Ложное «обещание»

Эрен чёртов эгои… Просто… Жан не был готов увидеть на шее Эрена чужую метку так скоро — буквально на следующий день после их разговора в коридоре. Это было так неожиданно. И так невероятно больно. Жан прекрасно осознает, что и с кем делал Эрен прошлой ночью, хоть и совершенно не хочет об этом думать, но в голову всё равно лезут яркие картинки, от которых становится тяжело дышать: Эрен заходится в наслаждении, хватаясь за плечи капрала, скорее всего царапая бледную кожу до красных полос; Эрен стонет в голос то имя, которое всегда хотел; Ривай целует Эрена, а тот с удовольствием отвечает. И Жан никогда не узнает, какие губы омеги на вкус, никогда не узнает, как сделать Эрена счастливым. Эрен сам сделал себя счастливым, а Жан вот не смог — Эрен забрал у него эту возможность. И, смотря на след укуса на смуглой коже омеги, Жану хотелось выть в голос — от несправедливости и от собственных дурацких чувств, от которых не получается избавиться, ведь они, словно крепкие корни, проросшие внутри его тела, и с каждым новым днём, они, словно стальные цепи, опутывали его сердце всё сильнее. До скрежета зубов альфе не хотелось признавать, что Эрен не его и никогда больше не будет. Жан слишком эгоистично поверил в то, что смог присвоить своенравного омегу себе, убедил себя, что Эрен не уйдёт, что однажды ответит взаимностью, вот и поплатился — обычно Кирштайн думает головой, а тут почему-то поддался чувствам. Догнать Эрена, не ожидавшего такого поворота событий в коридоре — просто, прижать к стене и обездвижить — гораздо сложнее. Эрен, не думая, сразу же начинает вырываться, злобно хрипеть и неистово махать руками, и в конечном итоге, Жан получает кулаком по лицу — сильно, удар у Эрена тяжёлый, но Жан всё равно его не отпускает, крепко держа хрупкое запястье, прижимая чужое тело к стене. Колено между чужих ног, кисть в жестком кольце из пальцев. Глаза в глаза. Разбитая губа Жана начинает кровоточить и болезненно саднить. — Что?.. Жан? — Эрен непонимающе хмурится, — Я не хотел. А вообще, ты заслужил, придурок. Не будешь подкрадываться к людям со спины. — Эрен, нам надо поговорить, — словно не слыша чужих слов, отвечает Жан, а его взгляд безумный, отчаившийся, что даже пугает, а ещё он, кажется, совершенно не замечает, что по подбородку стекает тонкая струйка крови, срываясь на пол. Кап-кап. Слишком много крови в их жизнях, слишком сильный металлический запах — раздражающий, неприятный, всегда вызывающий плохие воспоминания. — Нам не о чем разговаривать, — жестоко отрезает Эрен. — Но я… — Жан, я прекрасно понимаю, к чему ты сейчас ведёшь. — К чему же? — перебивает альфа, итак прекрасно зная ответ. — Ты хочешь поговорить о наших «отношениях». Если ты ещё не понял, то они закончены. Спасибо за оказанную «помощь», — последнюю часть предложения Эрен сказал с ноткой иронии. — Эрен… — Нет, Жан, дай мне договорить. Помнишь, ты сам согласился на секс без обязательств. И ты сам виноват, что не смог сдержать обещание. Забыл? Вспомни, Жан. И пусть это будет доказательством твоего поражения, — нарочито спокойно изрекает Эрен. И его слова ранят до глубины души. Эрен поступает слишком жестоко. Жан недовольно хмыкает и зажмуривает глаза, отчаявшись, так, словно ему действительно больно, словно под веками скопились слёзы, ведь чёртовы мысли лезут в голову, принося с собой воспоминания, которые Жан всеми силами игнорирует уже довольно долгое время — их короткий разговор трехмесячной давности. Бессонная, тёплая, душная ночь — телу жарко, хоть кожу сдирай, лишь бы стало легче. Дышать отчего-то сложно, будто на груди лежит огромный булыжник, но на деле, конечно же, ничего нет, а рёбра всё равно предательски сдавливает. Горячая кровь, текущая в венах, сжигает изнутри, словно лава, а ещё оглушительно шумит в ушах, сводя Жана с ума. Сердце бьётся чересчур громко в этой тиши, а в черепной коробке навязчиво звучит мелодия похоронного марша. Как-то чертовски не вовремя. Жан услышал эту мелодию когда-то очень давно, в призрачном, едва запомнившемся детстве, и эта песнь смерти ещё тогда ему не понравилась — слишком много в ней было скорби. И сейчас её звучание в собственной голове наводило на мысли, которые все солдаты всеми силами пытались от себя отогнать — под эту мелодию умирают люди? Будет ли Жан слышать её, когда ему останется жить всего несколько секунд? Или в ушах всегда стоит только оглушительный крик погибающих товарищей, а, может быть, свой — животный, полный боли и отчаяния? Жан не хочет этого знать, но не может перестать думать — возможно, сегодняшний день его последний. Как не пытайся отогнать эти мысли, они всё равно тебя настигнут, особенно ночью — накроют удушающей волной дикого страха, заставляя ладони потеть и вставая мокрым комком посреди горла — не вздохнуть. Хочется заплакать, но Жан настолько вымотан, что попросту не может. А ещё огромная, полная луна беспрепятственно заглядывает в окно их казармы, безжалостно слепя глаза и не давая сомкнуть веки. Понимая, что ещё немного, ещё чуть-чуть и мысли окончательно сведут его с ума, Жан резко подрывается со своей кровати и выходит на улицу — нужно немного проветриться. Нужно просто подышать свежим воздухом, остыть и успокоиться. И почему-то Жан совсем не удивляется, когда видит сидящего на пороге Эрена. Наверняка его тоже мучают кошмары, наверняка ещё более ужасные, чем у него самого. Эрен поднял голову вверх, смотря на бескрайнее небо. На чёрном полотне раскинулись мириады звёзд, полная луна выглядела завораживающе, и это было так красиво, что захватывало дух — под таким видом не так уж страшно умирать. Только Жан почему-то предпочёл прожигать взглядом спину Эрена — его хрупкие опущенные вниз плечи и проступающие сквозь ткань водолазки позвонки. Лёгкий ветерок ласково перебирал его отросшие волосы. — Эй, Жан, может хватит там стоять? — недовольно сказал Эрен. — Как ты понял, что это я? — спросил Кирштайн, делая шаг вперёд, присаживаясь рядом с омегой. — По запаху. — Хм. Диалог не шёл — обычно он состоял лишь из глупых препирательств — и слов, чтобы они могли сказать друг другу, тоже не было. У них не было ничего. Вне их вынужденных «встреч», они практически не общались. По крайней мере, как нормальные люди. Они либо ссорились и спорили, либо дрались, либо занимались сексом. Но Жану казалось, что у них особенные взаимоотношения. В этом была своя прелесть. Видимо, Эрен так не думал. — Слушай, — внезапно произносит Эрен, разбивая неловкую тишину, — после всего, что между нами произошло, мы же всё ещё друзья, да? — омега поворачивается к Жану лицом. Огромные глаза Эрена оказываются так близко — в них, кажется, отражалась целая вселенная и «всего лишь» тусклый свет звёзд — что у Жана прихватило дыхание и он готов был поклясться, что ничего красивее в своей жизни не видел. — Что? — выдохнул Жан, еле шевеля губами, не смея отвести взгляд в сторону. Хотелось продлить это мгновение подольше, хотелось запомнить его и сохранить в памяти, как нечто очень ценное. Жаль, что Эрен наверняка так не думает. — Мы всё ещё друзья? Или хотя бы были ими? — сказав это, Эрен хмыкнул себе под нос, и резко отвернулся. Жан разочарованно выдохнул. Ему очень сильно захотелось нежно взять Эрена за лицо, проводя большими пальцами по его щекам, вновь разворачивая омегу к себе, чтобы заглянуть в зелёные глаза ещё раз и окончательно в них утонуть. Хотелось поцеловать его, а потом сказать так много важных слов, которые Жан никогда бы не осмелился произнести. Никогда, но сейчас.. Сейчас.. Руки Жана непроизвольно потянулись вперёд к Эрену, но внезапно альфа осознал, как глупо это будет выглядеть. Жан осадил себя и грустно хмыкнул, уставившись под ноги. Неловко. — Ты своими тупыми вопросами портишь всю атмосферу, придурок, — прошептал Жан, чувствуя болезненный укол в районе сердца. — Сам придурок, — вспыхнул Эрен, — и ответь уже на вопрос. — Ну, да, мы… друзья, — пробормотал Жан, — с привилегиями.. — уже менее слышно сказал Жан, но Эрен уловил его слова. Плечи Эрена непроизвольно поникли, а лицо покрыл унизительный румянец. — Мог бы это и не уточнять.. — Прос.. — Жан тоже немного покраснел и хотел было извиниться за свои слова, но Эрен его перебил. — Ладно, не важно, — Эрен звучал смущённо, — просто пообещай мне, как своему другу, — явный акцент на последнем слове, — что в будущем это всё не станет для нас проблемой. Если что-то пойдёт не так, вдруг.. Ну.. У тебя возникнут чувства, то мы сразу же прекратим наши «встречи». Просто сразу скажи мне об этом. Я… Я не хочу, чтобы всё потом закончилось плачевно, — неловко говорит Эрен, потирая затылок рукой, — секс это одно, а любовь… Другое. И я уже люблю Ле… — омега замялся, — я просто не хочу, чтобы, когда у нас будут пары, нам было неловко смотреть друг другу в глаза. — Ахахахахвхахаха, — нарочито громко рассмеялся Жан, — ты слишком много на себя берёшь. Да чтобы я и влюбился в тебя?! Не смеши меня, Эрен. Я лучше слизняка поцелую, чем буду встречаться с тобой. От этих слов у Жана вновь кольнуло под рёбрами — так всегда бывает, когда врешь самому себе. Потому что с Эреном хотелось быть вместе, хотелось иметь возможность трепетно касаться его кожи кончиками пальцев, хотелось иметь возможность хоть раз его поцеловать, желательно, где-то на поле боя, чтобы адреналин бил в виски, а губы Эрена покрывал слой пыли, чтобы вгрызаться в чужой рот до исступления, кусая до крови, чтобы понимать, что они все ещё живы. Это был бы словно глоток воздуха. Хотелось, но… — Да пошёл ты! Я о тебе точно такого же мнения! — злобно ответил Эрен. — Да не ори ты, всех разбудишь. Посидев ещё несколько минут — Жан с ноющей, опустошенной душой, которая ныла словно открытая рана, а Эрен с зарождавшейся, набирающей обороты ненавистью к себе и своей сущности, из-за которой им обоим теперь так неловко находиться в обществе друг друга, они всё же разошлись по своим комнатам, не сказав больше ни слова. Потом лёжа на кровати, Жан так и не смог сомкнуть глаз. «Когда у нас будут свои пары». Слишком оптимистично это звучало из уст Эрена, ведь он как никто другой знает, что они живут в мире, в котором каждый день может стать последним. Жан горько усмехнулся, печально смотря на луну за окном. — Я тебе в тот раз так ничего и не пообещал. — Ты сказал, что лучше поцелуешь слизняка, чем будешь встречаться со мной. — Я соврал. — Ты чёртов идиот! — Эрен злится, — Я же просил сказать мне об этом, чтобы мы всё прекратили. Ты знал, что твои чувства не могут быть взаимны. — Я… Мне… — Жан еле выдавил это из себя, — мне это нравилось. Да и чтобы ты делал? Нашёл бы себе очередного секс-друга и трахался бы с ним? — злобно выплюнул альфа. — Значит, вот какого ты обо мне мнения, — глухо сказал Эрен, а в его глазах затаилась обида вместе с маленькой толикой разочарования. Эрен резко вырвал свою руку из чужой хватки. — Эрен, я не хотел так говорить. Прости. — Хватит. Чтобы ты там не хотел сказать — это не имеет значения. У меня есть метка на шее и это всё, что тебе нужно знать. — Эрен… — Жан, прекрати! Моя ошибка, что я не заметил твоих чувств раньше и не прекратил наши встречи. Мне жаль, что так вышло. — Не смей сожалеть о нас, — злобно выкрикнул Жан в спину омеги, словно это единственное, что он услышал. — Не было никаких нас. Эрен так невероятно жесток. — Ты не можешь так пользоваться людьми! Так пользоваться мной! — отчаянно закричал Жан. — Я никем не пользовался, — слишком спокойно ответил Эрен, — а если и пользовался, то у нас с тобой это было взаимно. И Эрен снова ушёл, оставляя Жана одного, словно у него такая привычка — оставлять всех позади. Кажется, Микаса и Армин об этом когда-то говорили, и теперь Жан понял, что они имели в виду. Эрен ушёл окончательно, раз и навсегда. Ушёл, оставляя после себя дыру в груди. А под рёбрами отчаянно билось чёртово сердце, болезненно сжимаясь, все ещё не желая верить в такой печальный конец. «Ты такой неудачник, Жан», — подумал Кирштайн про самого себя и ударил рукой по стене, — «и ты сам во всем виноват». Эрен не избегал его специально, но встречаясь в коридоре или столовой, омега, как на зло, никогда не смотрел на него, а Жан, наоборот, не мог отвести глаз. Его взгляд неминуемо оказывался на тонкой шее Эрена, где на смуглой коже выделялась единственная не сошедшая с его тела метка — след от чужих клыков. Не его метка, совершенно чужая. Жан, наверное, мазохист и абсолютно точно идиот, но избавиться от чувств и окончательно отпустить Эрена, он так и не смог — видеть его было невыносимо, но не видеть ещё хуже. Поэтому, не выдержав, Жан заговорил с Эреном спустя пару месяцев. Они «случайно» встретились в том самом злополучном коридоре, и Жан, смотря прямо в огромные, зелёные глаза, сказал всего лишь два слова: «всё прошло». Жан хотел, чтобы Эрен знал это. Что у него нет больше чувств. Эрен тогда печально улыбнулся ему уголками губ, зная, что эти слова были ложью и ничего не ответил. *** Время летит слишком быстро, так было всегда, даже в мирные дни, но сейчас оно неумолимо заканчивается — моргаешь сегодня один раз, и либо открываешь глаза на следующий день, либо не открываешь уже никогда. Иногда Эрен не верит, что все ещё жив, что живы его друзья и любимый человек — думать об этом странно, но перестать не получается. Мысли сжирают изнутри, по кусочкам, медленно и неизбежно. Страшно. Порой по ночам Эрен спит в комнате Ривая, и почти каждый раз он просыпается из-за очередного кошмара в холодном поту и застрявшем в горле криком — вырывается лишь жалкий хрип. На утро гортань всегда неприятно саднит. Тяжело дыша, Эрен ложится обратно на подушку и никогда не засыпает сразу — он несколько минут, неверяще и неотрывно смотрит на человека, лежащего рядом с ним. Лицо Леви во сне безмятежно, его редко когда можно таким увидеть — Эрен счастлив, что у него есть такая возможность и от этого в груди болезненно, но трогательно щемит. Обычно, перед тем как снова заснуть, Эрен тянется дрожащими пальцами вперёд и аккуратно берет чужую руку в захват — тёплая, и от этого сразу становится легче. Боль, таящаяся под рёбрами, немного отступает, сразу же накатывает усталость и некое умиротворение, кажется, будто Леви никогда его не отпустит. Одна мысль о том, что Ривай рядом, позволяет Эрену спокойно закрыть глаза. Иногда Эрен забывает, что Ривай очень опытный солдат, поэтому и не осознает, что даже такое лёгкое прикосновение его будит. Эрен не знает, что когда он окончательно засыпает, Леви сжимает его руку чуть сильнее и улыбается уголками губ. Возможно, благодаря этому, Эрен перестаёт тяжело дышать во сне. Прошло уже полтора года с того момента, как он переспал с Риваем в его кабинете. За это время много чего изменилось — умерло огромное количество людей, надежды на свободный мир разбились как хрупкий хрусталь, но зато теперь они знают правду. Эрен и сам чертовски изменился — морально повзрослел и его глаза стали гораздо тусклее, напоминая взгляд Ривая — твёрдый, пустой и совсем немного обречённый. Леви ни разу не говорил с Эреном о том, что произошло между ними в тот день, просто старался как можно чаще быть рядом, давая Эрену безмолвную поддержку, как подобает настоящей паре. Они не афишировали свои отношения, потому что сами не понимали, есть ли они у них и имеют ли они на это право после всего, что произошло и того, что ждёт их в будущем — мир на грани войны, а они оба уже потеряли слишком многих. А ещё Эрен стыдился своей связи с Жаном — порой накрывала такая ненависть к своему телу и сущности, что хотелось выть, раздирая кожу ногтями. И смотреть на Кирштайна было неловко, проходя мимо, омега всегда опускал глаза в пол. Они ведь даже не встречались, а просто спали друг с другом, удовлетворяя животные потребности. И слова Жана больно ранили Эрена, задевая за живое. «Да и чтобы ты делал? Нашёл бы себе очередного секс-друга и трахался бы с ним?» Этот вопрос всё ещё звучит в голове Эрена, заставляя чувствовать себя ужасно — под рёбрами неприятно щемило, обливаясь кислотой. Что было бы, позволь Эрен покинуть Жану его комнату в тот день? Скорее всего, на месте Кирштайна действительно мог быть какой-нибудь другой «друг» и от осознания этого Эрену становилось только хуже — он ужасен. Об их «отношениях» знали многие и капрал, наверняка, не исключение. Эрен очень боялся увидеть в глазах Ривая отвращение к себе. Но Леви так ни разу и не поднял эту тему, никогда не спрашивая про Жана — может, ему было всё равно, а, может, просто не хотел копаться в прошлом. Что было, то прошло. И яркая метка на шее Эрена подтверждала всю серьёзность намерений Ривая — этот секс не был одноразовым, теперь они связаны прочными узами. Тем более, глаза никогда не врут. Сколько бы Эрен не смотрел в глаза Леви, единственное, что видел в них была поверхностная дымка холода, а под ней, если приглядеться, всепоглощающие нежность и забота. И, главное — никакого отвращения. Именно это помогло Эрену отпустить ситуацию с Жаном, перед которым он чувствовал вину ещё примерно полгода. Эрен стал частым гостем в кабинете капрала, и по его внешнему виду — немного помятому, с опущенными вниз глазами и лёгкой улыбкой, было понятно, чем они там занимаются. Запах Эрена тоже изменился и это первое, что заметила Микаса — метку тогда скрывал ворот куртки. Ей было тяжело принять выбор Эрена. Возможно, рядом с Риваем Эрен всё же будет в безопасности, раз она сама не смогла его уберечь, да и решать за брата, она не может, поэтому пришлось смириться. Ничего не поделаешь. Микаса видела, как Эрен смотрит на Леви. Этого было достаточно, чтобы Микаса не сомневалась в выборе своего брата. В присутствии Леви, у Эрена действительно в груди сердце начинало биться немного чаще, словно где-то под рёбрами витают бабочки — странное чувство, но приятное. Эрен надеется, что Ривай испытывает нечто похожее. Эрен хочет, чтобы Ривай хоть раз сказал, что любит его — открыто, честно, глаза в глаза, но какой-то частью сознания понимает, что надеяться услышать эти слова от капрала, наверное, попросту бессмысленно. Скорее всего Леви не хочет бросать пустых слов на ветер, ведь такие вещи для него ничего не значат. По сути, дело было в поступках — заботе, которую Леви проявлял по отношению к Эрену. Может незначительную, но альфа накидывал на его плечи свой плащ и всегда слушал, если омега что-то рассказывал; на утро после кошмаров приносил какой-то отвар из трав, чтобы горло так сильно не саднило; не давал Ханджи слишком сильно доставать Эрена с экспериментами, частенько хватая его за руку, просто уводя подальше от Зоэ; во время секса беспокоился больше об удовольствии Эрена, нежели о своём, делая всё с не свойственной ему нежностью. Ривай не умеет показывать свои чувства, но он старается. Эрен ценил это, зная, что Леви боится его потерять. Особенно Эрену нравился взгляд Леви — его глаза всегда смягчались, когда Ривай смотрел на него; серые, холодные океаны словно оттаивали, и в них начинали плескаться спокойные, тёплые волны. Эрен знал, что Леви даже секунды не думая, отдаст за него свою жизнь. И этого было больше, чем достаточно. — Он делает меня счастливым, — сказал Эрен Микасе, когда девушка впервые увидела метку на его шее. Она знала, что Эрен спит с капралом, но не догадывалась, что всё настолько серьёзно. Микаса хотела разозлиться на брата, прочитать ему лекцию о том, как безрассудно он поступает, но увидев глаза Эрена — наполненные любовью, нежностью, трепетом — просто не смогла. — Надеюсь, я тоже делаю его счастливым, — неловко усмехнулся Эрен, закидывая руку за голову, несильно впиваясь пальцами в каштановые волосы. — Делаешь, — уверенно кивнула Микаса. Она видела, как Леви изменился. — Спасибо. Эрен все же добился своего, добился чувств со стороны Леви — Микаса должна быть за него рада, просто обязана. Но, смотря на Ривая, у Микасы всегда болезненно тянуло в груди. Она надеялась, что Леви не заставит Эрена пережить такую боль, с которой тот не сможет справиться. А ещё в этой счастливо-трагичной истории остался Жан. И его взгляд почти всегда был направлен в сторону Эрена. — Он уже не будет твоим, — сказала Микаса, вновь замечая эти бессмысленные гляделки на затылок Эрена. Глаза Жана — грустные, полные сожаления. — Я знаю, Микаса, я это прекрасно знаю, — тихо сказал Жан. — Тогда прекращай смотреть. — Однажды прекращу, просто не сейчас. — Не будь идиотом, — звучит твёрдо, но в голосе все равно слышатся какие-то сочувственные нотки. — Я всегда им был, — смешок, — ничего уже не поделаешь. И Жан снова смотрит, только на этот раз рядом с Эреном стоит Ривай и они выглядят такими… Счастливыми. Влюблёнными. Это немного несправедливо. Жан горько усмехается — Эрен эгоист, а он сам просто неудачник. «Мы были бы ужасной парой», — с каким-то отстранённым умиротворением думает Жан, чувствуя, что дышать стало немного легче, словно ком в горле исчез, как только он осознал это — возможно, это первый шаг на пути к смирению. Жан резко отворачивается от Эрена, понимая, что теперь всё — конец, пора бы его отпустить. Не потому что хочется, потому что надо. Так обоим будет лучше. Ведь Эрен никогда не улыбался так искренне, находясь рядом с ним. И Эрен заставляет меняться даже Леви — рядом с зеленоглазым омегой, капрал непроизвольно поднимал уголки губ вверх, а в его серых глазах плескалась теплота. Эти люди выстрадали своё счастье. И, если завтра Эрен не откроет глаза, то этот отвратительно-жестокий мир рухнет, погребая под собой всех и вся. Ничего не останется, даже жалкой горстки пепла. И только лишь пасмурное, тусклое небо, будет плакать кровавыми слезами, пачкая землю, пропитывая её алым цветом — цветом смерти. Ведь признание Ривая в любви звучит так: Если ты умрёшь, я заставлю весь мир захлебнуться в собственной крови.