратить Злого Магистрата в вора? Он всегда был против кражи, — задумался Эджворт. — Она шла против его кодекса и морали. — Ну вы чего, мистер Эджворт! — вновь разочарованно вздохнула Кэй. — В начале же объясняли! Эджворт почувствовал укол совести; он ведь с самого первого акта был отвлечен. —…Мы можем вернуть Рождество и зажечь звезду на вершине нашей прекрасной елочки! Самурай поднял копье, точно пытаясь коснуться кончиком макушки дерева; но это было физически невозможно. Величественное, вечнозеленое хвойное дерево возвышалось над всеми людьми и всеми прилавками на ярмарке. Оно, увешанное разноцветными игрушками и длинными гирляндами, мудро смотрело на всех свысока. Украшения напомнили Эджворту о другой фигуре в его офисе, обмотанной в мигающие ленты огоньков… — Ур-р-ра! — обрадовалась Кэй, поднимая руки в воздух. — Давайте- — О, нет, она не загорается! — В смысле?! — вскрик Кэй практически оглушил всех стоящих рядом. А топот Гамшу практически сбил всех стоящих рядом с ног. — Эй, приятель, если это какая-то афера, то тебе не избежать закона! Среди зрителей присутствует один детектив, который запросто сможет осудить тебя за обман! — И один прокурор, который извиняется за резкие высказывания детектива, — вклинился Эджворт, прежде чем ситуация успела накалиться. Он обратился к Самураю: — Прошу, продолжайте. — Экхем. Итак, чтобы вернуть силу Рождества и зажечь звезду, нам нужно взяться за руки и… Поверить друг в друга! Поверьте, что вместе мы сможем решить все наши проблемы! Поверьте, что вместе мы сможем снять проклятие Злого Магистрата и спасти наше чистое, любимое Рождество! Майлз не должен был слушать эту речь. Он должен был сосредоточенно вслушиваться в подозрительные звуки позади, разбирать даже самый тихий писк и определять его значение; замечать каждый вдох среди аудитории и решать, принадлежал ли он Фон Карме. Буквально все вокруг него было важнее этой… Этой бессмысленной, детской, невероятно вдохновляющей речи. Маленькая девочка слева от Кэй, чью ладонь она взяла в свою, весело рассмеялась. Парень, которого схватил Гамшу, громко ойкнул от боли. А когда Фарадэй и Дик взяли за руки Эджворта, все вокруг него исчезло. Он забыл о Фон Карме. Он забыл о молниях электрошокера, ведь единственные молнии, знакомые Майлзу, сверкали в счастливых глазах дорогих ему людей. Он забыл о подозрительных звуках и вдохах, когда Дик присвистнул, а он сам удивленно раскрыл рот при виде многокрасочных огней, гигантским драконом поднимающихся на самую вершину ели. Он забыл обо всех горестях и тревогах, когда магический зверь достиг цели и наполнил золотую звезду светом своего огненного дыхания. И этот огонь зажег во всех зрителях энтузиазм. В этот раз зашумели не только Дик и Кэй, но и вся остальная толпа; все гудели, смеялись, и наполняли воздух своими праздными словами радости, ликования и любви. — Ура, мистер Эджворт! Ура! — Фарадэй накинулась на Эджворта с объятиями, больно ударяясь ему в грудь головой. Майлз хотел удостовериться, не ушиблась ли она, и положил ладонь на темную макушку. Он и не заметил, как начал гладить ее. Кэй захихикала и уткнулась носом в ткань его пальто. — Ай, идите сюда! — Дик сгреб их двоих в охапку, крепко-крепко сжимая; обнимал бы его кто-то чужой, и Эджворт сказал бы, что его пытались задушить. — Я вас так люблю! Глаза Эджворта наполнились слезами. Нет, не от страха гибели от объятий, и не из-за реакции тела на нехватку кислорода. Он был по-настоящему тронут словами Гамшу. Это было всего лишь простое признание, которое он слышал сотню раз — и все же даже в сто первый оно наполняло его сердце неподдельной теплотой. Теплотой, которая могла течь по венам истинно влюбленного человека, человека, что мог глупо раствориться в нежных обещаниях, клятвах и их искренности. Эджворт никогда не сомневался в правдивости чувств детектива — они были подлинны, как счастье людей вокруг них. Как счастье самого Эджворта. Счастье, которое все равно продолжало светиться у него в груди яркой звездой рождественского дерева сквозь черный, густой туман. Счастье, которое могло так же легко сорваться и улететь в пропасть от одного крошечного шороха, скрипа или треска. Но оно было самым ярким и самым настоящим — В отличие от фальшивой смелости Эджворта. О, на самом деле, Майлз ни разу не забывал об опасности, что нависла над ним, как ветвь, тяжелая от снега. Разве мог его трусливый ум опустить такую ужасающую деталь? Разве мог его разум быть ослеплен праздничными огоньками? Разве Эджворт мог позволить себе избавиться от волнения, отбросив его в сторону, открыться Гамшу с Кэй и не окутывать себя ледяными цепями молчания? Разве мог Манфред фон Карма такое позволить? Ни за что. Ба-бах! Над головой Эджворта прогремел громкий салют. Для одних он был сродни бурным аплодисментам; Майлзу же он напоминал оглушающий выстрел. Он задрал голову и наблюдал за фейерверками, что акварельными пятнами растекались по синему холсту. Отдельные капли падали пестрыми искрами ему на лицо, теряясь тусклым блеском в полных слез глазах. Гамшу внезапно простонал, разминая шею. — Может, пойдем в другое место? Неудобно тут смотреть, все затекает. — Согласна! — поддержала его Кэй. — Найдем самую-самую высокую точку с самым-самым лучшим видом! Будем так близко к салюту, что сможем украсть его с небес! — А так можно, приятель?! — удивился Дик. — А ты не обожжешься, Кэй? Это же опасно! — В плотных перчатках Великого Вора украсть можно даже солнце! — горделиво шмыгнула носом Фарадэй. — Правда ведь, мистер Эджворт? Мистер… Эджворт? Гамшу и Кэй обеспокоенно глядели на прокурора. По щекам Эджворта текли слезы. — Эй, эй, эй! — Дик подбежал к Майлзу и опустил руки ему на плечи. — Что случилось? — Мистер Эджворт, вы чего? — места на плечах Эджворта не осталось, поэтому Кэй обвила руку вокруг локтя Майлза. — Не плачьте! Майлз ни на минуту не забывал о своем опасном положении — и каждую секунду думал об угрозе для других. Для тех, кто сейчас утешал его всевозможными словами и действиями — для тех, чьи взволнованные лица невольно вызывали мягкую благодарную улыбку. Для тех, с кем он был… — Счастлив, — прошептал Эджворт, но Дик с Кэй его услышали. — Я всего лишь счастлив, вот и все. И напуган. В ужасе, что это счастье совсем скоро отберут. — Ох, Майлз! — Гамшу рассмеялся, но было очевидно: у него словно камень с души упал. — Не знал, что ты стал таким сентиментальным. Но, эй, это вовсе не плохо. — Я люблю тебя, — сказал Майлз, как и прошлой ночью. — Ты это знаешь? — Знаю, — улыбнулся Дик. — И я люблю тебя. Кэй отошла в сторону, когда Гамшу переместил одну руку с плеча на щеку Майлза, вытирая большим пальцем дорожку слез. Видимо, чутье Ятагарасу подсказало ей о приближении момента, не требующего ее участия. Майлз сделал рывок вверх, почти что отчаянный, подобный солнцу, не желающему уходить за горизонт. Эджворт держался за куртку Гамшу, как за испачканную закатом ткань неба. А Дик, в свою очередь, ласково укрыл солнечный шар блеклой бирюзой — поцеловал Майлза, накрывая его губы своими. Эджворт чувствовал, как руки Гамшу медленно притянули его ближе, почти что зарываясь пальцами в мягкую ткань его пальто. Он слышал смех Кэй, похожий на звонкие колокольчики. Его сердце отзывалось гулким ударом на каждый взрыв разноцветного фейерверка и разливало все то же чистое, неподдельное счастье по всему телу. И в поцелуе Эджворт осознал, что сравнение Гамшу с самой жизнью было вовсе не глупым. Как раз-таки наоборот, оно было самым точным из всех. Ведь Эджворт не заслуживал всей этой мягкости и теплоты, как и непослушное солнце не заслуживало ласки лазури. Ведь все это не имело никакого значения. Ведь Эджворт уже давно был мертв. Любое свидание солнца с небом оканчивается расставанием; любой поцелуй влюбленных оканчивается разрывом. Майлз отстранился, заглядывая после этого в темные глаза Гамшу. Только их бесконечная честность и смягчала страдания Эджворта; жаль только, что уже не могла защитить от них. Но в этом не было вины черных глаз — а оттого их обладатель не должен был нести наказание. — А теперь, — выдохнул Эджворт, вытирая оставшийся след от слез, — Идите скорее смотреть на фейрверки вместе с Кэй. — Хм? — Гамшу все еще витал где-то в облаках, но резко опустился на землю после слов Майлза. — А ты не пойдешь с нами? — Да, а как же вы?! — воскликнула Кэй, которая все это время притворялась, что не смотрит на них. — Не могу, — пожал плечами прокурор, разводя руки. — У меня есть одно важное дело, которое я должен выполнить сам. Ричард, Кэй, не беспокойтесь. «Я не дам ему до вас добраться,» — добавил он про себя. — Мы… Мы принесем тебе что-нибудь, — пообещал Гамшу. — Оттуда, где будем смотреть на салют. — Не стоит, — улыбнулся Майлз. — Просто возвращайтесь сюда же, когда закончите. — Есть, сэр, — Гамшу поцеловал Эджворта в лоб и подал руку хихикающей Кэй. — Пойдем, подруга. Когда Дик и Фарадэй скрылись из виду, Эджворт глубоко вздохнул и закрыл глаза. Никто уже не кричал «Счастливого Рождества!», превращая пожелания людей в радостный шум бубенчиков. Никакое рождественское дерево уже не привлекало внимания, а имбирный аромат давно рассеялся, уцепившись за одежду прохожих. Песня закончилась. А вот игра Фон Кармы — нет. Он отправил Дика и Кэй подальше от себя, чтобы наконец встретиться со своим кошмаром. Он больше не мог скрываться, как трус; не мог искать убежища в родных глазах и смехе. Еще один фейерверк в небе рассыпался сверкающими лентами. К Эджворту шел человек в черном пальто, пуская дым из тонкой сигареты…***
— Да-а, вот это у тебя план, Гамми. И что, сегодня — тоже? Кэй и Дик сидели на кухне, каждый остужая свою чашку чая. Лампа прилежно держала темноту за окнами уже полтора часа. — Нет, сегодня я просто решил сводить его на свидание, — помотал головой Гамшу. — Идеи закончились. — Серье-е-езно? — пораженно протянула Кэй и закинула в рот конфету на середине слова. — Куда делась твоя креативность, Гамми? — Ну знаешь, приятель, я нехило так постарался в предыдущие дни, — полугордо-полусмущенно оправдался детектив. — Два кольца на дне обеда, нас вдвоем в костюмах нарисовал, вот так. — Жи-ирно, Гамми! — отметила Кэй, раскусывая конфету и слизывая шоколадный крем. — Мистер Эджворт так не догадается? — Скорее всего, он уже все понял, — мечтательно вздохнул Дик, опуская подбородок на ладони. — Он же такой умный. — И, как думаешь… — Кэй выдержала паузу, прежде чем закончить. — Он скажет «да»? — Я, эм, ну, — к такому вопросу Гамшу врядли был готов. — Надеюсь? Нет, конечно… Ой, не «нет», конечно», а «нет, конечно»! Я новое предложение начал!.. Короче, мы его так разбудим, приятель. Давай на боковую. Мы и так тут засиделись допоздна. — И никого мы не разбудим, — возразила Кэй, осушив свою чашку. — Я когда через окошко увидела, что вы болтаете на кухне, и пробралась к вам в спальню — ни слова не разобрала. Полная звукоизоляция. Удобная вещь, кстати. — Ты сделала… Что? — Спокойной ночи! Кэй молниеносно вылетела из кухни и скрылась за дверью гостиной; там ее ждала недавно устроенная постель. Фарадэй решила остаться на ночь. Гамшу зевнул, положил пустые кружки в раковину и убрал конфеты. На пути в спальню его остановила Кэй, выглядывая из дверного проема: — Эй, Гамми! — она показала ему два больших пальца вверх. — Я уверена, что все будет хорошо. Так что зажги завтра! Гамшу лишь улыбнулся и пожелал ей сладких снов. «Завтра я спрошу у тебя, — думал Дик, зайдя в спальню и смотря на лежащего в постели Эджворта, — кое-что очень важное». «И завтра я отвечу, — думал еще не спящий Эджворт, сжимая в кулаке клочок бумаги, — за свои проступки». Пару часов тому назад Эджворт встретился с уже знакомым ему послом Фон Кармы. Манфред не пришел на ярмарку, вопреки исходящим из записки и тайного послания предположениям — быть может, ему не понравилось, как быстро Эджворт разгадал его загадку? Или наоборот — он пришел в восторг и захотел продолжить свою изощреную пытку? В любом случае, на следующий день мучения Эджворта должны были прекратиться — вот только неизвестно, каким образом. Мало что можно было понять из краткого «Завтра вечером. Точно», оставленного в новом письме для Майлза. Именно его Эджворт крепко держал в руке, сминая. Ночь сулила быть бессонной.