Инструкция о том, как быть настоящим гномом

      — Послушайте, эрл, — говорит вечером Эдвина, — а как у вас в Ферелдене принято: приходить на собрание знати в лучших нарядах или в лучших доспехах?       — Каждый решает в меру своей испорченности, — отвечает ей Эамон. Выходя из комнаты, Эдвина встречает в коридоре слугу; эрл подзывает его, Эдвина останавливается за дверью — послушать. Слуга получает подробное указание, как лучше наточить меч и какие доспехи почистить. Эдвине чувствует отвращение: она вспоминает выборы короля Орзаммара. «Я больше не допущу кровопролития», — говорит она себе и отправляется выбирать самое красивое оружие.       Весь вечер она не знает, как отвлечься от слишком серьезных мыслей. Она разыскивает Зеврана, чтобы тот почистил ей доспехи: делать это самостоятельно бывшая принцесса так и не берется; но Зеврана нет нигде в поместье, ни в парадной зале, ни в спальне для гостей, и даже слуги, чьи комнаты у винного погреба, твердят, что его не видели. Эдвина отправляется на поиски приключений: в погребе она встречает Огрена.       — Скажи, друг, — говорит она, приглядываясь к надписям на старинных бутылках, — кто я такая?       — Истинная королева Орзаммара, — послушно отвечает Огрен, отвлекшись от бутылки. Он в стельку пьян и едва двигает глазами из стороны в сторону. Ответ правильный, Огрен хорошо научен, но что-то напрочь отбивает у Эдвины охоту пить вино.       Она отправляется погулять по городу, но одной скучно, весенняя ночь накрывает столицу колпаком и все лавки закрываются. В поместье эрла никто не спит. За ужином Эдвина заводит разговор с Винн, но та, как назло, тоже хочет говорить сплошь о серьезных вещах. После трапезы обеденная зала пустеет: остаются только Табрис и Амелл. Вначале они обсуждают события в эльфинаже, а затем становится только и слышно: Логейн, Логейн. Эдвина, махнув рукой, уходит. Морриган сидит в своей комнате, склонившись над книгой, и Эдвина не решается ее отвлекать. Кусланд уединился в кладовой с эльфийской служанкой. Лелиана поет ужасную песню, похожую на плач; слуги и стражники толпятся, шикая друг на друга, у ее двери, чтобы послушать. Эдвина плюет на все: отвлечься ей не удастся. Что-то грызет ее сердце, и она отправляется поговорить с королевой.       Анора сидит у туалетного столика и готовится отходить ко сну. Пока она умащивает лицо персиковым кремом, служанка расчесывает ее волосы — золотистую реку локонов до пояса. Эдвине можно входить без стука, и она, открыв дверь, останавливается. Она диву дается, как в этой прекрасной юной женщине сочетаются изящество, острый ум и решимость. Она будет великолепной королевой. Если только… Эдвина не думает, что можно ей доверять.       Они недолго говорят.       — Я надеюсь на компромисс, — признается Эдвина. — Я всегда надеюсь на компромисс.       Затем вежливая светская беседа заходит совсем о другом: о маслах, помадах, платьях, браслетах. Эдвина приятно удивляет Анору познаниями в моде и в изящных развлечениях. Бывшей принцессе нравится болтать об изысканных штучках: навевает приятную тоску о временах, когда к ее столу были фаршированные оливками фазаны, а в гардеробе — орлесианские шелка.       — Женщина может махать двуручным мечом и носить платья из розового шелка, — запальчиво утверждает маленькая и нелепая Эдвина. Анору смущает этот разговор и эта порывистость: ей кажется, что ее собеседница пьяна. Чтобы не прерывать беседу, королева сообщает, что у нее во дворце остались несколько чудесных шелковых юбок, которые сделались ей широки, и их можно перешить под рост Эдвины. Все это будет, думает Эдвина, конечно, будет. И шелк, и ароматные масла для кожи, и большой кремовый торт в награду за старания; если только они переживут завтрашний день.       Эдвина уходит, напоследок раскланявшись и пожелав доброй ночи во всех приятнейших формах. Она чувствует себя ничуть не лучше. Ноги сами приносят ее в винный погреб. Огрен спит на полу в обнимку с пустой бутылкой.       — За нашу удачу! — говорит ему Эдвина, чуть пригубив вино. Огрен, разбуженный ее голосом, ворочается, приподнимает всколоченную рыжую голову.       — Это самое, — отвечает он почти не заплетающимся языком, так серьезно, будто не пьяница, а заблудший придворный ученый, — ты понимаешь, чего тут главное? Понимаешь, главное — не быть сволочью, во чего. Тогда это да, пойдет. Сволочью быть не надо, только и всего…       — Утихни, — говорит Эдвина своему единственному подданному.       — И любить сволочей не надо… чего их любить…       Она уходит с бутылкой вина. Наверное, эрл будет завтра зол, что его погреб разграбили. Но лучше зол, чем мертв. Эдвина заглядывает к Зеврану, прикидывая, как будет смотреться ассасин рядом со своим нанимателем и как отреагируют аристократы, если узнают, что Логейн обращался к наемному убийце. Эдвине кажется, ферелденцев недаром считают немного отсталыми: здесь еще не вошло в привычку вертеть дела с помощью ассасинов.       Зевран много болтает, но соглашается почистить доспехи в обмен на бутылку. Эдвина его почти не слушает, рассеянно наблюдая, как играет каминный отсвет в его золотой сережке. «Огрен в кои-то веки прав, — думает она, — надо не быть сволочью. Надо сыграть так чисто, чтобы потом стыдно не было. Надо делать так, как хорошо. А не как в Орзаммаре…»       —…так что, как насчет идеи подослать Воронов к Логейну?       Эдвина беззлобно посылает Зеврана лесом и уходит. Ей хочется спать, но уснуть будет нелегко. Вино она отдала, игральные карты еще несколько дней назад обменяла у какого-то торговца на лекарственные зелья, чтобы не было соблазна бездельничать. Она проходит по коридору, стараясь смотреть прямо перед собой и думать только о теплой мягкой постели, но комната Алистера открыта — как будто можно было предположить обратное! — и Эдвина не удерживается.       Алистер словно и не думал ложиться спать, хотя за окном середина ночи. Он ходит по комнате из стороны в сторону, заложив руки за спину, и, кажется, совсем не рад приходу Эдвины. Но та не отступается:       — Давай из бумаги карты сделаем?..       — Ты опять меня обыграешь, — хмыкает король-в-ожидании. Эдвине с Алистером весело. Можно язвить, играть в карты, тренироваться на мечах, шататься по лесу, собирая ядовитые грибы. Они забавно дополняют друг друга: незаконный принц в двух шагах от престола и законная наследница, которой короны не видать никогда. А разговор не клеится.       — Главное — сделать по совести… — бормочет Эдвина, сцепляя пальцы в замок и расцепляя. — Чтобы потом, если мы выживем, не жалеть. Да, все правильно, не быть сволочью…       — Ага, — Алистер невесело смеется, — у тебя богатый опыт по возведению сволочей на престол.       Эдвине становится тошно.       — Все! — командует она, ударив кулаком по стене. — Завтра ты будешь королем по наследству Тейринов и по браку с правящей королевой. А я куплю себе кремовый торт и пойду себе убивать порождений тьмы. У дипломатии Эамона прикрыты все тылы…       — Знаешь, — Алистер не поворачивается к ней, но Эдвина, неожиданно насторожившись, вглядывается в его лицо. В этом мире верить нельзя никому. Она сжимает и разжимает кулаки, — я тут подумал, у нас никогда не получится компромисс. Завтра будет или-или. Или жизнь, или смерть, — нехорошим, стальным блеском сверкают его глаза.       Назавтра Эдвине кажется, что она жила ради этого дня; что она действовала ради этого дня, страдала ради него, дралась за корону Орзаммара и проиграла только затем, чтобы однажды спасать чужую страну от чужих злодеев для чужих героев. Выбирая слова, как лучник выбирает стрелы, она начинает осторожно плести сеть. Нельзя превращать собрание знати в побоище, это, можно сказать, некультурно и ничуть не сыграет на руку ни королеве, ни королю.       Она умеет говорить красиво, научилась этому еще в Орзаммаре. Она думает: спасибо, отец, твой пример научил меня быть дипломатичной; спасибо, Триан, твой антипример научил меня быть ласковой; спасибо, Белен, от тебя я научилась чудесно лгать. Королева Анора, как и предполагалось, предает отца. За плечом подсказывает Лелиана. Эдвина подхватывает мотив; Эдвина, можно сказать, поет. Пик Дракона — за Серых стражей. Недремлющее море — за Серых стражей. Вокруг множество лиц. Высокие люди смотрят на маленькую Эдвину и кивают; ей радостно, радостно…       Логейн требует дуэли. Эдвина передергивается. Он как будто бы желает смерти. Серьезные лица высоких людей меняются, расплываются, и жестокость, идущая из глубины времен, выходит на пир. Аристократы могут сколько угодно изображать сердечность, но на самом деле им хочется зрелищ. Пусть на карте судьба Ферелдена, им хочется зрелищ. Эдвина не удивляется: ей все это знакомо по Орзаммару. Ей смешно: люди и гномы похожи сильнее, чем им кажется.       На ее плечо ложится рука. Эдвина и сама об этом думала: нужно дать этим людям зрелище совершенно особенное, потрясающе веселое, с драматичным напряжением и крепкой развязкой, как в легенде. К тому же, нужно дать этим людям героя. И познакомить их с будущим королем.       — Согласна. Дуэль твоя. Иди.       Надо поступать по совести…       …так, чтобы не жалеть потом…       Дуэль долгая. Противники долго кружат друг вокруг друга, и неясно, ищут ли они слабые места в броне, пытаются ли запугать, пытаются ли понять чужие мысли — враг смотрит в глаза врагу — или ждут подходящего момента для удара. Дыхание у всех замирает. Кто-то из противников делает резкое движение — и среди аристократов, среди стражи, среди всех собравшихся наблюдателей прокатывается вздох. Эдвина встает на цыпочки, чтобы лучше видеть. Ничего не происходит.       «Ал, просто не подведи», — мысленно просит она. Она не верит в богов и не может заставить себя обратиться к Камню и предкам — слишком далеко. Остается молить только самого Алистера.       Раз — взмах мечом — два, три. Клинок приходится по клинку, раздается оглушительный лязг. Это сошлись не люди, а жизнь и смерть. Два — меч ударяет по щиту, как в гонг — два, три. Логейн, несмотря на тяжелые доспехи, увертлив как кошка, Алистер атакует неутомимо и с остервенением, как будто больше не знает усталости и не нуждается в дыхании. Ненависть превращает разумных существ в подобия демонов. Раз — Алистер отскакивает назад, острие меча Логейна в нескольких пальцах от сочленения пластин его доспеха — два, три. Два — меч соскальзывает по щиту, скрежет раздирает уши — два, три. Металлический звон стоит под сводами затихшего дворца. Иные соперники уже давно сложили бы оружие от усталости, но адреналин придает сил. Раз — Алистер очертя голову бросается под руку Логейна — два — делает выпад — три — это невероятно — ужасно — так никто не делает — и волна перешептываний проносится под сводом — четыре…       …раз. Последний жалобный звон — от удара меча Алистера по латной перчатке Логейна. Меч выбит из руки, Алистер, выпустив щит, подхватывает клинок быстро, как упавшую хрустальную драгоценность, и отбрасывает так далеко в сторону, как может. Логейн тяжело дышит и падает на колени. Нет сил. Смысла тоже нет.       Алистер, чуть не споткнувшись об упавший щит, отступает на шаг назад, как будто не верит в то, что совершил. Эдвина, наоборот, выходит вперед. Интуиция оглушительно кричит ей: это не конец. Это только начало. Алистер слегка оборачивается через плечо, будто ищет кого-то глазами. Эдвина не успевает встретиться с ним взглядом. Она вдруг все понимает: компромисса быть не может.       Она еще могла бы броситься вперед и помешать, но что-то инстинктивное, глупое приковывает ее к месту. Она крепкая, натренированная и от рождения физически сильная, но Алистер выше ее на две головы, еще в запале боя и с обнаженным мечом, куда ей с ним тягаться, куда ей…       Эдвина хотела бы не смотреть, но не может отвести взгляда. Слов она не слышит, она знает, что сейчас будет. Меч перерезает глотку, и алая-алая кровь, брызнувшая фонтаном, озаряет каменный пол дворца, повидавшего многое, но все-таки не такое. По толпе прокатывается «Ах!» на все лады, и над этим вскриком, как птица, реет задавленный горестный всхлип королевы. Анора — королева ли еще? — бросается на колени перед телом отца.       Потому что компромисса быть не может. Потому что кровь все равно прольется. Злая истина приходит на ум Эдвине: эта природная жестокость всегда пробьется, это она из нас делает демонов, это она заставляет нас лить кровь, когда пытаемся договориться. А если так, то уловки — прах. Дипломатия — прах. Ничто не имеет смысла — только сила!       Только силой! Только кровью! Эдвина вглядывается в лица людей, которые пришли сюда с верой в героя реки Дейн. Вот многие из них готовы отдать жизнь за королевского ублюдка, доказавшего, что их герой смертен. Стоило ли искать доказательства, стоило ли подписывать соглашения, если всего можно добиться силой?       А есть ли на свете такая страна, где на переговорах не льется кровь? А есть ли эта чудесная страна, где можно решать проблемы миром? Эдвина думает: когда мы, гномы или люди, дойдем до такого, тогда, наверное, сможем считать себя разумными. А пока — темные времена. Этим вечером она много пьет. Слуги все еще утверждают, что в погреб никто не входил, но Эдвина встречает там Зеврана.       — А в Антиве, — начинает она, — совершают убийства на собраниях знати?       — Я даже больше скажу, — отвечает Зевран, — это самое удобное время для убийства. Вокруг толпа, в которой легко затеряться, и все вокруг веселые, беззаботные и рассеянные.       Тогда Эдвина, высморкавшись в подаренный ей вчера Анорой кружевной платочек, идет к Лелиане.       — Нет, в Орлее не убивают на балах, — говорит та, поглаживая Эдвину по плечу. — Орлесианцы предпочитают действовать наверняка и расправляются с врагами непосредственно до торжества. К тому же, убийства портят шевалье аппетит.       Аппетит Эдвины тоже безнадежно испорчен. Она хочет уже вернуться к себе в комнату, чтобы зарыться в подушку и долго, вслух злиться, поминая последними словами всех, кто когда-то чем-то ее подставил; но и мимо закрытой двери она не может пройти. Эдвина распахивает дверь ногой и врывается в комнату с криком:       — Я прикончу тебя, король людей!..       — Вот как? — Алистер отвлекается от поедания стащенной с кухни куриной ножки. — Я должен взять меч и надеть доспехи?       Эдвина качает головой и устало садится на кровать. Он все-таки хороший.       — Я нашла еще одну колоду карт, — иногда просто хочется остановить кровопролитие.