Отражение

Существует популярное мнение, что вампиры – это проклятые люди. Однако Джон Лоуренс имел один весомый аргумент против этой позиции: вампиры не имеют дело с настоящим проклятием деятельного человечества – утром. Безжалостное утреннее солнце не бьёт им в глаза, раздражённые долгой работой за компьютером. Им не знаком уничтожающий желание жить звук ненавистного будильника или (что ещё хуже) раздражающе радостный и бодрый голос диктора местного радио. Да и спать, пока солнце не ушло за горизонт, куда лучше, чем 3-4 часа несколько ночей подряд. Джон никак не мог спастись от утра сам, но мог стать отчасти спасителем для других и подать им руку помощи со стаканом горячего кофе. Именно поэтому он оторвал свою голову от поверхности стойки, за которой вчера заснул в обнимку с ноутбуком и бумагами, наскоро собрал волосы в пучок, а волю – в кулак и двинулся открывать кафе, по пути включив радио. Диктор уже радостно желал Нью-Йорку доброго утра перед тем, как перейти к рубрике с интересными фактами. «Как часто вы задумываетесь о том, как бы был устроен наш мир сегодня, если бы результат каких-то ключевых исторических событий был другим? Какой была бы наша планета, если бы динозавры, например, не вымерли? Каждое наше действие, решение автоматически становится частью прошлого. По сути дела, настоящего нет: все, что мы делаем в данную минуту, уже не изменить, оно записано в памяти Вселенной. Однако существует теория, согласно которой существует множество Вселенных, где мы живем абсолютно другой жизнью: каждое наше действие связано с определенным выбором и, делая этот выбор в нашей Вселенной, в параллельной – «другой я» принимает противоположное решение. Или вдруг «другой я» родился по воле сфер на 2-3 сотни лет раньше? А что, если Ваш…» Речь диктора резко оборвалась: кто-то переключил частоту. Теперь Джон слышал только какую-то спокойную песню и мягкие редкие шаги позади. - Ага, тогда я где-то в параллельной Вселенной беру коня под уздцы и скачу по полям американской или французской революции… Sottises.* - Ты сегодня поздновато, Лаф, - прокомментировал Джон, последний раз осматривая полупустую улицу на наличие знакомых лиц постоянных клиентов и после оборачиваясь. - И тебе доброе утро, - Жильбер собирал бумаги со стойки, даже не поднимая глаз на друга. - Тебе показалось. Это ты поднялся раньше, избавив меня от обязанности расталкивать тебя, - он говорил с толикой беззлобной иронии в голосе, но после взгляда на цифры, даты счетов и тихого вздоха тон его сменился, а голос стал мягче. – Я на днях столкнулся с Сесиль. Она сказала, что ты в этом месяце снова не очень беспроблемно… - Я отдал ей все деньги всего на несколько дней позже! – порывисто отрезал Джон, не дав Лафайету закончить. – Ты решил начать утро с этого? Не стоит. - Ты плохо выглядишь, - настойчиво продолжил Лафайет, качая головой и закрывая ноутбук Лоуренса, чтобы потом убрать его под стойку. - Слушай, если тебе нужна помощь, ты же знаешь, что я всегда готов и рад… - Я знаю, но всё нормально. Прошлый месяц был тяжёлым, ты же знаешь… Пришлось уволить Марию. Взгляд Лоуренса зацепил отражение в зеркале, висящем недалеко от входной двери и крючков для верхней одежды: на Джона смотрел очень уставший человек с опущенными плечами, потухшим взглядом посеревших глаз, беспорядочным пучком светло-русых кудрей и побледневшим осунувшимся лицом, с которого практически пропало всё богатство россыпи мелких веснушек. Он не узнавал себя, отчего стало горько, горло перехватило и тонкие губы искривились в болезненной улыбке. - Конечно, я буду плохо выглядеть по сравнению с тобой, - Джон заставил себя улыбнуться нормально и взглянуть на друга, попутно стягивая с волос резинку и позволяя им рассыпаться неряшливой волной, чуть касающейся берегов плеч. – Ты ведь себя видел. Кожа – кофе с молоком, улыбка и тёмные волосы, от блеска которых можно ослепнуть, бодрый вид, глаза, как… маслины… - Маслины?.. Это ты так тему переводишь? – Лаф сдвинул брови, но уголок его губ медленно пополз вверх и это выдало его. - Я ещё не до конца проснулся, не будь так строг, - в оборонительном жесте Джон слегка приподнял руки. – Так вот… Я бы поставил тебя где-то между Джонни Деппом и выставочным пуделем. Тут уж Лаф не смог удержаться и низко, бархатно рассмеялся в кулак, перед этим бросив ручкой в Лоуренса. Тот увернулся, но позиции не сдал. - Что? Вот ты конкретно против Джонни Деппа или пуделя? Последний же тоже кудрявый француз и едва ли не лучшее из того, что нам дала твоя родина. - Не думай, что тебе удалось навсегда сбежать от этой темы, Лоуренс. Но сейчас лучше исчезни в своей каморке и приведи себя в порядок: ещё до Хэллоуина далеко, а ты уже косплеишь зомби. В этот момент зашёл первый посетитель и Джон понял, что действительно пора прекращать валять дурака. Рабочий день уже обвил свои щупальца вокруг его шеи, но Джон ещё не подозревал, какой глоток свежего воздуха готовит ему Сегодня… Перед выходом в зал Лоуренс задержался в своей «каморке», как ласково Лаф называл его кабинет, чтобы снова собрать непослушные волосы. Теперь человек в зеркале выглядел если не лучше, то бодрее, опрятнее… и всё равно чуждо. Так бы Джон мог смотреть на своего клона. Он не понимал, что с ним творится, и это давило всё больше и больше со временем. Наконец свободен, но ощущения такие, будто всё ещё скован. И перед глазами вопрошающий взгляд Лафайета: почему ты не бросишь этот тонущий корабль, который тянет и тебя на дно? Джон каждый раз убегал от разговора, но лишь потому, что сам не знал ответа. Может, он понимал, что утонет быстрее, если бросит это место? Может, и стоило продать его, переехать в какую-то милую квартирку и начать ходить на обычную работу? Он ведь неплохо подкован в праве… Но Лоуренс не мог, несмотря на всю логичность этого варианта. Он продолжал жить в крохотном кабинетике, обделять себя во многом, но крепко сжимать руль. - Что ты за идиот такой?.. Но отражение молчало. Всё прервал требовательный стук в дверь. - Ты там красишься что ли, Джон? Выбирайся в зал. Уже три человека наверху и парочка тут. Я не могу делиться, как клетка, чтобы одновременно делать заказы и принимать их. - Иду! Практически весь день Джон самозабвенно бегал с одного этажа на другой, едва ли не жонглировал чашками, но ближе к вечеру бессонные ночи и накапливаемая усталость дали о себе знать. При первой же выдавшейся свободной минутке он устало рухнул на высокий стул у стойки, вяло хлопая закрывающимися веками. - Поменяемся? – Лафайет убирал грязные кружки со стола, но отвлёкся, чтобы осмотреть Джона, как будто проверяя, не искрится ли тот ещё от перенагрузки. - Нет, не стоит. Мы же не хотим кого-то отравить, как в тот раз? – они улыбнулись друг другу, а девушка, сидящая неподалёку, поперхнулась своим латте. – Могу я только попросить сделать мне кофе покрепче? – вежливо попросил Джон и уже с кивком в сторону девушки тише добавил. – И убери свидетеля, а мне пора… Не договорив и зевнув вместо продолжения, Лоуренс отчалил, сунув под мышку круглый поднос и принявшись высматривать пустые чашки. Удалось найти парочку на втором этаже. Они спокойно стояли на подносе, пока Лоуренса не угораздило при повороте зацепиться то ли карманом, то ли краем фартука за поручень лестницы. Он потерял равновесие, встретил плечом деревянную колонну и едва ли не опрокинул весь поднос на ближайший столик. Однако с него вылетела только одна чашка, звонко ударившись о поверхность стола и выплеснув своё незначительное содержимое на бумаги посетителя. Джон был готов провалиться сквозь землю, но, несмотря на это, тут же принялся убирать последствия своей кривоногости. У чашки всего лишь откололась ручка, так что осколков было не так много, а оставшегося в ней кофе если не хватило на то, чтобы залить чужие бумаги, то было достаточно, чтобы их обрызгать. - Простите, я… - Вы в порядке? Этого Джон точно не ожидал услышать, так что тут же поднял голову. Перед ним был мужчина примерно его возраста, с тёмно-каштановыми ровными волосами средней длины, небрежно собранными в хвост. Вкупе с тёмными щетиной и бровями они красиво оттеняли его светлое худое лицо со строгим и озабоченным выражением. И… на миг Джону показалось, что он видит в чужих бледноватых лазурно-синих глазах то, чего не дало ему зеркало – своё отражение. Ту же усталость, море вопросов, заброшенность одинокого и запутавшегося человека и одновременный вызов, ум. Но пялиться на человека, которому ты только что чуть не залил бумаги, пока он ждёт ответ на свой вопрос, было крайне странно, так что Джон быстро вернул себя в реальность, продолжая свою возню с осколками. - Эм, да. Прошу извинить, я сегодня в большем ударе, чем эта чашка. Одну минуту. Он ушёл, а вернулся уже с новой кружкой ароматного кофе, который предназначался Джону… до этого момента. - В качестве извинения. Я надеюсь, ничего непоправимого не произошло? - Ну, мой ноутбук цел, на бумагах пара капель, но это ничего. Лучше Вы будьте осторожнее, пока не лишились какой-то своей части, как та чашка, - сострил незнакомец, видимо, запомнив неловкую шутку Лоуренса, который тот выдал автоматически не так давно. - Если я продолжу в том же духе, то от моей зарплаты ничего не останется и тогда мне точно придётся лишиться части себя, чтобы выжить. Слышал, что почка – неплохой вариант, - Лоуренс улыбнулся, от неловкости прижав ладонь к шее. - Не бойтесь… Джон, - незнакомец с лёгким прищуром, выдававшим плохое зрение, прочитал имя на бейджике Лоуренса. - Я не стану доставлять неприятности и писать на Вас памфлет в книге жалоб. Просто берегите себя и иногда – своих посетителей. - Я постараюсь. Ещё раз извините. Зовите, как будет нужен счёт. После этого они с улыбкой кивнули, чуть задержав друг на друге взгляд, и вернулись к своим делам, будто эта встреча ничего не значила для них. Впрочем, тогда они именно так и думали. Когда Лоуренс снова появился у стойки, Лаф был занят: он «убирал свидетеля» в лице девушки, недавно услышавшей их диалог. Жильбер хорошо говорил на английском, но имел необычную способность регулировать уровень своего французского акцента. В основном он повышал его при флирте и в случаях собственного неудовольствия, отчего его речь начинала походить то на довольное урчание, то на грозное ворчание кота. Лафайет также разительно отличался от своих соотечественников тем, что редко переходил в быструю, энергичную, практически неразборчивую манеру общения, свойственную большинству французов. Его речь преимущественно была размеренной, выверенной и пластичной и много говорила о характере самого Лафайета. Сейчас он что-то тихо бормотал: Лоуренс отчётливо слышал французские нотки. Девушка засмеялась, а Джон лишь закатил глаза, разбираясь со счётом неподалёку. - Иди проветрись, пока не убил кого-нибудь, - неожиданно Лаф вырос рядом, как тёмный утёс, из-за чего Лоуренс вздрогнул. – Спишь. - Я не… - начал было Джон, но ему в руки тут же была всунута пачка сигарет, на что он в удивлении вскинул брови. - День почти закончен. Я разберусь. Иди, пока не передумал. Джона два раза просить не надо было. Он сунул пачку в карман, зачем-то оглянулся напоследок на столик, за которым сидела жертва его неловкости, в очках которой отражался свет экрана ноутбука… и вышел. На улице удалось глубоко вдохнуть холодный и бодрящий воздух Нью-Йорка и слегка расслабиться, выкурив одну запретную сигарету, которых Лоуренс не видел с тех пор, как решил бросать. Однако, когда Джон вернулся, столик у лестницы был пуст и чист. Привкус табака на языке вдруг показался отвратительно горьким. *Sottises (фр.) – бред, чепуха.