На краю киви лэнда

Камера тыкается прямо в задницу, и Хирако кривится. Он нелепо дрыгается, как и его партнер сзади. Нужно показать, как ему хочется насадиться на член. Ему не хочется, но он старается. Плотно обхватывать губами другой ствол тоже не хочется, но Шинджи покорно расслабляет горло и берет почти до конца. Кровать сзади показушно трясут, и он стонет, с влажным звуком отстраняется от хера и лижет его, прижимая колечко на языке к головке. Рука поправляет ему волосы. Не нежно, не грубо. Никак. Но Хирако с мнимой благодарностью смотрит наверх и сосет с еще большим усилием. Челюсть ноет, и голова побаливает, а рыжий придурок толкается слишком сильно. Это не жесткое порево, блин. У них тут ламповый тройничок на кроватке. Его переворачивают на спину, и Хирако думает, что бы купить домой на ужин. Он лениво дрочит себе, чтоб член не падал, и снова закатывает глаза, стенает и ерзает в поддельном экстазе.  — Ох, блять!.. — как можно громче хрипит Шинджи, когда отрывается от сосания чужого хера. И снова прилипает как пиявка. Мужик с татухами на теле и голубыми жирноватыми волосами называет его послушной девочкой и спускает прямо внутрь, выходит и додаивает свой член на сжимающиеся мышцы. Шинджи обтирается и терпит, как ему кончают на лицо. Он облизывается и пусто, пошло улыбается. А кончить самому по команде уже не проблема — только пробежаться еще пару раз по члену, да полизать губы изнутри, представляя что-то приятное. Приятное представляется все сложнее, и Хирако, когда заканчивают снимать его заляпанный живот, трет лоб и поднимается с кровати. Он босиком покидает декорации, кутается в халат и идет к душевым. Сейчас вот рыжик сполоснется… Он садится на низкий табурет, смотрит, как съемочная группа со сценаристами сворачиваются на сегодня. Они отсняли пять сценариев, и Хирако чует, что котлеты баксов ему обеспечены. Рыжик выходит, мямлит извинения за то, что засадил слишком сильно на последнем круге. Хирако бормочет что-то в духе «Да ничего, у тебя очень приятный член, все было супер» и прошмыгивает в узкую ванную комнатку. В ней только туалет, зеркало да душ без каких-то перегородок. Слив прямо на голом полу. Вода теплая, не горячая, но и на том спасибо. Жаль, волосы заделать не получается, потому Шинджи их кое-как одной рукой придерживает, пока смывает с себя и из себя следы порнографической индустрии Гонконга. В зеркало он особо не косится — чего он не видел у себя, но краем глаза все равно осматривает. Шинджи вообще-то для порноактера страшненький. Лицо у него лошадиное, тело тощее, длинное и плоское. Зато волосы какие — закачаешься! Длинные, по задницу, и блондинистые, похожие на сплошную ткань, порезанную полосками. Как девка, почти. Страшненькая телочка, любящая в попку. Хирако морщит нос, чешет поясницу и выбирается из душа, вновь запахиваясь в халат. Полотенец здесь не висело.  — До свидания! В раздевалке он одевается очень быстро, потому что у него из одежды белая футболка с логотипом Теории Большого Взрыва, хлопковые шорты и сланцы. На улице двадцать восемь градусов по Цельсию, духота и куча народу. Хирако вливается в поток людей мгновенно, как один из солдатиков огромного муравейника. Вокруг него говорят, галдят и кричат, и Шинджи ощущает себя комфортно в этой толпе. Под такой мерный гул он думает, что все-таки купить на ужин, чья очередь мыть посуду и что он планирует на завтра. Он садится в трамвай, утыкается в окно и прикрывает глаза. Ему ехать минут сорок и можно подремать. В квартире шумно, людно и обычно. Они снимают небольшую жилплощадь на восемь человек, потому что в Гонконге даже клетушки стоят баснословные деньги, а Хирако боится, что не сможет потянуть их один. Остаток суммы, кстати, Урахара перекинул. Еще восемьсот долларов в кармане, не считая аванса. Хорошо быть узнаваемым порноактером в мегаполисе.  — Ты купил молоко? — орет с кухни Хиери.  — Пакетированное, — кричит в ответ Хирако, скидывает сланцы и сразу заворачивает к ней. Лав мешает что-то в чашке. Маширо крутится на кресле. Лиза читает журнал, закинув ноги на стол. Роуз терзает гитару. Хиери крутится возле плиты. Сегодня ее очередь готовить, и делает это она отвратительно.  — Ты знал, что стал одним из самых популярных порноактеров на Порнхабе? — невзначай интересуется Ядомару. Хирако вскидывает брови. Да Урахара должен ему миллионы отваливать!  — Где твои котлеты баксов? — рыкает Хиёри. — Нанял бы прислугу, раз такой богатый.  — Раз в неделю, лишь бы не есть твою еду, — морщится он и терпит прилетающую затрещину. — Ты ебнутая?!  — Это ты, блять! Не нравится — сам готовь.  — Да я… — начинает Хирако, но его перебивают.  — Ну, так тебе повысят зарплату, как думаешь? — вмешивается в разговор Лав.  — Должны, но я же не из Браззерс какого-то, — Шинджи опирается поясницей об столешницу. — Хотя… Порнхаб это неслабо.  — Да-да, — закивала Маширо, выглянувшая из дверного проема. — Тебе осталось найти только богатого папика, и ты успешный карьерист!  — Миа Халифа?  — Берешь за щеку ради иномарки. Хирако кривится. Больше за вечер разговоров о его профессии не возникает. И хорошо. Сегодня Кенсей не пришел домой, но Хирако и остальные не особо волновались. Тот постоянно ночевал у своего мальчишки — Хисаги, и Шинджи только радовался, что дышать в комнате легче. Хачи большой и занимает много места, но без Мугурумы, горы мышц, внутри не так тесно. Хирако блаженно стонет, когда его спина чувствует мягкость матраца. Он ворочается, вытягивается в рост и тянется с хрустом, радуясь возможности вскинуть руки — с Кенсеем такой роскоши позволить не удается. Шинджи ворочается, зевает и кутается в покрывало. Он капец как устал, а ему завтра еще переговорить нужно с продюсером. Раз он такой популярный, то денежек ему откинуть стоит побольше. Он так даже на гэнгбэнг согласится! Хирако просыпается, потому что играет его рингтон. Ответь на звонок.  — Блять, алло? — он даже не смотрит, кто это.  — Хирако-сан, ты спишь еще?  — Кто это, блять? — спросонья Хирако как-то вообще не хотел играть в угадайку.  — Босс твой, — хмыкают по ту сторону трубки. — Видел, что ты теперь один из самых популярных звезд… Пойдешь на званый вечер со мной?  — Званый вечер? — у Шинджи в голове каша, и он ляпает, особо не думая. — Ладно, без проблем. Только дай поспать.  — Без проблем, — повторяет он и напоминает. — Тебя и сегодня вызывают на работу, так что за дело, детка! Хирако роняет голову на подушку и вяло стонет. Через пару часов все повторится, только сзади еще на нем будет прыгать мужик с безумно волосатой грудью и большим хером.  — Ты знаешь, что наденешь? — деловито спрашивает Хиери. Она приперлась только что с учебы, злая, как собака, и застала его за бессмысленным лежанием на диване. Хирако, честно, пытался собраться, но как-то не хотелось, да и времени еще уйма! А на потолке такие классные трещины.  — Не а, — флегматично отвечает он и качает ногой. Щиколотке довольно холодно, и Шинджи подумывает, что стоит надеть что-то более закрытое, чем пляжные шорты. Саругаки выключает вентилятор, и ноге снова тепло. Иногда решение проблем так просто.  — Ты в курсе, что это пиздецки важно? — Хиери злится. — Урахара впервые тащит тебя в люди, болван!  — Ну, и пусть тащит, — отмахивается Хирако. Пока его не скидывают мощным пинком на пол.  — Вставай и собирайся, — не обращает внимания Саругаки на его очень злые крики. — Мы, сука, живем на твою зарплату, и если ты просрешь эту возможность, я тебя выкину нахер! Вот она, сила дружбы. Шинджи отрывается от пола с трудом, как прилипшая жвачка. Ему приходится потянуться, долго сидеть, стараясь отойти от апатии, и, самое худшее, вставать. Гора одежды обрушивается на него, как лавина. Хиери сзади смешно, пока он отчаянно старается кое-как отползти от упавших вещей и быстренько проанализировать, что можно надеть. Все выглядит мятым, как из жопы достали.  — Я не хочу гладить ничего из этого. Здесь даже нет нормальных шмоток, — жалуется Хирако. — Мне нужно выглядеть официально, а не как обрыган.  — Ты уже, — фыркает Саругаки, считая это совершенно естественным, и ныряет в его одежду почти с головой, после чего вылезает, кидая ему полосатые брюки со стрелкой и парочку рубашек.  — Хиери, я же в этом спарюсь, — ноет Шинджи. На улице чертовски душно. Она хочет его смерти, и она непреклонна. Хирако умудряется свалиться с кресла, пролить стакан с водой, уронить цветок и получить по лбу тапком Хиери, которая отглаживала ему одежду. Когда она отвлекалась, чтоб приложить его чем-нибудь тяжелым, непременно начинало пахнуть гарью, и Саругаки возвращалась к занятию, вновь высовывая язык и тщательно водя утюгом. Шинджи любуется на себя в зеркале. Полосатый костюм не струился, а туго стягивался небольшими ремешками, подчеркивая тонкую кость Шинджи и не выдавая при том его угловатости. Белое хаори сверху с нежно-голубой подкладкой придавало ему женственности. Красивый наряд, и привлекательный мужчина в нем. По нему и не скажешь, что он играется с мужскими «мячиками», как ФИФА. Урахара заезжает за ним на иномарке, и это уже даже не смешно.  — Прекрасно выглядишь, — присвистывает Киске.  — Заткнись, — раздраженно отворачивается от него Хирако и хочет завалиться в кабриолет прямо так, не открывая маленьких дверок.  — Нет-нет, — щебечет Урахара и щелкает на какую-то кнопочку. Шинджи равнодушно смотрит, как дверца сама поднимается наверх. Его это не впечатляет, а Киске в свою очередь весело лыбится.  — Два педика на кабриолетике, — бурчит Хирако, но садится внутрь. Урахара гладит его по коленке и поворачивает ключ зажигания. Шинджи принципиально игнорирует ладонь на своей ноге и надевает черные солнечные очки, откидываясь на сидение.  — Тебе понравится, Хирако-сан, — обещает Киске, но добавляет стальным голосом. — Ты, главное, веди себя прилично. Хирако подавляет в себе тяжелый вздох. Автомобиль срывается с места. У него есть сорок минут на просмотр загазованного шумного Гонконга сквозь черные стекла очков. Везде одинаковые мужики в черных костюмах. Это не какая-то расисткая шутка про то, что китайцы на одно лицо, потому что после года жизни в Гонконге Хирако без проблем их различает. Просто все они с пресными вежливостями, с зализанными волосами и с фигуристыми женщинами под боком. Да и сам Шинджи не лучше их дорогих пустышек. Такая же куколка, которую Урахара взял выгулять в кои-то веки. На профессию Хирако тут внимания не обращают — вся эта тусовка не особо легальная, но сальные взгляды бросают. Он к ним привык, так что ему все равно. Шинджи просто ищет общения. Но решает надраться, когда пятый или какой раз пытается завести диалог с одним из бизнесменов, спрашивает «Че как», а ответом ему служит целая статистика их предприятий. Хирако ничего не понимает, но кивает, как болванчик, и бесится от скуки. Зато Шинджи отрывается возле стола, мешает себе разной выпивки и надеется, что от жары ему не быстро ударит в голову. Киске он давно упускает из виду, а потому никто не мешает ему веселиться. А все это очень весело, особенно, когда Хирако, шатаясь, идет искать себе собеседников на жопу. Его нечаянно пихают локтями, а, может, уже и специально, но Шинджи беспокоит только то, как бы не разлить случайно на дорогой мраморный пол свою водку с чем-то там.  — Бля, — вырывается у него, когда он пытается протиснуться между двух мужиков, держит бокал впереди на вытянутой руке, и, уже обрадовавшись, что проскользнул без происшествий, врезается в кого-то высокого. Его вкусный коктейль оказывается на чьем-то белом пиджаке, и это трагедия всенародного масштаба. Черт, он так долго смешивал все ингредиенты! Почему жизнь решила наказать его? За что? Чья-то очень наглая рука по-прежнему в белом пиджаке толкает его в грудь, и у Хирако чудом получается удержать равновесие. Он хлопает глазами, старается сфокусироваться и смотрит наверх. Отлично, он облил самого Бога.  — Я очень извиняюсь… — Хирако, честно, пытается.  — Вы хоть понимаете, сколько стоит моя одежда? — цедит Бог приятным баритоном. У Шинджи в голове только вопросы о том, а как будут звучать стоны с таким-то голосом.  — Ну-у-у… Прибри… Приблизт… Да.  — Да вы же пьяный, — божественное лицо искривляется, и этот красивейший мужчина встряхивает ладонями так брезгливо, будто потрогал не Хирако, а полный мусорный бак.  — Оставь его, — просит какой-то грубоватый женский голос. Шинджи с трудом отрывается от лица Бога и переводит взгляд на спутницу. Загорелая яркая блондинка с сексуальной фигурой и тоже в белом. Да уж, горячая парочка, ничего не скажешь. Вот и Хирако молчит, пожирая их обоих глазами, но все-таки больше мужика.  — Кто вообще сюда мог пустить кого-то такого? — Бог продолжает с презрением плеваться ядом, пока его подружка уверенно поддакивает. — Кем ты себя возомнил? А Шинджи и не может толком понять, почему стоит и глупо пялится на них, ничего не отвечая на оскорбления. Будто это правда. Внезапно кто-то крепко хватает его за локоть.  — Прошу прощения за моего спутника, Айзен-сан, — раздается голос Урахары, и у Хирако от него бегут мурашки. — Не думал, что вы готовы так накинуться на человека, который слегка перепил. Этот Айзен отшатывается от Киске и щурит свои темные глаза.  — Просто кому-то стоит привить своим работником…знание элементарного этикета, — выдает он и разворачивается. — Оплатите испорченный пиджак.  — Конечно-конечно, — подобострастно кивает ему Урахара, а после несильно встряхивает Хирако. — Ты вообще соображаешь?  — Нет, — бесцветно отвечает ему Шинджи и роняет бокал. Киске заправляет ему прядь волос за ухо и куда-то ведет. Хирако и сам не знает, зачем соглашается ехать к Урахаре, если знает, чем это закончится — мятой постелью, потными телами и ощущением бесконечной грязи на душе. Шинджи разрешает Киске разводить его длинные тощие ноги в стороны, вжиматься между них и трахать себя, как тому захочется. Он любит, когда под ним лежат, долго и показушно стонут и гнутся всем телом. Хирако это несложно, а вот долго насаживаться на член трудновато — мышцы на бедрах гудят от напряжения. Хаори липнет к спине — Урахара просит его накинуть обратно, но оно спадает к предплечьям. Хотя ему, наверное, так нравится даже больше. Еще он не очень тактильный, просто возбужденный, а потому поцелуи выходят сухими. Хирако бьется шариком в языке о зубы, катает привкус металла и алкоголя, гладит его ладонями по широким плечам. Киске — гад, его продюсер, режиссер и человек еще ста профессий, но, наверное, по-своему любит Шинджи, когда заботливо придерживает волосы, пока содержимое его желудка сплошным потоком льется в унитаз. Ему так плохо и тошно с самого себя. От Урахары он не прячет свои больные глаза, принимает две таблетки от живота и башки и не жалуется, терпя чужие объятия. Хирако вырубается почти сразу, но и просыпается первым с мыслями о том, как хочет все бросить. Те же мысли мучали его в Японии год назад. Неимоверно хотелось стереть свое прошлое, пройтись губкой и тщательно вытереть всю натекшую грязь. Тот мужик со званого вечера его, наверное, даже и не запомнил. Побрезговал бы целовать. Шинджи кое-как поднимается с постели, ощущает блуждающий холодок на коже, шлепает босыми ногами сначала до туалета, а после — до ванной. Он стирает запах дыма от трубки Киске, алкоголя и рвоты, пускай и от химозного яблочного запаха на волосах снова болит голова. Хирако пробует съесть йогурт, апельсин и выпить чаю, запоздало понимает, что все это смешивать как-то не очень хорошо, и звонит Хиери.  — Встреть меня, пожалуйста, — разбито шепчет Шинджи в трубку. Влезать в измятый костюм не хочется. Ремешки он не закрепляет — оставляет просто болтаться. Хаори накидывает сверху. После этого идет тормошить Урахару.  — Киске, я ушел. Тот жмурится, приоткрывает один глаз и вяло целует в скулу, прежде чем отвернуться и заснуть снова. У Хирако немного жмет в груди от этой солнечной картины — лучи лижут затылок, скользят по широкой спине и щекотно забираются под покрывало. Он ведь тоже может лечь рядом и заснуть. Шинджи силой заставляет себя уйти. Уже с утра на улицах Гонконга множество людей. Все они все спешат куда-то, идут, не останавливаясь, и не замечают, как Хирако вливается в их строй, бредет до метро и падает на одно из сидений. Его немного укачивает, но не очень сильно. Даже удается подремать до нужной ему станции. На выходе из метро его встречает Хиори и ничего не говорит — только прижимает Шинджи к себе.